В снегах родной чужбины - Эльмира Нетесова

«Влипать вот так еще раз? Попасть вам в лапы? Ну уж хрен!» Собрал в комок все силы. Откуда что взялось? Федька испугался повторения пережитого, рванул в темноту проулка во весь дух.

— Стой! — послышалось далеко позади, и пули засвистели где-то сбоку.

Федька перемахнул забор дома. Потом еще один, выскочил на освещенную улицу, снял «маскарад». И через час вернулся к Ульяне.

«Ушел Влас иль нет? Приметила, запомнила ль меня милиция?» — дрожал он от страха и усталости.

Спать он пошел в сарай. А днем соседка рассказала бабке Уле, что ворюги, убив инкассатора и двоих милиционеров, отняли деньги около сберкассы и убежали. Их теперь по всему городу разыскивают с собаками. А все потому, что ни одного поймать не привелось.

— Слава Богу! Хоть кому-то повезло! — выдохнула бабка.

— Да ты что, Уля? Рехнулась, что ли? Ведь ворюги и к тебе ворваться могут, — укорила соседка.

— А на что я им сдалась? Меня уж обокрали дочиста! Больше взять нечего.

— Кто ж тебя обокрал? Когда? — изумилась соседка.

— Государство проклятое! Семью мою, сыновей и мужа украло! А для чего? Чтоб их защитили от немца! Они и загородили гадов. Жизнями! А я вот помираю без них. С голоду и холоду маюсь! Скажи, нужна мне та победа? Она оказалась с двумя концами — для кого как. Власти нынче жиреют. А я — сдыхаю. За что эти змеи отняли у меня все? На что мне их победа? Так хоть кто-то нехай ее дергает. И за меня! Чтоб ей пусто было всюду! — плевалась старуха, и слепые слезы катились по щекам.

— Ты, бабка, при чужих такое не скажи. Не то горя не оберешься потом, — предупредила соседка.

— Мне уж нечего бояться. Страшней, чем пережито, не бывает. Горше моей доли нет ни у кого. Что может быть хуже? Смерть? Дай Бог скорее! Давно к своим прошусь.

— Ой, бабка! Зачем так говоришь? Услышали б твои — обиделись.

— За что?

— Выходит, зря воевали? Не то и не тех защищали?

— Конечно!

— А Россию? Разве стоило ее отдавать немцу? Твои — не власть, ее защитили..

— Ты мне прокламации не читай! — резко оборвала бабка.

Соседка вскоре ушла. А Федька лишь под вечер вернулся из сарая, забился на русскую печку. На теплую лежанку под груду старого тряпья.

Бабка Уля легла на свою кровать. И только стала дремать, услышала громкий стук в дверь. Федька насторожился, прислушался.

— Кто там? — спросила старуха надтреснутым голосом.

— Проверка! — раздалось из-за двери.

Пока бабка надела халат, нашарила засов, Федька шмыгнул в подпол, спрятался за старые бочки из-под капусты, затих, затаил дыхание, прислушался.

В домишко вошли несколько человек. По звуку понял — милиция: кованые сапоги по полу грохочут.

— Кто-нибудь с тобой живет? — прошагали шаги к печке.

— Всех война забрала. Чтоб вы, гады, жили! Одна маюсь! Бедую нынче неведомо за что!

— Никого у тебя не было?

— Нет! Кому нужна?

— А родственник куда делся? — остановились шаги над самой Федькиной головой.

— К себе вернулся. Не глянулось ему у меня. Кому надо меня кормить даром, если власти положенное не отдают? Люди и вовсе. Родня теперь нужна богатая. А у меня только горя много! Но оно никому не надо. Своего у всех хватает с избытком. В деревню подался, а может, еще куда. На заработки.

— А когда уехал?

— Да уж дня три, как простился. А вам что до него? — начинала серчать старуха.

— Где его деревня?

— В Белоруссии. Они туда после войны перебрались. Не то что вы, по хатам шляетесь! Работают до седьмого пота. И вас, кабанов, кормят!

— Ну, ты, полегше! За оскорбление власти заберем тебя, будешь знать!

— Бери! Чево пугаешь? Я сама бы пошла, если б видела! В тюрьме хоть кормят, там к койке не примерзну.

— А кто тебе печку истопил?

— Соседка. Утром приходила. Она и хлеб приносит иногда, чтоб я с голоду не сдохла! Не то что вы, власть! Будьте прокляты! Пошли отсюда! — нашарила суковатую палку, которую звала своим поводырем, и замахала ею перед непрошеными гостями.

— В психушку отвезем! — грозили те, пятясь к двери.

— Идите в сраку! Запоздали пугать меня! — кричала бабка, выдавливая гостей из хатенки.

— Сумасшедшая дура! — ругнулся кто-то, споткнувшись на пороге.

— Давайте сарай проверим! — предложил кто-то.

— Да ну ее! С этой ведьмой сам черт не уживется! Небось, и родственник не выдержал этой ступы! Смотался в деревню, пока жив! — отказался кто-то из пришедших.

