Вздор - Уильям Вудворд

самый лучший пирог, который они когда-либо ели. Выяснилось в конце концов, что пирог пекла не мать. Он был испечен девушкой, посещавшей ее дом. Девушка ответила на письмо, и начался очаровательный флирт по почте. Потом она приехала в колледж на «пром» [Праздник по случаю окончания или перехода в следующий класс колледжа], и молодые люди влюбились друг в друга. Конечно, оказалось, что девушка – дочь Джона В. Тоттена, архимиллионера. Они поженились, и молодой человек получил в приданое фабрику и стал богатым. Рассказ написан вдохновенно. Разумеется, без негодяя дело не обошлось: он там тоже имелся. Рассказ назывался: «Девушка за пирогом».

– Помню, я читал этот рассказ, – сказал я. – Хорошо, хорошо!

– Но подождите, – продолжал Майкл. – Это еще не все. Кинематографические режиссеры разыскали Виктора Локлэнда, и его гонорар за постановку выразился в пятизначном числе.

– Подумать только! – воскликнул я.

– Но подождите, и это еще не все, – продолжал Майкл. После того как фильм продержался на экране около года, кто-то рассказал о нем фабрикантам рубленого кокосового ореха, и они тотчас же отправили к Виктору Локлэнду своего агента, заведующего рекламой. Они заплатили Локлэнду кругленькую сумму за право перепечатки рассказа отдельной книжечкой. Было напечатано пять миллионов экземпляров – издание было великолепное, могу вас уверить, – а заведующий рекламой написал прекрасное вступление. Он заявил, что этот идиллический отрывок романа, который многие компетентные критики считали одной из самых трогательных историй, когда-либо появлявшихся в печати, был вдохновлен рекламой их фирмы. Он ни слова не сказал обо мне в своем вступлении. Оно было очень длинное – собственно говоря, оно было длиннее самого рассказа.

– Да, сэр, это замечательное…

– Но подождите, – продолжал Майкл. Это еще не все. С той поры Локлэнд стал постоянно разрабатывать ту же самую тему; он только меняет обстановку. Вечно одна и та же история с девушкой за сценой, с девушкой, руки которой добиваются.

– И это все? – несколько боязливо спросил я.

– Да, это все, – отвечал он.

– Я только что хотел сказать, что Виктор Локлэнд – большое имя в литературе.

– Вы правы, это действительно так, согласился Майкл. Но вы видите, как он начал. А теперь он богат.

– Я думаю, вы с ним большие друзья.

– О, нет. Теперь он еле узнает меня, – возразил Майкл. – Он стал литературным оракулом – разговаривает только с богом, да и с ним не в ладах…

3

Какого рода книгу собираетесь вы написать? – спросил Майкл после короткой паузы.

– Предполагается художественное произведение. Роман. Вы мне нужны в качестве героя.

– Вот как? Прекрасно? – воскликнул он. – Это дело по мне. Быть героем! К тому же я человек вполне пригодный для триангуляции.

– Что такое? – спросил я. – Пригодный для триангуляции? Это что-нибудь, касающееся книги?

– Да, совершенно верно. Вечный треугольник. Разве вы не знаете, что это такое? Это – сюжет большинства романов. Когда я странствовал по Англии, я работал в двух вечных треугольниках для Герберта Уэльса. Он говорил, что я был самым лучшим типом из всех, какими ему когда-либо приходилось пользоваться в своей триангуляционной работе, а он, черт возьми, знает свое дело.

Я подумал, что должен разъяснить возможное недоразумение, а потому заявил:

– В моем романе, Майкл, не будет никаких треугольников. Книга по своему замыслу должна быть подлинно художественной. Я пишу для интеллектуальных верхов.

– Боже ты мой! – почти вскрикнул он. – Так, значит, я буду героем высшей пробы. Я никогда не рассчитывал на такую блестящую судьбу.

– О, успокойтесь, – возразил я. – Особенно не важничайте. Знаете, для вас это совершенно безразлично.

– Безразлично, вы думаете? – сказал он с некоторым огорчением. – Авторы всегда так думают. Они все это говорят. Да, вам очень и очень следовало бы послушать, как относятся герои к такому высокомерному взгляду на вещи. Некоторые из самых горячих споров в «Клубе героев» были как раз на эту тему. Что, ваша книга будет консервативной или либеральной?

– Мы лучше сделаем ее либеральной, – отвечал я. Мне живо представилось, что сказал мне великий писатель в первой главе.

«Внесите, Майкл, в роман налет либеральной, прогрессивной мысли. Держитесь в стороне от реакционных групп».

– Прекрасно, я уж, со своей стороны, постараюсь не быть реакционером, – чистосердечно обещал Майкл, – если вы сами возьмете на себя заботу обо всем остальном. Какой же у вас сюжет? – Я не знаю…

Действительно, я был поставлен в тупик. По правде сказать, я ровно ничего не знал о том, как мне приступить к роману.

– Я не думал о сюжете. Мне представлялось, что мы должны разработать его вместе с вами.

– Хорошо, мы поговорим об этом за завтраком, – заметил Майкл. – Не зайти ли нам к Генри, на Сорок шестую? Мы там закусим и обсудим все дело.

Глава пятая

Клуб героев

1

Этажом ниже Генри находилась паштетная; этажом выше – ресторан, отдаленно напоминающий парижский. Этот ресторан стремился стать копией Маргэра, что на бульваре «Bonne Nouvelle». Почему это похвальное старание терпело полнейший крах, – не знаю. Быть может, благодаря нашей национальной сухости.

– Расскажите мне, Майкл, о «Клубе героев», – сказал я, когда официант, приняв заказ, удалился. – Вы только что о нем упоминали.

– О! Это – самый настоящий клуб, отвечал он. Разве только с тем различием, что здесь бывает больше споров, и встречаешь больше неприятных типов. Попадаются иногда такие типы. А иногда даже просто мошенники.

– И вы терпите у себя клубе таких неприятных типов? Разве у вас нет каких-нибудь правил? – О-о, как же! У нас есть правила, – отвечал он, – и когда какой-нибудь член заносится три раза на черную доску как тип сугубо неприятный его исключают. Но в сущности на этот счет существуют весьма широкие взгляды. Герой должен проявить себя слишком резко, для того, чтобы быть занесенным на доску. Сами авторы нарушают их душевное равновесие, заставляя делать то, что джентльмены ни в коем случае не должны были бы делать.

– У нас в «Клубе героев» было несколько больших дискуссий, – продолжал Майкл. – Совсем недавно там происходила дискуссия на тему об относительной ценности современного романа приключений и психологического романа. Это был необычайно горячий спор. Шерлок Холмс утверждал, что запутанная интрига – самое ценное в художественном произведении. Над ним смеялись. Почти никто не соглашался с ним, а он ведь прекрасный оппонент.

Я мог беспристрастно оценить точку зрения Шерлока Холмса и высказал свое мнение. Конечно, собственный опыт Холмса привел его к такой высокой оценке романа приключений. Но, в конце концов, это был слишком узкий взгляд на вопрос. Ведь детективные рассказы не бог весть что.

– Некоторые из членов были несколько возмущены этим. Они находили, что Шерлок нелойялен. Видите ли, он сам – герой и обесценивает значение героев. Однако я думаю, он имел право.

– Что думаете об этом вы сами?

– О! я стою на стороне героев, – отвечал Майкл.

Я был рад это слышать, так как наш роман должен был стать романом характеров романом психологическим.

2

Лакей подал камбалу.

– Попробуйте-ка лучше этой рыбы, Майкл, – предложил я.

Он мало уделял внимания еде.

– Имеются только две темы, годных для романа, – утверждал он. – Одна из них – труд, а другая – пол. Человеческая жизнь охватывает только эти две темы.

– Экономика и любовь, да? А как же быть с философским романом, который интересен борьбой отвлеченных идей?

Он откинулся на стуле и обвел сосредоточенным взглядом комнату.

– Философский роман, это – просто трактат по философии, рассказанный героями. Это – выдающийся недостаток французских романистов, и у нас его почти не знают. Люди не живут философской жизнью. Философия, культура – атрибуты жизни вроде новейших удобств в современной квартире. Вы можете ими пользоваться, но можете обходиться и без них. Я думаю, продолжал он, – что все огромные человеческие достиения связаны либо с подавлением, либо с извращением полового чувства, а весьма вероятно, и вызваны ими… Нормальные люди никогда не совершают чего-нибудь значительного. Половой