Предел прочности - Андрей Расторгуев

– Полагаю, город планируется оставить на попечение ваших собственных войск.

Принц зло прищурился:

– Смеёшься, да? Сам ведь знаешь, как только вы уйдёте, город немедля сдадут персиянам.

– Знаю.

– Тогда чего же ты…

– Спокойно! – Подняв руку, Лисаневич оборвал не в меру горячего принца. – Я всё понимаю. Поэтому мой батальон останется здесь.

– Ай, молодец, Дели-майор! – обрадованный Мухаммед набросился на русского с объятиями. – Дай-ка я тебя расцелую, родной. Ты настоящий мужчина.

Убрав, наконец, колючую бороду от лица Лисаневича, принц возбуждённо крикнул, уже убегая по тропинке в сторону ханских покоев:

– Пойду, порадую отца!

Майор не стал говорить, что недавно сообщил Ибрагим-хану об этом решении. Только посмотрел с тоской вдоль тенистой аллеи, туда, где скрылась красавица Султанет. Разве можно поступить по-другому, бросив её здесь? Нет, на такое он нипочём не согласен.

Глава 6, в которой тает надежда на соединение Карягина с Лисаневичем

24 июня 1805 года

Карабаг, урочище Кара-агач-Баба на реке Аскарань

…Опять карабкаться вверх. Сколько же можно!

То с горы, то в гору. Оседлали высоту. Прицелились. Залп. Вторая шеренга вперёд. За ней третья, пока другие заряжают. И бегом до следующей вершины.

Рассыпным строем. В пороховом дыму. Под вражьими пулями.

Неимоверно печёт солнце. Горячий воздух обжигает лёгкие. Дыхание сбивается. Пот заливает глаза.

Поручик Емельян Лисенко утёр лицо. Бесполезно. Будто не шляпа на голове, а перевёрнутое ведро с водой. Насквозь мокрые перчатки давно утратили свою белизну. Почернели от пыли и копоти.

Ноги немеют. Шутка ли, с раннего утра по горам скакать. Не на коне, как майор Котляревский, а пёхом, если солдатским языком выражаться.

Шесть часов без малого продирался батальон сквозь толпы наседающих персов. Четырнадцать вёрст от самой реки Шах-Булах одолели с боем.

Стоило её перейти, тут же нарвались на персидские разъезды. Верный признак того, что неприятель совсем близко. И точно. Часа не прошло, как на отряд налетела конная лава. Тысячи три, если не больше.

Емельян уже думал, что всё, отвоевался. Положат их сейчас персияне. Разве могут пять сотен устоять перед такой силищей? По всем правилам – нет.

Но Карягин скомандовал «в каре!»

Забегали, засуетились егеря с мушкетёрами под барабанную дробь, выстраиваясь в ровную коробку.

– Штуцерники, вперёд! – не унимался полковник.

А куда «вперёд»? На конницу? Под сабли?

Команды стрелков подались в стороны и встали растерянные. Лисенко со своим взводом, входившим в отряд капитана Парфёнова, увлекаемый общим потоком, тоже вывалился из строя. Смотрел то на скачущих персов, то на командира, ошалело озиравшегося в поисках выгодной позиции.

Неизвестно сколько бы так стояли, не появись Котляревский, проскакавший верхом к ближайшим высотам, крича на ходу:

– Слушай меня! Клюкин слева! Парфёнов направо! Вихляев со мной! Быстрее!

Вот когда началась беготня. Никто и подумать не мог, что продлится она несколько часов.

На занятой высоте к Лисенко вернулась былая уверенность. Вспомнил, какие команды следует подавать. Прокричал первую. Горло предательски дало петуха. Поручик закашлялся. Но егеря своё дело знали. Взяв неприятеля на прицел, дали дружный залп.

В штуцерниках только умелые стрелки, в основном унтер-офицеры. Уж эти-то не промажут.

Грянули выстрелы и с других высот. Стрельба велась непрерывно. Конники падали. Нет, сыпались, будто сухие листья с осенних деревьев. И чем они ближе, тем гуще устилали землю своими телами.

Перестроившийся в каре батальон продолжал идти по низине.

– Парфёнов! На ту вершину! – слышится зычный голос Котляревского, и егеря, сбегают вниз, набирая скорость, чтобы скорее взобраться на противоположный склон.

Пока бегут, отстреливается каре. Вот и вершина. Встали, прицелились… Всё повторяется.

Лисенко мало что соображал. За него работали рефлексы. Страх гнал вперёд, за бегущими егерями. Боясь отстать, поручик носился вместе с ними, как угорелый. Куда Парфёнов бросал свой отряд, туда и он. Задыхался, едва переставляя ноги, но бежал.

Следующая высота. Отстрелялись, прикрывая медленно ползущее каре, и дальше. Только вперёд. И нет времени задуматься – куда, зачем?

