Здесь слишком жарко (сборник) - Влад Ривлин

Не раз и не два, под вечер или глубокой ночью в деревню врывались агенты общей службы безопасности ШАБАК при поддержке солдат и арестовывали наиболее активных участников протеста – благо, технический прогресс не стоял на месте, и помимо осведомителей, скрытые камеры снимали на пленку всех.

Сила была на стороне евреев, но противостояние не прекращалось ни на один день, и именно дорога стала линией фронта, разделявшей поселенцев-евреев и их соседей-арабов.

Молодежь из арабских деревень кидала камни в жителей поселка, проезжавших ежедневно по дороге в израильские города – главным образом, в Тель-Авив и Иерусалим, где они работали, делали покупки, или навещали родственников, а вечером или на следующий день возвращались обратно.

Несколько поселенцев были убиты на этой дороге, хотя практически все они были вооружены автоматами и стреляли не колеблясь.

Армия и полиция жестоко мстили за нападения на поселенцев. Они устраивали рейды в соседние арабские деревни, арестовывали подозрительных и для устрашения разрушали дома тех, кто был причастен к нападениям на поселенцев.

Не оставались в долгу и сами поселенцы. Ночью, а иногда и днем они вырубали и поджигали оливковые рощи, принадлежавшие жителям арабских деревень, нападали на палестинских фермеров, строили форпосты на землях, принадлежавшим арабам.

На месте уничтоженных маслин, поселенцы сажали виноград – символ еврейского присутствия. Таким образом они пытались утвердиться на этой земле. Самым поразительным во всем этом было то, что уничтожали маслины и нападали на арабских крестьян те же люди, которые усердно, чуть ли не сутками напролет учили Тору и были уверены, что соблюдают все ее заповеди, в том числе – любовь к Земле и почитание ее плодов.

Поселенцев армия и полиция почти не трогали, в основном охраняя. Общественное мнение в Израиле тоже было в основном на стороне поселенцев. Тем не менее, поселок все больше и больше напоминал осажденную крепость, а стычки между армией и палестинскими партизанами все чаще превращались в арену кровопролитных схваток. И уже ни вылазки поселенцев, ни репрессии армии не могли изменить сложившейся ситуации. И стремительно из форпоста охраняющего границы Израиля, как их поначалу называли, поселки типа Йоэля оказались в ситуации, когда их самих нужно было охранять. Демографическую ситуацию поселенцам также не удалось изменить.

Кольцо арабских городов и деревень вокруг Йоэля и ему подобных поселков неумолимо сжималось. И когда с минаретов вокруг Йоэля муэдзины звали правоверных на молитву, казалось что вот-вот от этой мощной волны рухнут стены домов в поселке и едва ли кому-нибудь в этот момент пришла бы в голову мысль, попробовать перекричать молитву прославляющую Аллаха. А поскольку Йоэль и остальные поселения в секторе не имели уже никакой ни тактической, ни стратегической ценности и были лишь обузой для армии, решено было передать их режиму автономии, который справлялся с заботой об интересах Израиля гораздо лучше, нежели поселенцы.

Так, по-видимому, размышляли в правительстве. Поселенцы же смотрели на предстоящую эвакуацию по разному. Одни были готовы принять решение правительства. Другие, особенно молодежь, воспринимали ее как катастрофу.

Больше всех переживали по поводу предстоящей ликвидации поселения обитатели караванов. Они жили без сомнений в правильности своего выбора, и известие об эвакуации поселения поначалу восприняли лишь как еще одну проверку на прочность. Слухи о выселении циркулировали уже давно, еще со времен Осло. Но они пережили Рабина, выстояли под давлением всего мира, выстоят и на этот раз. И эта земля вокруг Йоэля рано или поздно также будет принадлежать евреям. Несмотря ни на что. Так написано в Торе. Они верили в это.

Старались жить так же как и прежде, как будто и нет предстоящей ликвидации поселения и сами поселенцы. Но тот, в кого они верили и на кого больше всего надеялись, беззастенчиво предал их.

И вот уже план эвакуации их поселка утвержден. Крупные компенсации, выделенные правительством, были призваны сделать поселенцев более сговорчивыми. В свое время, их привлекли сюда не только заповеди Торы, но и высокие стандарты жизни за небольшую цену. Виллы и просторные квартиры в элитных домах стоили здесь несравнимо дешевле, нежели в самом Израиле.

