Камо - Георгий Шилин

Но арестант как будто не чувствовал холода. Он целыми часами стоял у стены, неподвижный, как каменная статуя.

Директор больницы не мог допустить, чтобы нормальный человек, имея на себе только нижнее белье, мог относиться к холоду с таким равнодушием. Арестант действительно помешанный.

Это мнение подтвердилось новыми, необычайными для нормального человека, действиями арестанта, который после семидневной отсидки в подвале был переведен в свою прежнюю камеру.

Во-первых, он решительно отказался от пищи, и его стали кормить насильственным способом. Вовторых, он в течение двух недель совсем не ложился спать. Все время он проводил на ногах, лишь изредка начиная прыгать и бегать по камере, как зверь, заключенный в клетку. В-третьих, однажды вечером его нашли висевшим в петле со слабыми признаками жизни. А спустя пять дней арестованный перерезал себе вену костью, выловленной из супа.

«Да, – думал директор. – Это невероятно. Это изумительно!»

И ему стало жалко несчастного арестанта. Он вдруг вознегодовал на прокурора. Сомнений нет. Дальнейшие испытания бесцельны. Впрочем, если господин прокурор сомневается, он может направить больного в специальную клинику и отдать его под наблюдение знаменитых ученых.

Как ни убедительно было мнение директора лечебницы, однако прокурор все-таки не согласился с ним и отдал распоряжение перевести преступника в бухскую клинику под наблюдение опытных психиатров.

Испытуемый был доставлен в Бух. Врач, осматривавший Камо, обратил внимание на его лицо, которое показалось ему таким спокойным и равнодушным, будто все испытания – голод, холод и попытки к самоубийству – существовали только в воображении прокурора.

«Странно, после таких мучений – такое лицо», – подумал врач.

– Сядьте, больной, – ласково сказал он, всматриваясь в глаза арестанта.

Тот заложил руки в карманы и принялся ходить по комнате.

– Сядьте, больной, – повторил врач.

Испытуемый сел и уставился в пол. Лицо его стало печальным.

– Как вас зовут?

– Меня зовут Семен Аршакович Тер-Петросян. Слово «Тер» означает происхождение из духовного звания.

– Это хорошо. Это очень хорошо. Какого вы исповедания?

– Я армянин. Наша религия лишь немногим отличается от православной.

– Были в вашей семье случаи душевной болезни?

Больной вдруг заволновался, будто почувствовал острую ноющую боль.

– Когда я был ребенком, – сказал он, – я был горячим патриотом. Это могут засвидетельствовать мой отец и покойная мать. Одна тетка, сестра матери, была очень нервная. Я боялся ее.

– Чем вы болели в детстве?

– Ребенком я охотно пил уксус и сильно кашлял.

– Назовите мне сибирскую реку, текущую к северу.

– Амур, Тобольск… впрочем, я все перезабыл. Раньше я мог показывать по карте с закрытыми глазами.

– Сколько в России губерний?

Больной молчал.

– Назовите город на Волге.

– Астрахань и Стенька Разин. Разве вы не читали Некрасова?

– Сколько жителей в России?

– Два миллиона. – Врач заметил, как больной лукаво улыбнулся, а потом с шутливой снисходительностью поправился: – Я вру, – двести миллионов.

– Что вы знаете о Екатерине Великой?

Больной удивленно взглянул на врача и презрительно бросил:

– Об этом чудовище я не желаю говорить. Но русский народ еще доберется до нее…

– Что вам известно о Петре Великом?

– Он был русским царем.

– Ходили вы раньше в церковь?

– Нет, я не признаю полицейского бога. Моей религией является социалистическое государство. Я верую в Карла Маркса, Энгельса и Лассаля.

– Странно…

– Что странно?

Врач ему не ответил и позвонил санитарам. Больного отвели в палату, поместив вместе с другими умалишенными.

На седьмые сутки заключения в Бухе врачебный персонал клиники констатировал у Тер-Петросяна и признал умопомешательство анестетической формы, той формы душевного расстройства, когда человек теряет всякую чувствительность к боли.

Врачи решили применить к нему единственно оставшееся испытание.

Его привели в кабинет главного врача, раздели и поставили посреди комнаты. Он стоял спокойный и равнодушный ко всему, что над ним проделывалось.

Казалось, он никого не замечал, будто находился вне жизни. Ему приказали вытянуть руки. Он, словно сквозь сон, подчинился этому требованию.

