Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов - Владимир Борисов

Владимир Борисов

Концерт

Громко хлопнула дверь. Шмякнулся на бок брошенный портфель. Стукнули об пол слетевшие с ног туфли.

— Па! Ма! — прозвенело в прихожей. — Я пришла!

— Слышим, Ксюша, слышим! — отозвалась с кухни мама.

— Ещё как слышим! — подтвердил папа, выйдя из комнаты навстречу дочери. — Как ты из школы вышла — сразу и услышали.

— Как это? — недоверчиво спросила Ксения.

— А так, — стал объяснять папа, — собаки дружно залаяли — не иначе, за тобой погнались.

— Ничего не за мной, — возмутилась дочка, — что я, одна, что ли, там была?

Там ещё Серёжка Волков, знаешь, как носился!

— Ну если Волков, тогда другое дело: за Волковым собакам только и бегать. Ну а как твои школьные дела идут, расскажешь?

— Никак не идут, — уклонилась Ксения от ответа, крутанулась на одной ножке, проскочила мимо отца на кухню, чмокнула маму в щёку и запрыгала к себе в комнату.

Минут через пять папа постучал в дверь:

— Ксюша, а что у тебя нового?

Дверь чуть-чуть приоткрылась, и дочка, просунув в щель голову, сообщила:

— А у меня, папа, всё по-старому…

— Ну а с музыкой?

— С музыкой? Нормально. Только…

— Что только?

— Зинаида Григорьевна просила больше играть.

— Тогда садись и играй хотя бы до обеда.

Ксения подошла к пианино. Открыла крышку:

— Играть для аппетита, что ли?

— Допустим.

Усевшись на стул перед пианино, девочка тяжело вздохнула и… повернулась к отцу:

— Пап, знаешь… У меня по рисованию тоже трудности есть. Может, я лучше порисую?

— Потом порисуешь, — строго сказал папа и, устроившись рядом на диване, попросил: — Давай играй, а я послушаю.

Ксения опять вздохнула. Достала ноты и зашелестела страницами:

— Тогда я буду играть тебе концерт. Хорошо?

— Концерт так концерт, — согласился папа.

Дочка закрепила ноты на пюпитре, выпрямила спину, подняла руки над клавишами и, повернувшись к отцу, неожиданно спросила:

— Сергей Михайлович, а почему вы в таком виде сидите? Вы же в консерваторию пришли!

Папа оглядел себя и спросил удивлённо:

— В каком «таком виде»?

— В растрёпанном! Рубашка мятая, вместо брюк тренировочные штаны, а ещё, — Ксения нахмурила тоненькие бровки, — в шлёпанцах!

Теперь уже папа обиженно задвигал бровями. Открыл, было, рот, но не нашёлся что сказать. Молча заправил рубашку, неловко спрятал под себя ноги.

— Да ты к тому же не бритый! — протянула дочка.

Сергей Михайлович провёл ладонью по щетинистому подбородку и тяжело привстал с дивана:

— Ладно, завтра приду на концерт, — сказал он. — Какие там у тебя трудности по рисованию?

Склероз

Данька Светлов разглядывал припаркованный «Вольво».

«Вот бы мне такой!» — завистливо думал он.

— Мальчик, — оборвала ход мыслей Даньки пожилая женщина. — Ты не из 3-го «А»?

Данька вернулся с небес на землю и вспомнил, что он шагает в школу, а не участвует в ралли «Париж — Дакар».

— Нет, я из 4-го «Б».

— Ну всё равно, — не отставала женщина. — Ты же из этой школы? — И она махнула рукой в сторону серой бетонной коробки.

— Ну да, — буркнул Данила.

— Вот и хорошо. Не передашь в 3-й «А» Кате Зубовой набор карандашей?

Данька положил протянутый свёрток в ранец и заспешил в школу — рядом она, в двух шагах, чего не передать.

И опять отвлёкся, задумался о своём, о наболевшем — об автомобилях. Забыл, кому свёрток надо было передать — просто выскочила фамилия из головы. Так до звонка и не вспомнил — склероз!

Прошёл первый урок. Началась перемена. Одноклассники кинулись в коридор. Данька, было, дёрнулся следом, но тут из открытого ранца на пол свёрток шлёп — карандаши раскатились во все стороны. А в дверях друг Васька Харитонов сигналит во всё горло:

— Светлов, на выход!

— Погоди, — отвечает Данька, а сам на четвереньках карандаши собирает.

— Чего годить? Побежали на перемену! — поторопил друга Васька.

— Не могу, — показывая на свёрток, стал объяснять Данька. — Мне это хозяйство отдать надо. А кому — фамилию забыл…

— А ты напрягись! — Васька нахмурил брови, сделал серьёзное лицо и сжал ладонями голову. — Вот так! Хочешь помогу?

— Чего-то не хочется — голова всё-таки, это тебе не кочан капусты, — уныло заметил Данька.

— Ну тогда попробуй вспомнить, к чему эта фамилия привязана.

— Скажешь: привязана! Фамилия тебе что, собака на поводке?

— Ну не привязана. Чего она, фамилия эта, напоминает?

Данила задумался. Даже глаза зажмурил.

— Ну! Представил?

— Вроде как… стоматологию.

— Ничего себе! Флюсова, что ли?

— Нет!

— Челюстнова?

— Да нет же! — Данька от огорчения даже крикнул.

— Ты чего нервничаешь, Светлов! Спокойно. Может… Пломбирова?

— А причём тут мороженое?

— Да не мороженое! От слова «пломба»!

— Ну и балбес ты, Харитонов!

— Чего? Я ему помогаю, а он! Сейчас как дам в зубы!

— Стой! Точно! Васька, ты гений! Настоящий друг.

Васька непонимающе крутанул пальцем у виска:

— Ты чего, Данила, того?

— Вспомнил! Зубова она из 3-го «А»! Бежим!

Схватив злополучный свёрток, Данька бросился к двери, Васька за ним. Времени оставалось как раз на одно доброе дело.

Союз художников 5-го «Б»

Перед дверью с табличкой «5-й класс „Б“» остановился мужчина. Постоял в нерешительности. Прислушался и, потянув за разболтанную ручку, шагнул в кабинет.

Тридцать пять мальчишек и девчонок одновременно повернули головы. Словно невидимый фотограф крикнул им: «Замри!». Семьдесят глаз изучающе разглядывали вошедшего. Вдруг светловолосая девчушка, тряхнув задорными косичками, крикнула:

— Да это мой папка Серёжа пришёл!

— А-а-а! — разочарованно пронеслось над классом. Застывший, было, круговорот учеников ожил и забурлил. Возле школьной доски образовалась куча-мала — Юрка Мошкин, второгодник и гроза класса, отдавал свои нерастраченные на усвоение школьных знаний силы. Рядом маленький юркий Борька Орешкин по-петушиному наскакивал на Лену Буханову, самую крупную девочку в классе, кто-то бегал между партами, кто-то яростно сражался на линейках…

Мужчина, он же Сергей Михайлович, он же отец светловолосой девчушки Ксении, бочком, по стеночке, стал протискиваться к единственному спасительно-спокойному месту в классе — учительскому столу.

«Тра-та-та!..» — оглушительно не то затарахтел, не то забарабанил школьный звонок.

Распахнулась дверь. Уверенно, как дрессировщик в клетку, вошла Ольга Петровна — классная руководительница 5-го «Б». Невысокая мощная, она стремительно подошла к Сергею Михайловичу, в энергичном рукопожатии дёрнула его за руку и скомандовала:

— По местам!

То ли вихрь, то ли смерч пронёсся по классу — замелькали платья, пиджачки, задвигались парты, стулья, что-то упало, кто-то хихикнул, но уже через мгновение дети послушно встали по своим местам.

— Садитесь! — поставила победную точку учительница.

Дети дружно сели. Произошло чудо — наступила тишина.

— Сегодня, — Ольга Петровна повернулась к мужчине: — Сергей Михайлович…

— Папа Ксении Приваловой! — взялся подсказывать с последней парты белобрысый мальчуган.

— Волков! — Ольга Петровна укоризненно качнула головой. — Да, Ксенин папа любезно согласился рассказать вам об одном из удивительнейших музеев Москвы — Третьяковской галерее.

Тем временем Сергей Михайлович торопливо развернул заранее приготовленный экран, закрепил его над школьной доской, раскрутил длинный электрический шнур и стал устанавливать в центре класса диапроектор.

— Можете начинать! — предложила учительница и махнула рукой добровольным помощникам у окна. Прошелестели тёмные занавески. Всё погрузилось в таинственный полумрак.

— Товарищи… Ребята! — Сергей Михайлович щёлкнул выключателем — пучок света соединил диапроектор с экраном. — Перед вами… — голос лектора неожиданно стал хриплым, пришлось откашляться и повторить. — Перед вами самый первый в России Государственный музей художников — Третьяковская галерея.

На экране возникло, слегка подпрыгивая, — дрожали руки у лектора — нарядное здание галереи.

— Пусть вы и не станете художниками, — пересиливая хрипоту в голосе, продолжил Сергей Михайлович, — но…

— Почему не станем? — курносый профиль Волкова обозначился на экране. — Я лично стану!

— Волков! — грозно прозвучало из темноты.

Тень с экрана немедленно исчезла:

— А что, Ольга Петровна, точно стану!

— Хорошо, хорошо! — предчувствуя нехорошее, заторопился Сергей Михайлович. — Кто-то будет художником, кто-то не будет…