Теперь им предлагалось сменить эти уже обжитые виллы и квартиры на элитное жилье в центре Израиля, либо переселиться в еврейские анклавы Западного Берега. Начался торг между руководством поселений и правительством по поводу условий и размера компенсаций.

Между тем, правительство определило поселенцам срок для добровольной эвакуации.

Все это время Белла ездила по всему Израилю, собирая подписи и организовывая демонстрации в поддержку поселенцев. Ее скромного пособия как раз хватало на эти поездки по всей стране.

Она пыталась говорить с солдатами, пытаясь убедить их в том, что еврей не выселяет еврея. Она добивалась встречи с премьером и ездила на встречи с парламентариями, пытаясь повернуть историю если не вспять, то хотя бы в более благоприятное для поселенцев русло.

Слушая ее, они все – и солдаты и парламентарии и сами поселенцы – снисходительно улыбались. Их всех смешил ее русский акцент и те ошибки, которые она делала в ивритских словах. Их смешили ее нелепая широкополая шляпа и пестрое платье, никак не гармонировавшее с ее скорбным выражением лица. Их смешила ее наивная, детская вера в справедливость и такая же детская манера, с которой она отстаивала свои убеждения.

А она, в свою очередь, не понимала безразличия людей. Ведь мир рушился, а люди были совершенно глухи и безразличны к этому, и она не понимала, как такое может быть. Ей было совершенно невдомек, что у людей могут быть еще и другие проблемы.

Об ипотеке она знала лишь по информации сохнута и министерства иммиграции, а о многом она и вовсе не знала. Ей было не до того. Например о том, что целые семьи выбрасывают из квартир за долги, выкидывая вместе с ними и их жалкие пожитки. И что таких семей в Израиле уже больше чем поселенцев. Не догадывалась она и о том, что и те, кто выкидывал, и те, кого выкидывали, в подавляющем большинстве случаев были евреями. Неведомо ей было и то, что каждый пятый житель страны не может свести концы с концами каждый месяц, или проще говоря, живет за чертой бедности. Не видела она и нищеты царящей в арабских деревнях и лагерях беженцев вокруг. Она просто не думала об этом, потому что весь мир теперь делился для нее на евреев и гоев. И поэтому уничтожение маслин она воспринимала как защиту земли, которая здесь вся дана евреям от Господа, а рейды против палестинцев – как защиту евреев от арабского террора…

Для нее теперь все было просто и логично, и весь мир делился на тех, кто хотел этот мир сохранить и на тех, кто хотел его разрушить.

Ей было невдомек, что для тех, за кого она боролась сейчас, и с кем себя отождествляла, она и такие, как она были чем-то между просто евреями и неевреями. И поэтому она не слышала даже молитвы, прославляющей могущество и силу Аллаха, которая усиливалась с каждым днем по мере того, как росло количество минаретов вокруг, и каждый день обрушивалась на поселок подобно гигантской волне. Она не замечала даже того, что для рава Ашера и Йоханана, деливших весь мир на хороших евреев, живущих в поселке и соблюдающих Тору, просто евреев и неевреев, она была чем-то между евреями и неевреями.

Чего-то она не видела, чего-то не понимала, а что-то, не хотела ни видеть, ни понимать.

Главным для нее было не допустить ликвидации еврейского анклава в Газе, потому что за ним неумолимо последует новая Катастрофа.

Накануне эвакуации поселок был похож на осажденный город, накануне сдачи врагу. Большинство вилл и домов опустели, их обитатели давно уже перевезли свои вещи в другие поселения, которые пока еще не эвакуировали, либо перебрались в Израиль.

Теплицы теперь смотрелись как-то сиротливо, но часть домов и караваны превратились в готовящиеся к осаде укрепления. Сюда съехалась молодежь поселенческого движения со всего Западного Берега. Вместе с местными, они готовились держаться до конца.

Оборона поселка состояла из двух линий. Первая – внизу, возле домов. Здесь расположились юноши в вязаных кипах и девушки в длинных платьях. Все они теперь были не в белых рубашках и кофтах а оранжевых майках, символизировавших их готовность стоять до конца. Они уселись на землю возле домов и категорически отказывались уходить с занятых позиций. На крышах домов и вилл расположились самые отчаянные из защитников поселка. Здесь же, на крыше совета, они разместили огромные плакаты с призывом к армии не выполнять приказы. Готовясь отбивать попытки солдат насильственно выгнать их из поселка, они затащили на крышу доски, колючую проволоку и арматуру, дабы сделать свою позицию более неприступной для атакующих.