Тогда врач взял со стола иглу и вонзил ее под ноготь больному.

Тот стоял по-прежнему неподвижный и равнодушный. Врач воткнул иголку в другой, третий, четвертый палец. Проделал то же самое на ноге. Больной будто не видел, не замечал ничего. Только по лбу у него катились крупные, торопливые капли пота.

Другой врач в это время внимательно наблюдал за зрачками испытуемого.

Наукой установлено, что встречаются люди, обладающие огромной силой воли и способные колоссальным напряжением ее подавить в себе всякие внешние признаки переносимой боли, как бы велика и чудовищна эта боль ни была. И чтобы точно установить – чувствует ли человек боль или нет, нужно наблюдать за его зрачками. Если они остаются в нормальном состоянии – значит, болевого ощущения действительно нет. Если же человек скрывает переносимую боль, то зрачки у него расширяются.

И вот врач заметил, что зрачки у испытуемого расширились.

Реакция – налицо.

«Боже мой, – подумал врач, отворачиваясь от испытуемого. – Если этот человек действительно нормальный и действительно ощущает боль, то разве возможна такая чудовищная стойкость, такое хладнокровие?»

Опыт с иглами кончился. Врачи были в недоумении. Тогда было применено раскаленное докрасна железо. Снова главный врач уставился на зрачки, а другой приложил к оголенному бедру испытуемого железо. Запахло паленым мясом.

Опять зрачки расширились, но лицо оставалось спокойным.

– Бросьте, довольно, не надо, – приказал главный врач, смущенно отходя от больного и тяжело опускаясь в кресло… – Зрачки… Но это спокойствие, это равнодушие… Невероятно!.. Что обманывает – зрачки или лицо? Кто из них прав? Он или наука? Боже мой, такого случая еще не было никогда. Разве может нормальный человек вынести такую боль, не дрогнув ни одним мускулом?

Впервые за всю свою многолетнюю практику главный врач Буха усомнился в правильности научных данных. Зрачки и лицо. Что же это такое? Значит, наука ошибается?

Лицо нормального человека так не может играть!

Прокурор получил из министерства внутренних дел уведомление о том, что русское правительство просит выдать важного политического преступника Камо, ссылаясь на необычайную тяжесть совершенных им на территории Российской империи преступлений.

Министерство внутренних дел Германии уведомляло прокурора, что оно дало согласие на выдачу вышеупомянутого Тер-Петросяна и поэтому директор клиники должен сообщить свое окончательное мнение о состоянии здоровья этого лица.

Как раз в этот день прокурор получил из клиники очередную сводку врачебного наблюдения. Сводка гласила: «Испытуемый жалуется на головную боль. Вырвал у себя часть усов, желая послать на память товарищам. Часто плачет, ругает берлинскую полицию на русском и немецком языках. Говорит, что его истязают испанские инквизиторы».

Еще через день прокурор получил от директора клиники следующее уведомление:

«После продолжительного, почти двухнедельного наблюдения врачебным персоналом тюремной больницы Моабит, больницы в Герцберге, а также клиники в Бухе установлено: 1) Тер-Петросян представляет собой человека с недостаточными умственными способностями, с истерико-неврастенической организацией, могущей перейти в состояние явного помешательства. 2) О преднамеренной симуляции не может быть и речи. 3) Тер-Петросян в настоящее время не способен к участию в судебном разбирательстве и не будет к этому способен. 4) Тер-Петросян в настоящее время не способен отбывать наказание и не будет способен в будущем».

Прокурор прочитал заключение, подумал и вызвал чиновника.

В тот же день министерство внутренних дел Германии было уведомлено, что прокуратура не встречает препятствий против передачи Тер-Петросяна русскому правительству.

21 сентября 1909 года под охраной немецких полицейских Камо был доставлен на пограничную станцию Вешен-Стрелково. Здесь его передали русским.

Немецкие социал-демократические газеты порицали германское правительство, которое испугалось русских жандармов и выдало им русского революционера, доведенного в германских лечебницах до сумасшествия. Газеты обвиняли правительство в отсутствии чувства человеколюбия и гуманности, утверждая, что Тер-Петросян будет казнен русским правительством. И в этом будет повинен министр внутренних дел, выдавший Тер-Петросяна.

Словом, Берлин был взбудоражен и смущен.

Тем временем Камо, закованный в кандалы, был доставлен под усиленным конвоем в Метехский замок и сдан под расписку начальнику тюрьмы.