Дьявол, которого знаешь - Вера Кауи

Но однажды он совершенно неожиданно вернулся домой посреди года — случилась неприятность. Какого рода, Тессе не объяснили, она знала только, что ее брат совершил некий проступок, за который был исключен из школы. Мать из Валькирии превратилась в безутешную Изольду, а отец удалился в свою часовню, где предавался молитвам — так он поступал всегда в трудные минуты.

Так Тесса поняла, что случилось действительно что-то серьезное. Но никто не стал объяснять ей, что именно. Даже Риггз молчал.

— Почему вы не говорите мне, за что исключили Руперта? — спрашивала она. — Я знаю, что из школы отсылают только за что-нибудь ужасное. Что он натворил?

— У него неприятности, — говорил Риггз.

— Но у него всегда бывали какие-нибудь неприятности!

— Теперь мы знаем, какие именно. — Из Риггза ничего больше нельзя было вытянуть.

И только услышав его разговор с мистером Генри, который служил у них садовником пятнадцать лет, услышав, как Риггз с отвращением говорит: «Предупреждал я, что так и будет», Тесса выяснила, что случилось. «Мастер Руперт — грязный маленький содомит», — презрительно сказал тогда Риггз. Что это значит, она не знала — в доме таких слов не употребляли, поэтому она обратилась к Оксфордскому словарю, что ей мало помогло, потому что она не знала и что такое «противоестественные сношения», но спрашивать об этом у взрослых не решилась.

Тессу отдали в школу-интернат, и только тогда она узнала, за что же именно Руперта в шестнадцать лет исключили с позором из Итона. Он прожил дома до восемнадцати лет, после чего уехал. Отец никогда не спрашивал о том, как он живет, а мать об этом никогда не говорила. Его застали в постели с другим мальчиком. Обоих исключили.

В интернате девочки говорили про гомосексуализм — у многих из них братья учились в Итоне, и они имели об этом представление. В семье Тессы вопросы пола не обсуждались. И она стала еще более скрытной, особенно после того, как ей не разрешили общаться с братом, переехавшим в Лондон. Мать навещала его время от времени, но домой Руперт не приезжал. Изредка она получала от него открытки, вложенные в письмо к матери. Чаще всего он писал из-за границы — из Марокко, Танжера, с какого-то острова на восточном побережье Америки. Он всегда поздравлял ее с Рождеством и с днем рождения, мать передавала ей его подарки, о которых отцу не говорили.

Ей исполнилось восемнадцать, старый скандал был давно забыт, и тогда наконец она узнала, почему брату не дозволялось общаться с семьей. Она приехала с матерью в Лондон, жили они у младшей сестры матери Марианны, у которой была дочь, ровесница Тессы. Тессу и Арабеллу пора было выводить в свет — они готовились к первому балу.

Тесса набралась смелости и позвонила Руперту из телефона-автомата. Номер его она нашла в записной книжке матери. Он обрадовался ее звонку и договорился встретиться с ней в «Маркс энд Спенсер» у Марбл-Арч.

— Внизу есть кафе. Там днем бывает много народу, поэтому нас вряд ли кто заметит. Ты же, наверное, не сказала маме, что нарушила ее правила…

— Ты что, меня дурочкой считаешь? — обиделась Тесса. Ей отлично было известно, что будет, если мама узнает.

Он рассмеялся.

— Я знал, что ты умница. Молодец, взрослеешь. Я про тебя всегда думал — в тихом омуте черти водятся… Интересно, я тебя узнаю?

Тесса рассмеялась, и все ее опасения рассеялись. Руперт шутит — как в старое доброе время.

— Конечно!

— Что ж, проверим. Надеюсь, тебе удастся ускользнуть незамеченной — я так хочу с тобой встретиться.

— Я позвонила тебе, потому что сейчас как раз удобный момент. Мама отправилась в парикмахерскую, а потом у нее ленч с дядей Джорджем в Вестминстере. Я собиралась пройтись по магазинам с Беллой, но она решила сходить на утреннюю службу в церковь.

— Какая благоразумная особа! Кажется, раньше она такой не была. Значит, «Маркс энд Спенсер», через полчаса.

Она первая его увидела. На него, как обычно, глазела половина посетителей кафе, что ее совершенно не удивило — он стал еще красивее. У Руперта было классически правильное лицо с четко очерченным ртом и глубоко посаженными голубыми глазами с тяжелыми веками и пушистыми ресницами. Одет он был в элегантный костюм-тройку, темно-синий в узкую полоску, а туфли были начищены до зеркального блеска.

У него осталась привычка откидывать рукой со лба свои густые русые волосы.

Наверное, она изменилась больше, чем ей казалось, потому что узнал он ее, только когда она сказала ему: «Привет!» Он с радостным удивлением оглядел ее с ног до головы и улыбнулся.

— Господи, неужели это ты? Как же ты выросла! Дай-ка я на тебя посмотрю!

Он обнял ее, а потом стал пристально разглядывать. Взгляды окружающих были устремлены на него, но он, совсем как его мать, воспринимал это внимание как должное.

— Какая ты стала хорошенькая! О, и по-прежнему краснеешь! Интересно, много ли осталось в наше время восемнадцатилетних девиц, не разучившихся краснеть? Или за это надо благодарить матушку, которая охраняет тебя, как сокровища короны?

Тесса покраснела еще больше.

— Милая ты моя. — Он сказал это так, что Тесса вздрогнула от удовольствия. И продолжал, взяв Тессу под руку: — Сейчас мы с тобой отправимся в одно тихое местечко. Тебя там никто не узнает, а я у них — человек уважаемый. Там поболтаем. Тебя пускают в бары?

— Никогда туда не ходила, — призналась Тесса.

— Естественно. Мама тебя стережет. Ничего, когда-нибудь надо начинать.

Он отвел ее в маленький паб неподалеку от Уигмор-стрит. Там Тесса могла спокойно сидеть и любоваться на своего обожаемого брата, который очень мало изменился, только стал еще красивее и загадочнее.

Они ждали, когда им принесут «завтрак пахаря» — хлеб с сыром, и Тесса заметила, что здесь тоже на него поглядывают, как мужчины, так и женщины, кто-то украдкой, кто-то рассматривает в упор, и ее, как когда-то давно, обожгло завистью. Но любовь к нему была сильнее зависти, а папа учил ее, что добродетель всегда побеждает порок.

Он хотел знать про ее жизнь все, и она рассказала ему про школу, про то, как сдала экзамены.

— Я всегда говорил, что ты умница-разумница, — похвалил он.

Еще она рассказала про будущий бал и про то, как ходила к портнихе. Мама заказала ей чуть ли не целое приданое.

— Мама никогда не тратила на меня столько денег.

— Чем жирнее мушка, тем крупнее рыбка, сестренка. Должен тебе сказать, что мушка из тебя получилась прехорошенькая. Остерегайся жадных рыбок, ладно?

Он протянул к ней руку, провел пальцем по ее щеке.

— Милая ты моя, — проговорил он снова, но в голосе его было столько горечи, что у нее сжалось сердце. — Представить себе не мог, что есть еще на свете такие невинные создания.