Хорошая плохая девчонка - Скотт Брэдфилд

— А ты прекратишь добавлять ему мышьяк в пищу?

— Я первой задала вам вопрос, тетя Алиса.

— Врачи говорят, что это вопрос времени. Но он не сможет поправиться, если ты будешь продолжать в том же духе.

— Я не собираюсь убивать своего отца, я люблю своего отца. К тому же не способна отравить кого-либо. Вообще, отравление — слишком долгий процесс.

— Твой папа простит тебе что угодно. Даже отравление мышьяком на последней стадии развития его болезни.

— Вы не можете судить о моем отце.

— Тогда, может, я могу судить твою мать?

— Оставьте в покое мою мать.

Я сказала это тихо, но твердо. И это заставило ее поколебаться.

— Повторяю, твой папа заслуживает лучшей участи. Он заслуживает меня. У нас уже были прочные отношения к тому моменту, когда вернулась твоя мать. Но теперь я снова с ним. И больше не позволю никому разрушить наши отношения, Дэлайла. Я не собираюсь терять его снова.

— Это мой парень сигналит на улице.

— Пригласи его войти.

— Он не из тех, что заходят. Он из тех, кто ждет в машине.

— Я еще не закончила говорить, Дэлайла.

— Я знаю, тетя Алиса. Зато я закончила слушать.

— Мне нужно кое-что тебе показать. Поехали ко мне. Я тебе кое-что покажу.

— В другой раз, тетя Алиса. Мне нужно идти.

Наши разговоры с тетей Алисой были похожи один на другой, они были как хит, повторяющийся по нескольку раз на дню по радио, или как рекламная песенка по телевизору. Тетя Алиса задает вопрос, подталкивает меня к ответу и бросает на меня проницательный взгляд. Раз, два, три. А я ускользаю от ответа и делаю маленький шажок назад. Толчок, шаг назад. Толчок, шаг назад. Как в танце. Смысл наших разговоров был разный, но композиция не менялась.

— Ты должна прийти ко мне в гости, — сказала она, глядя на мое отражение в зеркале, куда я смотрелась в тот момент. (Это всегда как-то возбуждает: когда ты знаешь, что за тобой наблюдают.) — Я бы приготовила ужин. Мы бы поболтали как две подружки.

— Я не люблю болтать, тетя Алиса. Я человек дела. В нашем мире и так полно болтунов, вам не кажется?

— Миссис Андерсон. Хотя можешь называть меня Бэль.

— Меня ждет мой парень, тетя Алиса. Вы слышите автомобильный гудок? Сумасшедшие звуки, не правда ли? Би-би-би. Мой парень тоже не из болтунов. Мой малыш — человек дела, как и я.

— Никто не понимает тебя лучше меня, Дэлайла.

— Ла.

Я знала, что нужно сделать еще несколько па, чтобы завершить наш разговор. Только бы выдержать ритм.

— Извини, что ты сказала?

— Давайте не будем больше говорить об этом, тетя Алиса.

— Да мы даже толком не поговорили. Вернись, я приготовлю тебе что-нибудь поесть.

Я все верно рассчитала. Последний шаг остается за мной. И я произнесла заключительную заготовленную фразу, закрывая дверь за собой:

— Так все меня здесь называют, тетя Алиса. Все, кроме вас.

Забавно: иногда мне кажется, будто я уже умерла.

Вдвойне забавно: никто этого не замечает, потому что они тоже умерли.

Как любая нормальная послушная дочь, я чувствую потребность дать о себе знать своим родителям. У моего отца сейчас тяжелый период и много проблем со здоровьем, которых я не пожелала бы никому, и хотя я скучаю по нему самому и его голосу, все-таки иногда думаю, что все сложилось лучшим образом.

Папа бы не выдержал, если бы увидел, как несправедливо обошлись власти с его маленькой девочкой. Сегодня я объясняла это надзирателю Харрисону, который организовал для меня дополнительное время, чтобы я могла поговорить по телефону со своим отцом.

Запись телефонного разговора

19 апреля 2002 года, 11.33

предварительное согласие подписано обвиняемой и ее представителем в суде Джошуа Бирнбаумом 7 февраля 2000 года

(см. документ № DR/02/HBG/44)

— Папа, привет. Это я.

— …

— Твоя малышка.

— …

— Надеюсь, тебе уже лучше. Надеюсь, они положили телефонную трубку к твоему уху на подушку, как я просила.

— …

— Все по-старому, все по-старому.

— …

— Я звоню из офиса надзирателя Харрисона. Он называет это «благотворительным актом».

— …

— Конечно, он ждет от меня ответного благотворительного акта взамен. Так он это называет. «Благотворительный акт». Странный он, этот надзиратель Харрисон.

— …

— Мне задают одни и те же вопросы. Я уже устала от них. О тебе и обо мне. О тебе и о маме. О вещах, которые произошли бог весть когда в Техасе, Оклахоме, Иллинойсе. О людях, которых я никогда не встречала лично, но с которыми когда-то всего лишь проезжала через одни и те же места. Это несправедливо. Все эти вопросы наводят меня на мысль, что со мной что-то не так. Они заставляют меня думать, что я начисто лишена какой бы то ни было морали.

— …

— Но ты ведь всегда учил меня, как отличить плохое от хорошего, папа. Они меня совсем запутали.

— …

— Как бы я хотела поговорить с тобой, папа. Услышать твой голос.

— …

— Хотя я и так слышу твой голос каждый день. Он звучит в моей голове и направляет меня: «Ла, веди себя хорошо. Совершай только хорошие поступки по отношению к хорошим людям. Не выходи из себя и не будь эгоисткой. Помни золотое правило: „Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой“» и так далее.

— …

— Если бы у меня снова был выбор, я бы стала такой. Была бы хорошей, и ты гордился бы мной.

— …

— Хотя не всегда.

— …

— Иногда я просто не могу быть такой.

— …

— Во всем виноваты эти успокоительные средства. Успокоительные средства от профессора Реджинальда. Успокоительные средства от профессора Александра. Даже надзиратель Харрисон дает мне успокоительные средства, чтобы помочь мне спокойно заснуть. Или просто успокоиться.

— …

— Дом в Малибу. Такие сны мне нравятся.

— …

— Вначале снится что-то хорошее. Зато потом начинается кошмар.

— …

— Если бы ты был рядом, ты бы отогнал от меня плохие сны. Ты бы приказал им убираться ко всем чертям.

— …

— Надзиратель Харрисон говорит, что скоро я смогу навестить тебя. Если буду хорошей девочкой.

— …

— Все, я не могу больше говорить.

— …

— Не обращай внимания. Это надзиратель Харрисон рядом, у него такие шутки.

— …

— Я позвоню тебе еще. Да, папа… (одну минуточку, надзиратель Харрисон). Папа, если ты вдруг выйдешь из комы…

— …

— …позвони маме и скажи, что я по ней скучаю. Можешь сказать ей, что я ее люблю, если захочешь.

— …

— И тебя я тоже люблю. Пока.

После разговора с папой у меня обычно возникает странное чувство, которое можно сравнить с состоянием, когда ты знаешь, что выбросил деньги на ветер. Мне становится одиноко как никогда. К тому же надзиратель Харрисон, как всегда, все портит своим присутствием, прежде чем отослать меня в камеру, он оставляет меня в своем кабинете и начинает говорить мне ужасные, пошлые вещи, хотя в такой момент я жду от него чего-нибудь милого и ласкового, он ведь не знает моего отца и что он за человек, но все равно его слова оседают в моей голове и снова всплывают на следующий день, когда пытаюсь описать в своем дневнике прошедший день и объяснить папе, что быть хорошей — это…

Семь недель спустя

Я больше не веду дневник, потому что мне это наскучило.

Рядом, хочу ощущать тебя рядом, хочу обнять тебя, хочу чувствовать, что ты знаешь, что я рядом, хочу знать, что мы единое целое, рядом, рядом…

Вести дневник скучно потому, что тебе постоянно приходится возвращаться назад к прошедшим событиям и вспоминать их шаг за шагом и заново проживать их, хотя они настолько банальны, что не стоят того.

Вот поэтому это СКУЧНО.

Я хочу заснуть и проснуться снова хорошим и добрым человеком. Я не буду обманывать людей и давать им пустые обещания. Я не буду совершать плохих поступков по отношению к хорошим людям и хороших поступков по отношению к плохим. Я сделаю все от меня зависящее, я расскажу всю правду, просто разреши мне уснуть и не запугивай меня больше, мне уже все равно нечего бояться, ты не сможешь причинить мне боль и сделать что-то, что идет вразрез с законами Техаса. Ты не сможешь до меня добраться. Здесь тяжелые замки на дверях и повсюду вооруженные охранники, многие из которых благоволят ко мне. Если ты позволишь мне спокойно уснуть, я обещаю быть хорошей. Обещаю быть хорошей. Я не убегу и не причиню никому зла. Знаю, я обещала это в прошлый раз, а потом совершила много зла, но в этот раз все будет иначе. Клянусь своей любовью к Мануэлю. Не причиняй мне зла, я обещаю, обещаю. Никому зла. Никому зла. Я просто хочу уснуть. Закрываю глаза. Закрываю глаза и засыпаю. Но погружение в сон не делает меня беззащитной. Это не означает, что я не замечаю, что происходит вокруг.