— Глянь, мужичьи ботинки! Откуда они у бабки? — приметили уходящие.

— Родственник забыл. А может, дедовы, какие я ношу, соседка просушить поставила. — И, нащупав ботинки, поднесла к носу: — Сына моего обувка! Последыша. Его под конец войны взяли. Мальчиком. В Берлине погиб! — говорила бабка Уля.

— Какой запах столько лет продержится? — вырвал у нее из рук ботинок милиционер. Бабка упала, не удержавшись на ногах. Заплакала. Видно, здорово ушиблась.

— Собаке надо дать понюхать!

— Да брось, глянь внутрь. Сплошная плесень. Их на ноги уж никто не наденет, — оборвал кто-то подозрительного проверяющего.

— Зверье! Собаки! Чтоб вы провалились! Нет от вас покою людям! Чтоб вас разорвало! — кричала бабка вслед, вставая по стенке, кряхтя и охая…

Она еще долго бубнила в темноту проклятья и ругательства, желая проверяющим всех горестей, болячек и смертей. Но, едва вошла в хату, проворно закрыла дверь и тихо позвала Федьку.

Тот уже вылез из подпола и смотрел из окна, как, светя под ноги фонарями, уходит милиция.

Ни в тот, ни на следующий день не пришел к Федьке Влас. И мужик уже всерьез задумался, как вернуться ему в деревню.

«Ночью нагряну. Расскажу все мамане. Она умная. Дельное посоветует. Подскажет, как дальше жить. У нее голова за десяток стариков. Вот только как лучше? Отсюда — ночью выйду. К утру дома буду. Пока на чердаке поживу, подальше от глаз сосновцев. Уж я расквитаюсь с теми, что обосрали. Придет и мой час!» — вздыхал мужик, готовясь нынешней ночью отправиться в путь. И вспомнил предупреждение Власа. «Теперь я не должник ему. Отработал свое. На том и развяжемся друг от друга. Пусть другого дурака сыщет, согласного под пулями от милиции убегать. Ведь и убить могли. Пули у виска выли. Больше не хочу! Так и скажу ему, если придет за мной в Сосновку! Никуда я не соглашусь, ни с кем!» — решил Федька и, глянув на стул у стола, онемел.

На нем сидел Влас, как привиденье, взявшееся неведомо откуда. Федька глаза протер. Но нет, не привиделось.

— Чего слупился, тундра? Иль зенки просрал? Кто, кроме меня, допрет, где ты прикипелся? — смеялся Влас, понимая удивление Федьки. — Чего хвост опустил? Иль на воле капать опаскудело? Так я тебе навар принес. Твой положняк! Заработанный клево! Бери!

Он положил перед Федькой пачки денег. И тот, еще недавно мечтавший уйти в деревню, вмиг задрожал. Схватил жадно. Стал запихивать за пазуху торопливо. Столько денег он никогда не видел.

— Секи вот что! Купюры эти все крапленые. Их номера известные. Выплывут где, лягавые тут же появятся. Возьмут за жопу! К тому, что имеешь, приклеют сберкассу. Дальше трехать надо?

Федька отрицательно замотал головой, в которой сразу оборвался список покупок.

— Время выждать надо, пока все забудется, перестанут нас искать. Тогда и шикануть можно, — успокоил Влас.

— Так и заболеть недолго. Иметь деньги и не сметь их тратить. А если в другом городе? Там кто будет знать?

— Уголовный розыск один на всех. Эти номера — на контроле. Высунешься, тут же в клетку. Разве вот на базарах. Да и то не теперь! Там тоже полно всяких. Притырь до поры в заначник. А вот эти — не крапленые. Это — на хамовку! — дал Влас пачку пятерок.

Федор рассказал Власу о проверке. Все услышанное дословно передал. Влас сплюнул зло. И, глянув в сторону соседского дома, процедил сквозь зубы:

— Ну, курва! Допрыгаешься! Уже настучала лягашам! — побагровел до самой шеи. И продолжил тихо: — Ночью хазу тебе сменим…

— Послушай, Влас, а зачем мне деньги, какие тратить нельзя? Возьми ты их. А я в тайгу смоюсь. От всех разом. Там деньги не нужны. Тебе я не должник. И лишь сам себе хозяин…

— Хрен тебе в зубы! — тот поднес кулак к носу Федора и рявкнул: — Я не фалую никого! Но коль купил тебя — я твой пахан! Чуть дернешься, кентель руками отверну! — Глянул в лицо Федьке налитыми злобой глазами: — Дыши, покуда нужен. Станешь лишним, сам размажу! — пообещал великодушно. И, велев до вечера никуда не высовываться, исчез так же неслышно, как и появился.

Федька ждал вечера, когда Влас придет за ним. Тот появился вместе с сумерками.

— Хиляй за мной! — велел коротко. И вывел в сырую темень. Федька прижимал к себе деньги. Еле поспевал за Власом, который шел, шмыгая из стороны в сторону, держась подальше от света, падающего из окон. Он шел, не оглядываясь, уверенный в том, что Федька не отстанет. Сбежавший от милиции — медлить не будет.