Уотсоны - Джейн Остин

Элизабет же перво-наперво справилась о своей маленькой племяннице, к которой была нежно привязана; она искренне жалела, что малышка осталась в Кройдоне.

— Добрая ты душа, — отвечала миссис Уотсон, — Однако, доложу я тебе, оставить Августу в Кройдоне было не так-то просто. Пришлось сказать ей, что мы только ненадолго в церковь и тут же вернемся. Но взять ее с собой — без няни мы никак не могли, как ты догадываешься. Я всегда говорю: за ребенком постоянно должен быть хороший уход.

— Милая малютка! — с воодушевлением проговорила Маргарет. — Разлука с ней надрывает мне сердце!

— Тогда что же ты так спешила с нею разлучиться?! — воскликнула миссис Роберт. — Ах ты, негодница! Не я ли всю дорогу тебе за это пеняла? Слыханное ли дело — побыла всего ничего и уже домой захотела! А мы всегда так рады гостям из Стэнтона — приезжайте, живите у нас хоть по нескольку месяцев. Ну что ж, — на этом месте она лукаво улыбнулась, — видно, этой осенью Кройдон оказался для тебя недостаточно хорош.

— Моя дорогая Джейн, опять ты на меня нападаешь! Ты ведь прекрасно знаешь, что побудило меня спешить домой; так что, умоляю, оставь свои игривые намеки — право, я их не заслуживаю!

— Что ж, надеюсь, во всяком случае, ты не станешь настраивать против Кройдона своих сестер. Глядишь, Эмма согласится поехать с нами и погостить у нас до Рождества — если только ты ее не отговоришь.

Эмма тотчас выразила ей свою признательность.

— Уверяю тебя, у нас в Кройдоне прекрасное общество. На балы я, правда, почти не езжу, там публика бывает довольно пестрая — зато мои вечера только для избранных. Поверишь ли, на той неделе у меня в гостиной было выставлено семь столов! Скажи откровенно: по душе ли тебе деревенская жизнь? Нравится ли тебе Стэнтон?

— Да, очень, — сказала Эмма, решив, что общий ответ будет всего уместнее, и тут же поймала на себе пренебрежительный взгляд: миссис Роберт Уотсон, до сего момента пребывавшая в сомнениях относительно размаха шропширского дома, в котором выросла Эмма, окончательно постановила для себя, что уж до шести тысяч фунтов Эмминой тетушке наверное было далеко.

— Как она мила! — шепнула Маргарет невестке самым томным своим шепотом.

Эмма — а именно к ней относилось последнее замечание — была немало смущена; скоро смущение ее еще усилилось, поскольку уже пять минут спустя Маргарет, оборотившись к старшей сестре, заговорила совсем по- другому, резко и насмешливо:

— Ну что, Пен тебе написала из Чичестера? Нет? А я на днях получила от нее весточку. Сдается мне, ничего из ее затеи не вышло. Вот увидишь, как уехала с мисс Пенелопой, так с мисс Пенелопой и воротится.

Вот таким, догадывалась Эмма, окажется настоящий голос Маргарет, как только первое умиление от встречи пройдет; и от этой мысли елейная чувствительность сестры показалась ей еще более отталкивающей.

Близилось время обеда, и всем дамам было предложено подняться к себе переодеться.

— Надеюсь, Джейн, комната покажется тебе достаточно удобной, — проговорила Элизабет, распахивая перед невесткой дверь гостевой спальни.

— Ах, милочка, к чему все эти церемонии, — отвечала Джейн. — Ты же знаешь, я всегда довольствуюсь тем, что имею. Уж два-три дня я как-нибудь перетерплю в маленькой комнатке, не доставляя никому лишних хлопот.. Я всякий раз прошу: когда я у вас в гостях, обращайтесь со мною en famille[6]. Надеюсь, ты не собираешься ради нас устраивать, грандиозный обед? А ужинать, как ты помнишь, мы и вовсе не имеем обыкновения.

Маргарет, обернувшись к Эмме, торопливо сказала:

— Полагаю, теперь нам с тобой придется ютиться вместе; для самой себя у Элизабет всегда найдется отдельная спальня.

— Напротив, она предложила мне поселиться вместе с нею.

— Вот как? — Маргарет несколько сникла, явно разочарованная нечаянным устранением повода для досады. — Жаль, я буду лишена твоего приятного общества; к тому же одиночество для меня так тягостно.

Одевшись быстрее всех, Эмма спустилась в гостиную и нашла там только своего брата.

— Что, Эмма, — обратился к ней Роберт, — не очень-то сладко чувствовать себя чужой в отчем доме? Да, и учудила же твоя тетя Тернер! Ей-богу, нельзя доверять деньги женщинам! Я всегда говорил: сразу же после смерти супруга ей следовало переписать что-нибудь на тебя.

— Но тогда получилось бы, что деньги доверены мне, — возразила Эмма, — а я ведь тоже женщина.

— Но можно было закрепить их за тобой, оговорив, что до определенного возраста ты не вольна ими распоряжаться. А так — какой удар для тебя! Рассчитывала стать наследницей восьми, если не девяти тысяч фунтов — а приходится возвращаться под родительский кров без гроша за душой. Но может, тетя Тернер еще поплатится за свою глупость.

— Прошу, не нужно говорить о ней в таком неуважительном тоне! Она всегда была добра ко мне. Если же сделанный ею шаг окажется опрометчивым, ей самой придется страдать от этого много больше меня.

— Я вовсе не хотел тебя огорчать, но ведь ты и сама знаешь — твою тетку все почитают просто взбалмошной старухой. Одного не возьму в толк: как же сам-то Тернер допустил такую оплошность? Он как будто слыл человеком исключительно разумным — и вот дернул его черт составить такое завещание.

— Разве привязанность мужа к жене дает нам право ставить под сомнение его разумность? Моя тетя всегда была ему превосходной супругой; а люди самых широких и просвещенных взглядов нередко оказываются и самыми доверчивыми. Пусть в конечном счете все обернулось не лучшим образом — но мой дядя явил истинную любовь и уважение к своей жене, и от этого память о нем мне вдвойне дорога.

— Глупости! Он вполне мог щедро обеспечить вдову, не оставляя ей при этом всего своего имущества, движимого и недвижимого.

— Я допускаю, что моя тетя ошиблась, — горячо проговорила Эмма. — Возможно — и даже наверняка, — она совершила ошибку, но мой дядя вел себя безупречно. Я же ее родная племянница — поэтому он предоставил ей возможность обеспечить мое будущее, выделив необходимые для этого средства.

— Да, только, к несчастью, возможность сию она предпочла перепоручить твоему отцу, а средства перепоручить забыла — куда как хорошо! Держала тебя в своем доме столько лет, оторвала от семьи, воспитывала, надо полагать, в холе и неге и вот — извольте радоваться! — возвратила родственникам, которые тебя и в лицо- то не помнят, и ни гроша в придачу.

— Все знают, в каком плачевном состоянии находился мой дядя, — борясь со слезами, отвечала Эмма. — Он страдал даже больше нашего отца — совсем не мог выходить из дому!..

— Ну, ну, не надо слез, — проговорил Роберт, смягчаясь. — Я только что заходил к отцу, — промолвил он после паузы, видимо желая переменить тему. — Кажется, дела его плохи, он едва взглянул на меня. Воистину кончина его будет для всех нас прискорбна. Что ж ни одна из вас никак не может выйти замуж? Ну ничего, съездишь, как все твои сестрицы, в Кройдон, глядишь, там что-нибудь у тебя и выгорит. Думаю, будь у Маргарет хоть тысяча или полторы, и для нее жених бы давно сыскался.

Эмма испытала большое облегчение, когда остальные дамы наконец спустились в гостиную. Лучше уж смотреть на невесткины наряды, нежели выслушивать рассуждения брата, которые огорчали и даже сердили ее. Миссис Роберт, облачившись в платье, в котором она уже щеголяла на последнем из своих приемов, принялась извиняться за его скромность.

— Не хотелось заставлять вас ждать, — щебетала она, — вот я и надела первое попавшееся; жалкое, должно быть, зрелище. А дражайший мой мистер Уотсон, я вижу, даже волосы не удосужился посыпать свежей пудрой!..

— Вот еще. В волосах моих и без того уже достаточно пудры — хватит на тебя и на всех моих сестер в придачу.

— Но надо же хоть что-то изменить в своем наряде перед обедом. Что из того, что дома ты этого не делаешь? Мы ведь не дома.

— Глупости и вздор.

— Отчего ты никогда не желаешь вести себя, как другие мужчины? Взять хоть мистера Маршалла, хоть мистера Хемминга — они переодеваются к обеду каждый день! А твой новый сюртук — скажи, на что он тебе был нужен, если ты даже не хочешь в нем показаться?

— Ах, показывайся сама, в чем тебе угодно, но только оставь меня в покое!

Дабы положить конец этой перебранке и немного умерить явное неудовольствие своей невестки, Эмма (не без усилия, поскольку сама пребывала не в лучшем состоянии духа) принялась расхваливать ее наряд. Маневр тут же произвел желаемое действие.

— Тебе нравится? — оживилась Джейн. — Я так рада! Его многие хвалили, даже чересчур; а мне все кажется, что узор чуточку аляповат. Вот завтра я выйду в другом; оно — я уверена — понравится тебе еще больше. А то платье, что я подарила Маргарет, его ты уже видела?

За обедом миссис Роберт продолжала весело щебетать, за исключением тех моментов, когда взгляд ее падал на непудреную голову супруга. При каждой новой перемене она снисходительно журила Элизабет за чрезмерную расточительность, а против жареной индейки и вовсе твердо восстала: