Кусатель ворон - Эдуард Николаевич Веркин

да, в Суворовском… То есть оно не совсем Суворовское, там какой-то кадетский корпус с химическим уклоном. Короче, сплошная армия, а потом можно в какую-то бронетанковую академию…

— Однако… Веление души?

— Отец законопатил.

— Это по-нашему, по-древнегречески.

— Ну да, по-древнегречески.

Я улыбнулся. Жмуркин продолжал изъясняться вычурно. Как раньше. Все как раньше…

Жмуркин улыбнулся в ответ, протянул руку, я пожал. Рукопожатие у Жмуркина выросло, как и он сам, стало мощным.

Очки исчезли. Линзы. Или операцию сделал. И прыщи тоже. Наверное, тоже операцию, сейчас их как-то вакуумом высасывают, вряд ли прыщи могли пройти так бесследно. Хотя духовное возрождение и все такое прочее, сначала избавь от прыщей душу, затем они сойдут и с лица, так говорил Заратустра.

— Значит, Геннадий двинулся по военной стезе… Да… А тебя как в журналистику занесло? — спросил Жмуркин. — Ты ж вроде не подавал…

— Жизнь заставила, — ответил я.

— А конкретнее? Мне просто интересно — вот живут люди, живут — а потом вдруг раз… И журналисты.

— Одного моего далекого предка покусали собаки, — ответил я. — Это если вкратце.

— А, теперь понятно. Все, вопросов больше не имею, так оно обычно и случается. Знаешь, а на одного моего предка упал горячий самовар. Наверное, это тоже как-то влияет.

Я согласно кивнул. Давно подозревал, что в роду Жмуркиных не все так просто.

— А ты как… — я помотал пальцем в воздухе. — Как тут оказался? Ностальгия? Решил посмотреть, как мы тут в навозе копошимся?

Жмуркин ухмыльнулся.

— Не, я тут проездом в Копенгаген. Знаешь, еду я себе в Копенгаген, вдруг вижу — знакомые места, ну, стоп-кран и сорвал, вышел вдохнуть родной воздух, зарыться ноздрями… Ну и вот — незваный друг на пороге, поджимайте, товарищи, ноги.

Я не нашел что сказать.

— Шучу, конечно. Я по делу.

Жмуркин слез с мотоцикла.

— Тут есть какая-нибудь… столовая? Кажется, за углом была?

— Закрыли. Можно просто, на Набережную сходить, там пирожки. А ты что, теперь по столовым специализируешься?

— Почти, — уклончиво ответил Жмуркин. — Пойдем, что ли, на Набережную.

И Жмуркин двинул первым. Непринужденно, отметил я, раньше он так не ходил. Раньше он все вдоль стенок, да с полуоглядом, на полусогнутых, и в каждом кармане по баллончику, в левом с паралитиком от гопников, в правом перцовый от доберманов… А теперь расправив плечи, — атлант, однако.

Интересно, чем он теперь все-таки занимается?

Слишком самоуверен. И как-то респектабелен. Разбогател, что ли? Или папа-министр нашелся? Подался в бандиты? Молод. Телеведущий? Молод. Или все-таки секта? Вот Жохова тоже выглядит опрятно, а как рот раскроет, так клей из-под обоев вытапливается. Пиджак дорогой. Что же нужно ему? Заявился после стольких лет…

Вышли на Набережную, Жмуркин огляделся и повернул налево, через двести метров мы устроились в летнем кафе «Карпаччо», Жмуркин заказал мороженое и кофе. Я ничего заказывать не стал, примерно полгода назад я написал небольшую заметку под названием «Карпаччо из Кукараччо», с тех пор я не рисковал здесь обедать, поскольку однажды видел, как официантка плюнула в мою тарелку.

— Да… — Жмуркин вытянул ноги. — Да… Темпора мутантур, как говорили древние. Я вижу, ты процветаешь? Репортерствуешь? Бередишь буржуазные язвы? Не даешь уснуть этому унылому болоту?

— Ну, в меру сил…

— Правильно и делаешь, — похвалил Жмуркин. — Журналистика — это перспектива, ты уж мне поверь. За медиа будущее, ты работаешь в правильном направлении. Главное, не размениваться по мелочам…

Жмуркин сделал круговое движение пальцем.

— То есть? — спросил я.

— Я видел твои работы в Интернете. Быдлески — это, конечно, интересно, в чем-то даже художественно. Та, где негр играет на гитаре, неплоха. И вообще — галерея образов отличная, просто «Мертвые души». Где ты негра, кстати, раздобыл?

— Да живет тут у нас один, Васей кличут, он в пожарной работает…

— Вася хорош, конечно. И там, где трактором рыбу ловят… Есть в этом нечто наше, русское, бескрайнее. Но если по большому счету, это все мелочи, друг мой.

Мне что-то не понравилось, как он со мной разговаривал. Поучающее. Как тренер с сопляками.

— Конечно, ты стараешься работать, критически оцениваешь действительность, ты стал занозой в своем маленьком городишке… Однако ты немного не с той стороны подходишь к проблеме.

Тут я не выдержал и перебил:

— Послушай, Жмуркин…

— Стоп, — Жмуркин значительно покачал головой. — Нет, Виктор, я теперь не Жмуркин.

— То есть?

— То есть поменял. Фамилию то есть. Теперь я…

— Ромодановский, — перебил я. — Валуа-Победоносцев. Кошкин-Трубецкой?

— Не надо впадать в крайности, друг мой. Теперь я Скопин.

И Жмуркин кивнул приветственно.

— Скопин-Шуйский? — уточнил на всякий случай я.

— Просто Скопин, без Шуйского. Это, кстати, девичья фамилия моей мамы. И вообще наша родовая фамилия, между прочим. Восходит к польским королевским родам…

— Зачем? — спросил я.

Жмуркин зевнул.

— Зачем восходит? Или зачем поменял?

— Зачем все-таки поменял?

— Ну… Понимаешь ли, этого требовало… Одним словом, Жмуркин — слишком легкомысленная фамилия. У нас с такой нельзя чего-либо добиться.

— У кого это — у нас?

— У нас, у политиков.

Я ожидал чего-то такого. Во всяком случае, это было логично для Жмуркина, его по жизни всегда кидало. Теперь вот политика.

Достал телефон, сфотографировал. Но Жмуркина это не очень смутило, похоже, что к вниманию прессы он был привычен.

— А я думал, ты в кинематограф подался, — сказал я. — Вроде собирался… Мартин Скорсезе, Джеймс Кэмерон, все такое.

— Ошибки молодости, — улыбнулся Жмуркин. — Мало ли кто чем… Кино лишь отражает действительность, мы же ее преобразуем! Отчасти формируем. Это, сам понимаешь, совсем другой уровень.

— Снежный человек, — припоминал я. — Ферма пираний, Новый год…

— От пираний до политики — рукой подать. История знает много примеров: Рейган, Шварценеггер…

Я улыбнулся. Странный все-таки день. С утра саранча, потом ракета, потом… Потом, кажется, Лаура Петровна. В моей голове выстроилась странная цепочка: саранча — ракета — Лаура Петровна. Неспроста все это было, теперь я вижу. Если утром саранча и Лаура Петровна — в обед политик Жмуркин. Что-то будет вечером…

— И вообще, война и политика — единственные занятия, достойные мужчины, — изрек Жмуркин.

И тут узнал его окончательно. Жмуркин. Да, вырос, да, посерьезнел и сделал операцию на глаза, фамилию поменял, костюм надел, а все тот же Жмуркин. Хочет войти в вечность и раскинуть там свои шатры.

— И ты сейчас… — протянул я. — Кто? Действительный статский советник? Или это… тайный уже?

— Молодежное правительство области, — Жмуркин достал из кармана удостоверение и сунул мне под нос.

Книжка была солидная, с орлом, с флагом, с печатями, позавидовал немного — это тебе не куценькое удостовереньице журналистской студии «Окуляр», с которым с трудом пускают даже в местное УВД.