О материалистическом подходе к явлениям языка - Борис Александрович Серебренников

И далее:

«Лингвистические факты приводят нас к объяснению органических связей между общественным строем и структурой языка»[35].

Не трудно заметить, что в основе такого понимания связи языка и общества лежит вульгарно-социологический тезис о том, что язык отражает в себе абсолютно все, что бы ни происходило в обществе. Нужно сказать, что эта порочная линия проявляется и по сей день в современном языкознании. Правда, сейчас вы не найдете заявлений вроде того, что развитие языка отражает законы развития экономических формаций. Сейчас все это делается в более тонкой и завуалированной форме. Вот, например, что писал Ф.П. Филин:

«Возникнув, язык приобретает определенную самостоятельность, свои особые внутренние законы, что и объясняет наличие на земном шаре множества различных языков, средствами которых может передаваться одно и то же содержание.

Это свойство языка не позволяет прямолинейно сводить его структуру и его изменение к структуре общества и его истории (попытки делать это приводили к вульгарно-материалистическим извращениям). В то же время самостоятельность языка не абсолютна, а относительна, – поскольку все изменения происходят в нем в процессе общения. Толчком к изменениям всегда являются те или иные общественные причины (социально-классовые сдвиги, рост производства и культуры, а также и упадок их, что бывало в истории, перемены в окружающей среде, воздействие других языков и диалектов и многие другие факторы, которые нередко трудно поддаются учету)»[36].

Казалось бы, придраться к этим замечаниям довольно трудно. В языке признаются внутренние законы. Однако положение: «Толчком к изменениям всегда являются те или иные общественные причины» роднит эти высказывания с соответствующими высказываниями Н.Я. Марра. Ф.П. Филин далеко не одинок в своих взглядах.

«Язык, – заявляет Т.А. Дегтярева, – общественное явление. Его социальная сущность проявляется прежде всего в том, что он служит целям общения внутри общества. Язык, являясь порождением общества, отражает в своем развитии жизнь общества, правда не непосредственно, а в особом преломлении в своей системе внутренних закономерностей»[37].

Внутренние законы и здесь признаются, но в них в особо преломленном виде отражается жизнь общества, история общества. Основной вывод таков: если язык создан обществом, он должен отражать жизнь общества.

Имеются явные попытки вообще устранить принципиальное значение внутренних законов языка, поскольку определяющими развитие языка являются внешние причины, а не внутренние законы. Особенно отчетливо это мнение выражено Т.А. Дегтяревой:

«Нельзя понимать внутренние законы языкового развития как законы вне исторической социальной зависимости. Термин внутренний закон может функционировать только условно, то есть в понимании закона конкретной науки, в данном случае языкознания, но не в смысле закона внепричинно-следственных связей многопланового характера, в том числе и экстралингвистических. Массовое изменение какого-либо языкового качества, называемого в советском языкознании последнего времени обычно внутренним законом конкретного языка, всегда обусловлено причиной, лежащей или вне языка, или внутри него. Однако и внутренняя причина при более пристальном рассмотрении предстает как следствие какого-либо внешнелингвистического фактора»[38].

Проблема взаимоотношения внутренних и внешних факторов развития языка также живо интересует Р.А. Будагова. В своей статье «Что такое общественная природа языка?» Будагов отмечает, что

«тезис об общественной природе языка можно найти в любом учебнике по языкознанию, во многих статьях и брошюрах. При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что этот тезис выдвигается либо как стандартная преамбула, с которой в дальнейшем изложении мало считаются, либо он сводится к отдельным социально окрашенным словам и выражениям»[39].

Однако такое понимание социальной природы языка явно не устраивает Будагова. Общественная социальная природа языка, по его мнению, сводится лишь к «внешним условиям его бытования» и тем самым объявляется проблемой по существу своему нелингвистической.

«Не всегда стремятся показать, в каком отношении социальная обусловленность отдельных пластов языка находится к общей социальной детерминации языка и в какой степени эта последняя затрагивает не только внешние формы бытования языка, но и сущность самого языка, условия его функционирования в обществе» (там же, с. 31, 32).

Весь вопрос в том, как истолковывается общественная природа языка и какие выводы делает исследователь из этого признания (см. с. 34).

«Не образуют ли, – спрашивает Будагов, – общественные функции языка специфику самого языка? …Нет ли в общественных функциях языка специфики самих общественных категорий, не приобретают ли эти последние определенное своеобразие на лингвистическом уровне?»

«Быть может, „общественное начало“ и „языковое начало“ соотносятся не только в плане „внешнего“ и „внутреннего“, но и в ином плане, при котором „внешние“ способы выступают как „внутренние“, а „внутренние“ находят свое „внешнее“ выражение» (с. 37).

«На мой взгляд тезис „внутренние закономерности развития языка, как и все другие закономерности, остаются в конечном счете социальными“ является основным тезисом, без правильного и глубокого понимания которого невозможна сама постановка вопроса об общественной природе языка» (с. 39).

В другой своей книге «Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени» Р.А. Будагов снова возвращается к затронутой теме. Ей посвящена отдельная глава. По мнению Будагова, неправомерно внешние законы отождествлять с законами социальными, а внутренние – с законами имманентными. Социальные факторы в самом языке, а следовательно и в теории языка, как общее правило, «действуют» сквозь призму самого языка, его системы[40].

«Социолингвистические исследования только тогда могут быть плодотворными, когда у самих исследователей существует ясное понимание социальной природы языка, ясное понимание языка как глубоко общественного феномена» (там же, с. 120).

Главным недостатком социолингвистических исследований, по мнению Будагова, является то обстоятельство, что многие ученые социально обусловленным считают не сам язык, не его внутренние возможности и ресурсы, а лишь социальные «институты», с которыми так или иначе соприкасается язык (см. с. 135).

Сама проблема социальности языка часто сводится к разрозненным иллюстрациям и отдельным примерам. Как ни интересны подобные иллюстрации, они еще не доказывают, что природа языка социально обусловлена.

По мнению Р.А. Будагова, вопрос должен быть поставлен иначе.

«Весь уровень развития лексики каждого конкретного языка социально обусловлен. Если рассматривать литературный язык, то степень разграничения значений между синонимами, тонкие лексические оттенки между словами разных стилистических „пластов“, возможность выразить новые понятия с помощью новых слов, словообразовательные ресурсы языка и степень их развития, ограниченность во взаимодействии между терминами и „житейскими“ словами, как и многие другие, демонстрируют уровень развития лексики данного языка, – уровень, который сам по себе оказывается социально детерминированным» (с. 134, 135).

Ну, а каков же социальный и исторический