Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943 - Эдельберт Холль

Поднялся такой грохот, что было трудно определить, что и откуда летит, но даже в разгар боя мы не забывали о своей задаче. Одна за другой уничтожались огневые точки противника на направлении нашей атаки. Из-за того что с нами было два штурмовых орудия, мы вдруг оказались на самом ее острие. Наши соседи справа и слева куда-то пропали, оставшись позади нас. Наверное, именно поэтому мы вдруг оказались под огнем вражеских винтовок и пулемета с фланга, где должны были находиться наши соседи. Наше сопровождение и здесь помогло. Одного выстрела оказалось достаточно, чтобы покончить с пулеметным огнем. Легкораненые оттянулись назад, на перевязочный пункт, располагавшийся на моем КП. Двум тяжелораненым немедленно оказали помощь, и при первой же возможности их отправили в тыл. Мой голос совсем охрип оттого, что приходилось кричать, указывая обнаруженные мною цели лейтенанту Хемпелю. Когда после этого я попытался заговорить, все, что вырывалось из моего рта, были лишь хрипы.

Лейтенант Хемпель сообщил мне, что обоим штурмовым орудиям придется отойти назад, так как у них заканчивались боеприпасы.

Кроме того, им нужно было заправиться горючим. Предполагалось, что обе машины вернутся примерно через час.

Я посмотрел на часы. Было 14.10. Куда уходит время?

Я отдал приказ подчиненным оставаться в укрытиях и ждать возвращения боевых машин. Теперь у меня было время, чтобы составить письменный рапорт командиру батальона. А Неметц доставит его на батальонный КП. Отделение Диттнера окружило семерых русских, скрывавшихся в подвале захваченного нами здания. Они не оказали сопротивления нашим солдатам и сразу же сдались. Пленных привели ко мне. Солдатам было от 20 до 40 лет. Через Павеллека я спросил двух военнопленных помоложе, откуда они были родом. Ответом было:

– Мы из Польской Украины, из района Лемберга[22].

Через Павеллека, который переводил, я спросил, не скрываются ли в близлежащих развалинах их товарищи. Они ответили утвердительно и добавили, что некоторые из этих солдат больше не хотят воевать. Я позволил пленным курить. Они были удивлены и сразу повеселели. Они убедились, что мы такие же люди, как и они. Что же им наговорила о нас советская пропаганда?![23]

Я снова повернулся к тем двум молодым украинцам и спросил у них, готовы ли они вернуться к своим товарищам без оружия и призвать их перебежать к нам. Я предложил им выбор: оставаться с нами или продолжить борьбу.

После того как они коротко посовещались между собой, оба согласились. Они заверили меня, что вернутся, как бы ни обернулось дело. Мне же хотелось узнать, окажется ли верной моя оценка этих людей. Если они вернутся вместе с остальными, кто не желает воевать, тогда наша дальнейшая задача хоть немного упростится. Если же я ошибся, то потеря двух военнопленных – это не так много. В этот момент мне показалось, что как будто вся передовая вдруг решила взять короткую передышку. Огонь стрелкового оружия стал бессистемным, разрывы снарядов тоже раздавались изредка то здесь, то там. Солнце палило немилосердно, заливая все вокруг своим светом. Для того чтобы лучше понять, что происходит впереди и слева от нас, я скользнул вдоль стены к углу здания, осторожно выглянул за угол и посмотрел, куда дальше идет улица, какие препятствия могли ожидать нас впереди. Вдруг в мгновение ока я отпрянул назад, а потом снова осторожно выглянул наружу. Нет, это мне не приснилось. Не далее чем в трех метрах от меня я заметил человеческую голову. Одна голова и ничего больше! Остальная часть отсутствовала, и я нигде не видел ее.

Если бы мы в этот момент атаковали, то я, возможно, лишь мельком взглянул на это зрелище. Но теперь, когда мы все ждали возвращения штурмовых орудий, у меня было время на то, чтобы меня обеспокоило то, что я видел. Голова была аккуратно отделена от тела. Но где же было само тело? Я невольно подумал о Саломее, которая потребовала, чтобы ей поднесли голову Иоанна Крестителя на блюде.

Улица постепенно спускалась к Волге. Нам пока не было видно реку, потому что ее загораживали дома и развалины. Ничего невозможно было разглядеть и на позициях противника. Я вернулся к солдатам управления своей роты. Вернулись ли украинцы? Пять оставшихся пленных сбились группой в углу у входа. Их охранял один солдат. Когда вернется лейтенант Хемпель, я должен буду отправить их в тыл. Тут из-за груды обломков слева от нас появились оба украинца. Я не верил своим глазам: они были не одни. Через проем в груде стали появляться один за другим – один, два, девять, тринадцать, двадцать два человека! Иисусе, я не мог поверить в это! Оба украинца весело ухмылялись и были явно горды своим успехом. Унтер-офицер Павеллек перебросился с ними несколькими фразами, а потом сказал мне:

– С них достаточно!

– Спросите у них, есть ли у них какое-нибудь тяжелое вооружение?

Пленные ответили отрицательно. Только винтовки и несколько пулеметов. Артиллерия стреляет с другого берега Волги, а тяжелые минометы вкопаны вдоль этого берега реки.

После того как допросил пленных, я узнал, что численность данного подразделения была всего около 100–150 солдат, оборонявшихся на нашем участке. Среди них были лейтенант, младший лейтенант, несколько сержантов и младших сержантов. Штаб, где находились старшие офицеры и комиссар, расположил КП на берегу Волги.

Пленные выглядели молчаливыми и подозрительными. Через Павеллека я сообщил им, что им нечего бояться, с ними будут хорошо обращаться, их доставят в тыл. Двум солдатам из отделения Диттнера было приказано доставить военнопленных на КП батальона, после чего немедленно возвратиться в свое отделение.

Я отвел двух украинцев в сторону и через Павеллека спросил у них:

– Лейтенант хочет знать, не хотите ли вы остаться с нами. От вас не потребуется воевать. Когда у нас появятся раненые, вы будете помогать относить их в тыл. Вы будете питаться так же, как и мы, и с вами будут хорошо обращаться.

Они в течение минуты обсуждали предложение, а потом спросили:

– А что будет потом?

– Лейтенант выдаст вам документ, подтверждающий, что вы помогали немецким раненым солдатам, за что заслуживаете хорошего обращения.

Еще одно короткое совещание между ними, после чего Павеллек перевел:

– Они согласны. Но ни при каких обстоятельствах не станут стрелять.

– Скажите им, что я и не жду от них этого. Спросите, как их зовут.

Маленького с крепкой фигурой и темными глазами звали Петр, а худого и более рослого – Павел.

Я приказал Жушко присматривать за ними обоими.

Где же штурмгешютце? Час давно уже прошел. Ага, вот я уже слышу их! Мой сосед тоже слышит лязг гусениц и понимает, что бой вот-вот возобновится.

Когда машины подошли к нашим позициям, из люка первой из них показалась голова командира. Одновременно второе орудие сместилось правее, туда, где находилось отделение фельдфебеля Гроссмана.

– Мне пришлось потратить немного больше времени, но сейчас мы можем снова двигаться вперед. На передовой что-нибудь изменилось? – спросил командир первой боевой машины.

Я коротко сообщил ему, что произошло за прошедший час. Я рассказал и о результатах своих наблюдений за улицей, о том, что сообщили пленные по поводу численности противника. После этого лейтенант Хемпель заметил:

– Второе орудие докладывает, что у них там все готово.

– Тогда вперед!

Взревел двигатель, завертелись гусеницы, и тяжелый колосс, без которого нам было бы гораздо труднее, тронулся с места. Мы дождались, пока машина Хемпеля вырулит на улицу, что вела к Волге. А потом, как мы уже делали раньше, рассеянным строем двинулись за машинами справа и слева. Нас «приветствовал» огонь винтовок. Теперь у противника появились цели. Хемпель остановил машину, так как понял, что мы не можем продолжать движение. Мои солдаты по обеим сторонам улицы снова открыли огонь по целям по мере их обнаружения. К нам присоединились даже тяжелые пулеметы и минометы 8-й роты. Но мы не могли продвинуться вперед, потому что противник вел огонь со всех направлений. В нас стреляли с верхних этажей, потом мы попали под огонь справа, потом слева и спереди от нас. Кажущаяся тишь и гладь, что царила здесь всего несколько минут назад, внезапно и сразу превратилась в полную противоположность.

Противник не упустил свои возможности. Вдруг позади нас появились запыхавшиеся наши солдаты. Рядом со мной возник гауптман, который представился, пытаясь отдышаться:

– Функе. Я командир 5-й роты, которая получила приказ из батальона поддержать вас.

По тому, как он себя вел, я понял, что у гауптмана не было боевого опыта или почти не было. Я ответил:

– Холль. Командую 7-й ротой.

– Я знаю. Почему мы не наступаем? Мы должны двигаться вместе с штурмовыми орудиями и продолжать атаку.

И что я мог сказать этому человеку в такой ситуации в присутствии своих солдат, некоторые из которых стояли совсем рядом?