Упавшие зерна. Бегущие ландыши - Анастасия Горнунг

20 Переводы, как известно, в те годы кормили чуть ли не всех настоящих поэтов России. Но что-то в этой работе, считал Лев Владимирович, было всегда от поденщины, и поэты чаще всего делали ее ради куска хлеба.

21 Всего за несколько месяцев до своей кончины Лев Владимирович скрепил своей подписью очередную передачу в Государственный Литературный музей ценнейших материалов из своего архива. Сейчас они уже обработаны и благодаря этому стали доступны для исследователей. В их числе, например, – почти весь архив литератора Арсения Апьвинга, оказавшийся в свое время в распоряжении Льва Владимировича; автографы стихов многих поэтов 1920-х гг.; письма деятелей литературы (А. Цветаевой, Н. Подгоричани, С. Шервинского, Арс. Тарковского, А. Ромма и др.). Сюда же попала и часть разрозненных знаменитых дневниковых записей Льва Владимировича, которые он вел с 1920-х до 1950-х гг. Значение этих «поденных записей» неоднократно высоко оценивалось историками и литературоведами. Дело в том, что в них запечатлелась хроника культурной жизни Москвы, часто не следующая официальным версиям отмеченных в ней событий.

После смерти Льва Владимировича в его бумагах обнаружились сотни нарезанных полосок из листов дневниковых записей за разные годы. Вырезки были сгруппированы по упоминаемым в них именам известных писателей и других деятелей культуры, но при этом записи на оборотной стороне листов в большинстве случаев утратили смысл. Лев Владимирович широко использовал эти дневники в своих опубликованных воспоминаниях, но в сохраненных в едином массиве (без «нарезки») дневниковых записях можно было найти, несомненно, еще немало интересных сведений о довоенной жизни.

Маргарита Воробьева

Анастасия Горнунг

Бегущие ландыши

За окном сгустились тени,Алый свет погас.Кот мне вспрыгнул на колени,Щурит жёлтый глаз.

Ветер дернул половицей,Свистнул, заскрипел,Зимний сумрак синей птицейВ мой покой влетел.

Кто там медлит у порога,Где-то позади?Если это ты, Тревога? —Что же, подойди!

1921

Из цикла «Детство»

IДетям страшны коридоры,Тёмной лестницы ступени,Где мелькают чьи-то взоры,Где скользят беззвучно тени.

Полумрак большой гостиной,Где блуждают привиденья,Запах мебели старинной,Тусклых стекол отраженья.

Детям страшен сад с луною,Ослепительные крыши,И над старою сосноюБыстрый свист летучей мыши.

Дети любят свет лампадки,Няню, добрую старушку,Свежесть беленькой кроваткиИ стенных часов кукушку.

IIНяня мальчика крестилаИ на цыпочках ушла,Синей шторы не спустила,Ночь июльская тепла.

Странный чёрный человечекУ лампады заплясал,Много золотых овечекВ небе ангел разбросал.

Вот жужжит комарик тонко,В коридоре чей-то шаг,А часы в углу тихонько —Так тик-так, тик-так, тик-так.

Пробудился лебедь снежныйНа лазоревой волнеИ поплыл печально-нежныйК дальней сказочной стране.

В ту страну наверно мамаВместе с ангелом ушла.От луны большая рамаКосо на стену легла.

Тёплое крыло коснулось —Безмятежны будут сны.Это мама улыбнуласьС многозвёздной вышины.

IIIЗайчиков круглых дрожащая стаяУтром на светлой стене —Словно улыбка далекого рая,Детство припомнилось мне.

Шторы опущены, дремлют игрушки,Бьется с жужжаньем оса,Тонет щека в разогретой подушке,Змейкой свернулась коса.

Ворот отстегнут, ресницы закрылиТеплым туманом глаза, —Сквозь ореолы оранжевой пылиЯрко горят образа.

Солнце и зной над куртинами садаТяжко прервать полусон.Смутные гулы… Мычание стада…Праздничный тающий звон…

1921, Подосинки*

Из цикла «Церковь»

IОпустилась на колени,Никнет голова.Сквозь избитые ступениПроросла трава.

Обогреты солнцем плиты,Ветер нежит лоб,Дверь у паперти закрыта —Храм молчит, как гроб.

Ни о ком я не тоскую,Никого не жду,Край иконы поцелуюИ, вздохнув, уйду.

IIГотова изойтись от муки,Перед судьбою не смирюсь.Крестом до боли сжаты руки —Молюсь, молюсь!

