На парусах мечты - Барбара Картленд

Корделия поклонилась ей, а Дэвид поцеловал руку хозяйке дома.

— Доброе утро, миледи!

— Хорошо ли вы провели вчерашний вечер, проказник? — лукаво спросила леди Гамильтон Дэвида. — Я видела, что вы исчезли вскоре после начала приема. Где вы скрывались?

— Читал книги и молился, — ответил скромно Дэвид. Леди Гамильтон улыбнулась ему, и в глазах ее мелькнула нежность, когда она заметила:

— Такой молодой и такой ревностный католик! Вчера я сказала сэру Уильяму, что никто другой лучше вас не подходит на роль прекрасного и благородного рыцаря.

Дэвид покраснел при этих словах леди Гамильтон, но Корделия поняла, что он польщен ее комплиментом.

Хозяйка дома повернулась к девушке.

— А вы, Корделия, пользовались вчера необыкновенным успехом, и некоторые мужчины совершенно потеряли голову от любви к вам.

Она помолчала и с улыбкой добавила:

— Особенно один.

Корделия ничего не ответила, не желая затрагивать неприятную для нее тему, и леди Эмма продолжала:

— Герцог ди Белина сильно влюблен в вас. Не заставляйте его долго ждать вашего ответа, дорогая. Будет ошибкой упустить такого завидного жениха.

— Герцог знает мой ответ, — сказала Корделия. — Я не изменю своего решения.

— Моя дорогая, неужели вы хотите сказать…

— Я отказала ему, миледи, но он не принял моего отказа. Поэтому я попросила своего кузена поговорить с ним.

— Капитана Стэнтона? — удивленно спросила леди Гамильтон, а затем засмеялась. — Марк Стэнтон взял на себя такую обязанность? Как это на него не похоже.

Она снова рассмеялась.

— Не могу представить его в роли pateifamilias. Он всегда был донжуаном или Казановой, легко даря поцелуи, а затем исчезая и оставляя за собой целую вереницу женщин с разбитыми сердцами.

Корделия в недоумении посмотрела на нее.

— Не могу представить, что кузен Марк может быть таким легкомысленным.

— Возможно, вы смотрите на него другими глазами, — сказала леди Гамильтон. — Пожалуй, вам лучше спросить прелестную княгиню Джианетту ди Сапуано, какие чувства она испытывает к нему.

— Княгиню?

— Она обожает вашего кузена, а он ее! — сказала Эмма Гамильтон. — Уверяю вас, их отношения ни для кого не тайна в Неаполе уже несколько лет.

Она вздохнула.

— Они оба так красивы и необыкновенно подходят друг другу. Я даже немного завидую им.

В это время в салоне появился слуга с серебряным подносом, на котором лежала записка, и леди Гамильтон пошла ему навстречу.

Корделия смотрела ей вслед, пораженная только что услышанным.

«Кузен Марк и княгиня Джианетта!»— эта мысль была ей почему-то очень неприятна.

Впрочем, такая догадка мелькнула у нее вчера вечером, когда они вернулись из сада и княгиня довольно бесцеремонно повела себя с кузеном.

Не понимая, почему — ведь в общем-то их отношения ее не касались, — она огорчилась при мысли, что Марк мог жениться на этой красивой неаполитанской княгине.

Неужели он был готов бросить море? Остаться жить в Неаполе? Невозможно было представить его живущим на чужбине. Казалось, он навечно принадлежал Англии, Стэнтон-Парку, где, бывало, рыбачил на озере, скакал на лошади по обширным полям, охотясь на куропаток, фазанов и бекасов.

Она не забыла, как Марк возвращался с охоты мокрый и грязный, без сил падал в кресло у камина, позволяя слуге снимать с него сапоги.

Корделия помнила его входящим в детскую, где она готовилась ко сну, одетым в вечерний костюм и оттого выглядевшим совсем взрослым. Кузен желал ей спокойной ночи, пока она пила молоко, одетая в ночную сорочку, которую няня предварительно согревала на экране, стоящем перед камином.

Сейчас, оглядываясь в прошлое, Корделия понимала, что Марк был неотъемлемой частью ее детства и что вчера вечером он просто вновь занял то положение, которое всегда занимал в ее семье.

Она могла сердиться на него, могла ревновать его к брату, иногда даже недолюбливать. Но, как и Дэвид, он был Стэнтоном, близким родственником, к которому она испытывала самые глубокие чувства, как ни к кому другому.

Но Марк и княгиня!

Корделия никак не могла успокоиться, не понимая как следует, почему это известие огорчило ее, как и то — почему солнце уже не казалось таким ярким, как еще минуту назад.

