Убийство-2 - Дэвид Хьюсон

— Луиза говорила, что ты мог бы помочь мне с работой.

— Сделаю что смогу. — Поульсен вытащил из кармана вырванный из блокнота листок. — Не знаю, пригодится тебе это или нет. Они ищут плотника. Их шеф тоже раньше служил. Может, ради своих немного нарушит правила. — Он передал листок с фамилией и номером телефона Рабену. — Он сержант в отставке. Ну и наслушался я военных историй, пока договаривался. В общем, через пару месяцев там будет работа.

— Он в курсе, где я?

— Да, в курсе. Он уже и раньше помогал нам. Пусть Луиза свяжется с ним, и он пришлет необходимые бумаги. — Поульсен помолчал, будто собираясь с духом перед тем, как задать трудный вопрос. — Ты теперь готов, Йенс? Тебе, кажется, лучше.

Рабен убрал листок в карман.

— Мне лучше.

— Мы должны помогать друг другу. В клубе ветеранов вам подскажут, где найти жилье. Я оставлю Луизе номера телефонов до отъезда.

Он искоса поглядывал на Рабена и нервно ерзал — точно так же, как перед отправкой на задание.

— Куда ты уезжаешь? — спросил Рабен своим сержантским голосом, ослушаться которого невозможно.

Поульсен заерзал еще сильнее.

— Опять в Афганистан. Меня включили в состав части, которая вылетает на следующей неделе. На шесть месяцев. Я даже рад. Что еще делать здесь таким, как я?

— Куда?

— В Гильменд. На первых порах снова в лагерь «Викинг». Я всего лишь рядовой, больше мне ничего не известно. Попросился пару дней назад. Все путем.

Рабен поднялся и загородил собой дверь.

— Прошлый раз, когда мы встречались, ты сказал, что больше туда ни ногой.

— Мне пора.

Поульсен попытался протиснуться к выходу. Рабен ухватил его за руку. Худосочный парень вырвался. От его дружелюбия не осталось и следа.

— В чем дело, Мюг? Что ты натворил? Может, я смогу помочь…

— Ты псих, — огрызнулся Поульсен. — Как ты мне поможешь?

— Я не помню, что случилось. Знаю, это было что-то плохое…

— Да ни черта ты не знаешь! Плюнь на это. — Бледное лицо Поульсена покраснело от злости. — Все то дерьмо осталось там, Рабен, с ним покончено. Если к тебе придут с вопросами…

— С какими вопросами?

— Лучше тебе не знать. — Он пронзительно крикнул: — Охрана!

— Мюг…

— Охрана! Выпустите меня отсюда!

Рабен опять взял его за руку.

— Я устрою тебя на работу, как обещал, — крикнул Поульсен, тщетно пытаясь вырваться из железной хватки своего бывшего сержанта. — Но если ты начнешь болтать, то о работе забудь. Вообще про меня забудь. Ты больше не потянешь меня за собой. Не бывать этому…

Дверь распахнулась, на пороге стоял охранник, помахивая дубинкой.

Рабен отпустил Мюга Поульсена и смотрел, как тот быстро уходит по коридору. Он что-то знал. Как знал когда-то сам Рабен. Правда по-прежнему жила в нем, он чувствовал это. Она бродила по закоулкам его памяти, как злое глупое чудовище, потерявшееся в темноте.

Квартира ее матери в Эстербро была полна воспоминаний, по большей части неприятных. Но теперь, рядом с Марком, ей не хотелось вспоминать плохое. Высокий и красивый, ее сын казался более счастливым, чем когда жил с ней. Не то чтобы Лунд была плохой матерью, просто хорошей из нее не получилось. Поэтому он так и остался в семье ее бывшего мужа, и на него тратилось столько денег, сколько она не смогла бы тратить, даже если бы не оставляла себе ни кроны из своей нынешней зарплаты. И Гедсер сыну наверняка не понравился бы — с полным на то основанием.

На торте четырнадцать свечек. Во главе стола Вибеке, ее мать, тоже счастливая, со своим новым ухажером. Вокруг множество родственников, чьи имена Лунд припоминала с большим трудом. Они поздравили Марка, похлопали, когда он задул свечи.

Марк так мил с ней. Надел голубую толстовку, которую она привезла ему в подарок, надел сразу, как только вынул из позорной оберточной бумаги. Безвкусная, дешевая вещь, да еще на размер меньше, чем надо…

Ухажера матери звали Бьорном. Он был пухлым, лысеющим, жизнерадостным человеком, на седьмом десятке, по догадкам Лунд, с видеокамерой, на которую самозабвенно записывал каждый миг праздника. Когда свечи погасли, Вибеке хлопнула в ладоши, и все послушно умолкли и посмотрели на нее.

Вибеке залилась румянцем смущения. Лунд даже не знала, что ее мать может краснеть.