Так гулко в храме опустелом,Иконостас суров и нем.Лишь вопли в сердце помертвелом —Зачем. Зачем?

IIIЗапах ладана смолистый,Гаснут свечи, тихий час.В дымке лиловато-мглистойПотускнел иконостас.

Отзвук меди в старой кружке,Голос сонного чтеца,Тихо шепчутся старушкиУ тяжелого ларца.

И бесшумно, понемногуРазбредается народ.Прислонив костыль к порогу,Нищенка поклоны бьет.

В церкви сумрак и прохлада,Ночь спустилась за окном,Меркнет красная лампадаПеред страждущим Христом.

Сентябрь 1921 года

Сладок мне осенний трепетУмирающих лесов.Зябких трав чуть слышный лепетИ тревожный хруст шагов.

Лишь заря лучом печалиЗолотит пустынный сад,А в душе, как в синей дали,Краски гаснут, звуки спят.

И надежды, и обманы,И волненья прошлых днейТают, словно караваныПерелетных журавлей.

23 октября 1921 года, Москва

Ища от оводов покоя и прохлады,Покинув зной лугов,К себе на скотный двор, мыча, вернулось стадоМедлительных коров.

Недвижные стоят, обмахивая бедраШироко вздув бока,И звонко полнятся сверкающие ведраСтруями молока.

Сквозь радужную пыль высокого оконца,Пронизывая мглуПрямой и острый луч полуденного солнцаИграет на полу.

Лишь хлопанье бича да скрип тяжелый возаПорой тревожат слух.И снова тишина. Над кучами навозаЖужжанье сонных мух.

Декабрь 1921 года, Подосинки

В лесу пустынном я блуждала,Вокруг теснился мрак,Вдали зарница начерталаНад тучей странный знак.

И кто-то тайный злою силойПресёк внезапный путьИ, словно ястреб чернокрылый,Терзал нещадно грудь.

Свершилось! Спутаны дороги.Погасли все огни.Святая Мать, в часы тревогиМне душу сохрани!

1922

Весна меня в сердце ужалила,Напоила медовым виномИ одну на дороге оставила —Золотистым, ликующим днем.

Голова моя томная кружится,В сердце слиты восторг и печаль,И сверкают веселые лужицыИ звенит задымленная даль…

1922

Принимаю жизнь с улыбкой,Под шатром её ветвей,Как ребенок в люльке зыбкойЖду, смеясь, судьбы моей.

И бесстрашно в бездну ночиОткрываю я глаза,И мутит нежданно очиНепостижная слеза.

1922

Ты дал мне лазурные крыльяОднажды в безлунную ночь,Но в узах тупого бессильяПоднять их мне стало не вмочь.

Так скорбные души томятсяВо мраке холодных темницИ плачут, когда им приснятсяПолеты заоблачных птиц.

1922, Подосинки

Мы прощались долго в сумрачной передней,У крыльца коляска больше часа ждёт,Молча отдала я поцелуй последний.Медленно и ровно теплый дождь идет.

Видишь, я тиха. Смеюсь, а не рыдаю.Ты мне молвил как-то: «Знаешь, смерть проста!» —Разве я не знаю, разве я не знаю,Как внезапно станет комната пуста.

Звякнули уныло бубенцы у сбруи,Конь нетерпеливый грузно землю бьет,Светлые сбегают по перилам струи,Медленно и ровно теплый дождь идет.

Я с тобою рядом. Глаз поднять не смея,Вышла на сырое, скользкое крыльцо.И пока не скрыла пристяжных аллея,Улыбалось нежно милое лицо.

На крутых ступенях дрогнули колени,Судоргой невольной чуть кривится рот,По кустам поникшим блекнущей сирениМедленно и ровно теплый дождь идет.

1922, Подосинки

Тебя мгновенно скрыл изгиб дорогиИ умолкал тоскливый шум колес,И долго я стояла на пороге,Не поправляя падавших волос.

И в комнаты пошла. Там всё, как было,Но странная повсюду тишина.И села я на лестнице уныло —Одна, одна.

1922, Подосинки

На истертых рельсах, на прогнивших шпалах,Сломанных вагонов темные ряды, —Много вас забытых, путников усталых,Кончивших надолго шумные труды.

Преданы унынью. Дремлете во мраке,Дальние сигналы вас не созовут,Лишь одни бродяги, воры и собакиИщут между вами временный приют.

Снятся вам вокзалов огненные очи,Грохоты платформы, паровозов свист,А над вами реет мгла осенней ночиИ в колесах ржавых шевелится лист.

1923, Москва