Появившись на верфи после полудня, Марк Стэнтон обнаружил, как и ожидал, что рабочие, неизменно предающиеся в это время сиесте, спали, а Дэвид бродил между ними, тщетно пытаясь растолкать и уговорить их вернуться к работе.

Увидев эту сцену, Марк рассмеялся.

— Дорогой Дэвид, если тебе удастся побороть привычки неаполитанцев, ты станешь величайшим реформатором, каких мир еще не знал! Никто и ничто не в силах в это время оторвать их от сна, но зато они начинают трудиться рано утром, а после сиесты работают допоздна.

— Да будет ли этот корабль когда-нибудь отремонтирован, — спросил Дэвид, — если работы будут идти так медленно?

— Все будет сделано вовремя и сделано отлично! — успокоил кузена Марк. — Людвиг с тобой?

— Спустился в каюту, — ответил Дэвид. — Он расстроен, как и я.

— Рад, что вы познакомились.

Дэвид улыбнулся и, казалось, на минуту забыл о своих огорчениях.

— Барон — прекрасный человек, — сказал он. — Рассказал мне многое из того, о чем я хотел узнать. Какая удача, что я встретил его до прибытия на Мальту, а то бы наделал немало ошибок.

Марк Стэнтон был того же мнения и предвидел, что немного застенчивый, но симпатичный молодой баварец и Дэвид быстро найдут общий язык.

Марк не сомневался, что, узнав друг друга получше, молодые люди станут большими друзьями.

Стэнтон, хорошо знавший того и другого, замечал, что они одинаково относились к шуткам, имели общие интересы и оба вели себя как студенты-новички в университете.

И, конечно же, их сближало желание послужить Ордену Святого Иоанна, что было естественно для их возраста, полного высоких душевных устремлений и энтузиазма.

«У Дэвида впереди много времени, — философски рассуждал Марк, — чтобы понять, что жизнь не так серьезна, как он ее себе представлял, и что высокая духовность и грубые развлечения мирно соседствуют на Мальте».

Единственная трудность, подстерегавшая рыцаря, заключалась в том: найти достаточно дел, чтобы занять время.

Ограниченное пространство острова и недостаток развлечений были порой нестерпимы для самолюбивых молодых людей с горячей кровью, вынужденных вести размеренную жизнь религиозной общины.

Нередко горячность провоцировала ссоры, доходившие до ожесточенных стычек. Реальное или кажущееся оскорбление достоинства вызывало у молодых аристократов бурный протест.

«Дисциплина, — частенько говаривали Марку старые рыцари, — главная проблема на острове».

В Ордене прибегали к различного рода наказаниям рыцарей за неподчинение или нарушение свода правил, но при новом Великом Магистре наказания стали не так строги, как при Эммануиле Рогане.

Принц был одним из самых известных и влиятельных магистров в истории Ордена, его кончина год назад сильно ослабила дисциплину.

Нынешнему Великому Магистру Фердинанду фон Гомпешу было пятьдесят четыре года, и он не обладал ни необходимой силой характера, ни должным авторитетом, столь необходимым для этого важного поста.

Своими наблюдениями Марк Стэнтон не делился ни с Дэвидом, ни с Людвигом фон Вютенштайном, но его беспокоило, ввиду ходивших в Неаполе слухов о новых планах Наполеона относительно Средиземноморья, готов ли барон фон Гомпеш обеспечить сохранение суверенитета Мальты.

Дурные предчувствия он, однако, хранил от всех в секрете.

Марк восхищался Орденом и его рыцарями, но при этом видел, что положение Великого Магистра с каждым годом становилось все более шатким и уязвимым.

Серьезный удар Ордену нанесла неожиданная потеря всего имущества во Франции, которое было конфисковано после революции и казни Людовика XVI. Это означало, что Великий Магистр, принц Эммануил де Роган, скончался бедняком.

Но еще печальнее было то, что незадолго до его смерти влияние Ордена значительно ослабло.

Оппозиция римского святого престола, вмешательство неаполитанского королевского двора в политику Ордена и финансовый ущерб, нанесенный Францией, сломили такого сильного человека, как де Роган.

Время было против него, и Марк Стэнтон не раз задавался вопросом, выдержит ли и Орден удары времени.

Рыцари-иоанниты с их замечательной и славной историей могли оказаться в ситуации, когда самому их существованию грозил конец.

Но, услышав оживленные голоса Дэвида и барона, вышедших на палубу, Марк сказал себе, что его опасения преждевременны.

Были еще молодые люди во всех странах Европы, готовые жить, а при необходимости умереть во имя веры. Они по-прежнему верили в высокие идеалы, которые многие столетия, как звук барабана, призывали храбрых, мужественных и доблестных верующих под знамя Ордена.