— Этот славный человек слегка спятил и сделал мне предложение, — сообщила Вибеке, сияя, как школьница. — Что я могла на это ответить?

— Только да, — с гордой улыбкой произнес Бьорн.

— Так я и сделала. Церемония будет самая простая. Белое я не ношу, так что с этим никаких проблем. Вот. — Она умолкла, но потом спохватилась, что еще не все сказала: — В субботу. В эту субботу. Вы все получите приглашения. И кто придумал, будто старики не теряют голову?

Ответом ей было потрясенное молчание, которое сменилось взрывом аплодисментов. Лунд, к собственному удивлению, захихикала, прикрыв рот рукой.

К ней подошел Марк. Она погладила его по груди, посмеялась над тем, как мала ему толстовка.

— Прости. Ты так быстро растешь.

— Не переживай.

У него был низкий спокойный голос. Ей с трудом верилось, что это тот самый трудный ребенок, который жил с ней в материнской квартире во время расследования дела Бирк-Ларсен.

— Хорошо, что ты приехала. Надолго?

— Нет, скоро уже пора возвращаться.

— Бабушка сказала, что у тебя было собеседование насчет работы. И что, возможно, ты снова будешь жить в Копенгагене.

— Нет. Как у тебя дела?

— Нормально.

На лице его промелькнуло разочарование. И на мгновение он превратился в того, двенадцатилетнего Марка. Она снова подвела его. Но потом он взял ее за руки, поцеловал в щеку, произнес что-то милое, и ужасно взрослое, и понимающее.

Вибеке с новой силой призывала всех угощаться тортом.

Взгляд Лунд упал на пол. Там что-то валялось — смятая целлофановая упаковка рядом с грудой оберток, сорванных с подарков. Эта упаковка была точно такого же размера, как и та надорванная, что была найдена в доме Анны Драгсхольм.

Рут Хедебю очень не понравилось, когда Лунд сказала, что нужно вернуться к самому началу и поискать получше. Но на самом деле в этом и состояла работа полицейского. Он должен искать. Смотреть. Постоянно.

Лунд нагнулась и подняла целлофан с пола. Огляделась: рядом на столе лежала новая кассета в ожидании своей очереди скользнуть в видеокамеру Бьорна.

Она спрятала обертку в карман и ушла в коридор, чтобы позвонить. Звонков она сделала два.

— Странге слушает.

— Это Лунд. Я не могу дозвониться до Брикса.

— У вас что-то важное? Я занят.

Он был где-то на улице, она слышала шум машин.

— Это об убийстве Драгсхольм. Тот кусок целлофана…

— Вы же говорили, что больше не занимаетесь этим.

— Он все снимал. Если вы не думаете, что муж способен на такое, то вы обвиняете не того человека.

Странге молчал.

— Я хочу снова осмотреть дом, — сказала Лунд. — Это возможно?

Долгий несчастный вздох.

— Дайте мне час.

— А почему не теперь, Странге?

— Через час, — повторил он и дал отбой.

За ее спиной гости затянули песню. У нее было ужасное ощущение, что от нее ждут активного участия.

Воинская часть в пригороде Рюванген размещалась на треугольнике земли, образованном раздвоенной железнодорожной веткой, уходящей из Эстербро на север. Луиза Рабен и ее сын Йонас жили там с ее отцом, полковником Торстеном Ярнвигом, уже почти год — с тех пор, как закончились деньги, чтобы платить за квартиру, которая должна была стать их семейным домом. Рабен там никогда не жил. По психиатрическим показаниям его заперли в Херстедвестере вскоре после его возвращения. Какое-то ужасное событие, в котором так никто и не разобрался до конца, привело его на скамью подсудимых, однако мера наказания не была определена.

Вот почему она и Йонас перебрались в Рюванген — временно, по крайней мере, как они предполагали. Луиза по-прежнему мечтала о собственном доме, о жизни вне тесно сплетенного коллектива, которым является армия. Но пока эта мечта была недостижима. Освобождение мужа постоянно откладывалось. У нее не было средств, чтобы оплачивать отдельное жилье, так что им с Йонасом пришлось поселиться в единственной свободной комнате в служебном доме ее отца. Там все было весьма скромно, но все же не так убого, как в сержантском жилище, которое она когда-то делила с мужем.

Ярнвиг был одиноким мужчиной, преданным армии. Его жена, мать Луизы, ненавидела жизнь в казармах и давным-давно ушла от него. Он дослужился до звания полковника, стал командиром воинской части.

Луиза любила отца, хоть им и приходилось проводить друг у друга на глазах слишком много времени. Он по-своему пытался занять место Рабена: постоянно твердил ей, что нужно подыскивать для Йонаса школу и начинать обустраивать подвальное помещение, чтобы у них было больше места. Вот и сегодня к вечеру, сидя за обеденным столом и доедая сэндвич, он принялся за старую песню: