Логово - Виктор Точинов

— Где он? Вскрытие проводили? Почему меня не известили сразу же?

— Хотел бы я знать — где? И хотел бы иметь уверенность, что все-таки потом сдох… Но с места, где произошла ремиссия, ушел на своих двоих. И протопал как минимум несколько километров. Дальше след потерян — на берегах болотистой речушки.

Эскулап молчал, переваривая услышанное. Потом спросил:

— Есть вероятность взять живым?

— Вероятность всегда есть. Но меня интересует другое: психическое состояние бывшего объекта. Кого мы сейчас ищем? Животное? Человека? Если человека, что он может помнить о своем недавнем прошлом?

Эскулап ответил осторожно:

— Не один из подвергнутых аргенторемиссии пикантропов вновь человеческую психику не обрел. Но, с другой стороны, никто из них и нескольких километров бы не прошел — быстро умирали, несмотря на все наши старания. Мне нужен этот экземпляр. Желательно живым. На худой конец — свежий труп.

— Ищем. Но места глухие, безлюдные. Сдохнет — и может месяцами под кустом валяться, на радость сорокам да воронам. Кстати: маленький, но интересный нюанс — беглый объект из партии «лямбда-2».

— Проще говоря — из «лысых»?

— Из них, из них… А это значит — если труп найдем не мы, то есть вероятность, что его идентифицируют. Небольшая, но есть. Поэтому я отзову Руслана из Логова, нечего ему по лесам шататься. Если наш потеряшка выйдет к людям, выйдет живым, и если кто-то и как-то его опознает — здесь все должно быть готово к встрече.

— А кто будет руководить поиском там? В Логове?

— Мастер.

Это короткое слово прозвучало в устах Генерала как ругательство. Эскулап сделал вид, что не заметил. Помолчал и сказал:

— Мне надо вылететь в Логово. Поднять все записи в лабораторных журналах, все результаты анализов и тестов, короче — перелопатить все, что делали с этим экземпляром.

У Генерала идея восторга не вызвала.

— Все записи и результаты можно доставить сюда, — сказал он сумрачно.

— Хочу все осмотреть на месте. В истории науки такое бывало — открытия делались не то что случайно, но просто по небрежности. Похмельный лаборант перепутал флаконы с реактивом, или намудрил с дозировкой…

— Хорошо. Поезжайте. Но одно условие: обо всех результатах — как положительных, так и отрицательных — не сообщать даже по нашим каналам связи. Доложите по возвращении. Мне. Лично.

Вот даже-как, подумал Эскулап. И ничего не сказал вслух.

Тридцать лет, подумал Эскулап, возвращаясь от Генерала к себе, в третий блок. Именно столько мы делали сказку былью. И сделали таки. Одна беда — сами не знаем, каким образом.

Тридцать лет назад появился на свет документ, сразу угодивший под гриф «совершенно секретно». Сводный доклад Марченко — Чернорецкого. Марченко давно мертв, а фамилию Чернорецкий носил тогда Эскулап. С тех пор у него было много фамилий…

Порой Эскулап задумывался, как повернулась бы его судьба, если бы серьезные люди, принимавшие невидимые миру решения, просто бы посмеялись, прочитав тот документ… Доклад, в котором сводились воедино все бесчисленные, кочующие по странам и континентам истории о людях, способных спонтанно либо сознательно превращаться в зверей, в опасных и почти неуязвимых тварей. Если бы главный вывод документа: во всех легендах и историях есть зерно истины — не восприняли бы серьезно, то…

То что бы со мной тогда было? — думал Эскулап. Докторскую защитил бы, конечно, позже, — но под своей фамилией. Сидел бы на какой-нибудь теме, в каком-нибудь НИИ, бедствовал бы в голодные для науки девяностые…

Но все произошло так, как произошло. Серьезные люди приняли доклад серьезно. И дали приказ: найти пресловутое рациональное зерно, очистить от шелухи и предоставить пред светлые очи начальства. Средств на подобные проекты в те годы не жалели — и карусель завертелась. Тридцать лет…

А шестнадцать лет назад был достигнут их главный успех. Полученный штамм впервые превратил человека во что-то иное — как физически, так и психологически… Тогда же во главе темы встал Генерал. Был он не ученый и не администратор от науки, псевдоним его вполне совпадал со званием. Генерал невидимой армии, ведущей невидимую миру войну.

С тех пор они продвинулись вперед, далеко продвинулись, но… Но успехи были локальные и половинчатые. Чудодейственные снадобья, грозившие перевернуть и обрушить все медицину вкупе с фармацевтикой, обладали либо крайне избирательным действием, либо чудовищными побочными эффектами.

И вот теперь наметился прорыв. Менявший очень многое.

И в первую очередь — для Эскулапа лично…

…Он шагал все медленнее, и остановился, не дойдя до третьего корпуса. Тяжело привалился к стене. Режущая боль внутри, справа, нарастала. Эскулап выдернул из кармана плоскую фляжку, сделал несколько торопливых глотков… Постоял, прислушиваясь к ощущениям.

Полегчало.

Но в последнее время к безотказному лекарству приходилось прибегать всё чаще и чаще.

Матросская роба — новая, хрустящая — покалывала под мышками. В отдраенный иллюминатор светило красное закатное солнце, выхватывая лицо гостя, как театральным прожектором. Сам Прохор Савельевич оставался в тени. Собеседник капитана подозревал, что усадили его так не случайно. Но не протестовал, хотя солнечный свет был ему неприятен.

Горлышко бутылки звякнуло о граненую стопку, о другую (капитан, выставив из своих запасов бутылку «для сугреву», и сам не преминул воспользоваться оказией).

Выпили.

Дергачов похрустел огурцом, подцепил из миски вареную сардельку. Лицо у него было простецкое — круглое, добродушное. Морщинки у глаз, нос картошкой. Но глаза смотрели на гостя цепко, изучающе.

Прожевав закуску, сказал:

— Насчет урки беглого Зворыкин, едренть его, погорячился, ясный день. И не в том даже дело, что тут, на Свири, лагерей нет поблизости. Вот дальше к северу хватает, и нагляделся я на зеков — и беглых, и просто расконвоированных… Их во что ни одень — глаза выдают. Настороженные зенки, злые и ко всему готовые. Знаешь, у собак, у бездомных, — совсем другой взгляд, чем у тех псов, которые при хозяевах живут. Вот и урканы так же смотрят, как псы бездомные…

Человек слушал молча. Стопроцентной уверенности в правоте Прохора Савельевича у него не было. Ни в чем другом, впрочем, то. же.

Капитан продолжал:

— А насчет истории твоей темной и запутанной есть у меня мыслишка. Видывал я таких, на тебя похожих… Сдается мне, парень, что ты ликвидатор…

Гость посмотрел недоуменно. Слово «ликвидатор» ему ни о чем не сказало.

— Ну, в смысле, чернобылец… Что, и про это не помнишь? Едренть, крепко тебя жизнь приложила… Но ту историю я те пересказывать не буду. Может, и никакой ты не чернобылец, а где-то еще под облучение угодил… Был у нас тоже один такой, в пароходстве, с Северного флота демобилизованный — после нештатной ситуации на подлодке, на атомной. Чисто как поросенок опаленный; ни волосинки. Точь-в-точь, как у тебя…