– На тот холм! Сбить неприятеля! – шпага майора указывает на соседнюю вершину.

Там столпились конные персы, направив длинные фитильные ружья на марширующий внизу батальон. Идти на них? Но ведь тогда они откроют огонь по наступающим…

Егеря бросаются в атаку. Страх снова гонит Емельяна за солдатами. Всеми силами стараясь втоптать свои чувства в землю, поручик проворно взбирается по склону. Свистят пули, иногда прерываясь коротким «чвак!». И тогда падает рядом егерь, а то и два, роняя штуцер и нелепо дёргая руками. Стараясь не обращать на это внимания, поручик заставляет себя карабкаться дальше.

– Плииии! – орёт истерично, едва головы егерей показываются над вершиной.

Залп, и сквозь дым в рукопашную.

Но не с кем драться. Персы удирают с холма, нетерпеливо нахлёстывая коней.

Остаётся только стрелять вдогонку, поджидая, когда пройдёт каре. И снова опрометью вниз, к очередному холму…

Неизвестно, сколько бы это длилось. Карягин вовремя заметил плоский курган с разбитым на нём татарским кладбищем. Небольшой минарет и надгробные камни вокруг. К тому же окопано со всех сторон. Готовый редут. Можно хорошо закрепиться.

Теперь штуцерники, тяжело дыша, разбегаются по краям кладбища, занимая позиции.

– Третья… шеренга… заряжай! – выдавливает Емельян и в изнеможении опускается на ближайшую могильную плиту позади своего взвода.

Стрелкам, впрочем, напоминания ни к чему. Достав патрон, уже откусывают пулю, сыпят порох в ствол. Передний ряд целится в гарцующих в отдалении всадников, больше не рискующих нападать на злых, огрызающихся русских.

Конские упряжи тянут по склону вверх оба орудия. Артиллеристы в мокрых от пота мундирах, прильнув к лафетам, помогают руками.

– Давайте, ребята! Немного осталось! – подбадривает их командир, подпоручик Гудим-Левкович.

Он спрыгивает с коня и присоединяется к солдатам, хватаясь за спицу пушечного колеса и натужно толкая её вперёд.

– Быстрей, быстрей, родимые! Вот, вот… Веселей пошла!

Преодолев подъём, орудия растаскивают по сторонам. Живо снимают с передков, устанавливая стволами к неприятелю. Следом, тарахтя на камнях, взбирается обоз. А на курган уже марширует батальонное каре с развёрнутым знаменем, под мерный стук барабанов.

Ну, слава богу! Не надо больше никуда бежать. По крайней мере, прямо сейчас. Хоть немного дадут отдохнуть.

24 июня 1805 года

Карабаг, урочище Кара-агач-Баба, мусульманское кладбище

Нет, не знал Карягин об этом кургане с мусульманским кладбищем. Зато был у него проводник – друг-армянин, подсказавший надёжное место, где смело можно расположиться на отдых. Даже на глазах у наседающего неприятеля.

Друга этого звали Ованес или проще Вани. Он из меликов, то есть потомок знатного армянского рода. Правда, отец Ованеса работал простым ремесленником – занимался ювелирным делом. Сын помогал ему в мастерской, но недолго.

Ибрагим-хан, насаждая свою власть в Карабаге, вёл постоянные войны с меликами Хамсы, как называли этот край сами армяне. В стране лилась кровь, собирались на битву конные рати. То здесь, то там раздавался звон сабель. Стал ареной кровавых схваток и Джраберд, родное меликство Вани, раскинувшееся в живописнейшем уголке Карабага между горными реками Тартар и впадающей в него Хачен. В тех местах и жил Ованес, чьё селение именовалось Касапет.

Оставив отцовскую мастерскую, он взял ружьё, сел на коня и в тайне от родных покинул отчий дом. Подался к джрабердскому мелику Ровшану, сражавшемуся со всеми, кто приходил с мечом на его землю: с персами, с ганжинским ханом Джавадом, с карабагским Ибрагим-ханом и прочими завоевателями. Со временем возглавил один из конных отрядов и получил прозвище Вани-юзбаши, что значит «сотник Вани».

Надежды на избавление от постоянных набегов и произвола карабагского хана мелик Ровшан возлагал на русскую армию, безоговорочно веря в силу её оружия. Вместе с князем Цициановым он осаждал Ганжу. Храбро сражался там и его сотник Вани.

Когда город пал, Ровшан перевёз туда свою семью. Вслед за ним Джраберд покинуло ещё около трёхсот армянских семей, спасаясь от гонений Ибрагим-хана. Они обосновались в окрестностях Елизаветполя. Но неимоверная жара, непривычный климат и необустроенность породили болезни. За лето умерло порядка пяти сотен человек. Беглецам пришлось искать другое место. Настоящим спасением для них стала деревня Восканапат в том же Ганжинском ханстве, где оказалось более прохладно.