Между Бродвеем и Пятой авеню - Ирина Николаевна Полянская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло четыре года. Кое-кто из близких стал уже говорить матери: не век же так убиваться, молодая еще, надо подумать о себе, надо как-то устраивать свою жизнь. С кем? Вокруг никого не было. По крайней мере, Коля никого не видел. Но вот Таборлев совсем недавно, копаясь с детским совком в песочнице, где он набирал песок для своих котов, увидев Колю, замахал ему рукой и сказал со своею обычной прямотой:
«Что-то, Николай, к вам Зимин зачастил. Дома ему, что ли, скучно?»
«Наверное», — простодушно ответил Коля.
Но какая-то смутная мысль закралась ему в голову. Он был не из тех маленьких эгоистов, которые желают, чтобы мать принадлежала только им, но о Зимине, как о возможном отчиме, конечно, не думал. Ведь у него семья, Лана, куда он от них денется? Но, выходит, Зимин стал для матери совсем близким человеком, раз уж она пускается в такие с ним откровения...
Коля поднялся на ноги и открыл дверь в комнату. Увидев его, они испуганно замолчали.
— Выручай, Николай, — наконец произнес Зимин, — твоя мама критикует меня во все лопатки. Столько критики, — он обернулся к Людмиле Васильевне, — в свой адрес я не слышал и в ту пору, когда занимал свой руководящий пост!
— Коле тоже от меня достается, не беспокойся, — смущенно отвечала мать. — Вообще я тебе скажу, — продолжала она уверенней, — образованным человек считается не по тому, сколько книг он прочитал, а по тому, как читал. Ты вот только что осилил Монтеня, но по тебе этого не скажешь. Если б ты читал его книгу по-настоящему, не одними глазами, ты бы в чем-то переменился, по крайней мере перестал бы жаловаться на жизнь и скучать.
— Видишь, как она меня чихвостит, Николай? — сказал Зимин.
Коле сделалось неловко, он покраснел и что-то пробормотал в ответ. Он не умел притворяться. Мать, как всегда угадав его настроение, послала его греть ужин и включила телевизор.
Прошло какое-то время, и однажды вечером Коля натолкнулся на них возле своего дома. Они стояли у подъезда и что-то горячо обсуждали. Говорил в основном Зимин, мать как заведенная качала головой. Коля подошел, и они замолчали. Дома он спросил ее напрямую:
— Тебе нравится Зимин?
— Да, — резким тоном сказала мать, — он мне нравится. Но мне не нравится, что он стал ходить за мной.
— Это как: нравится — не нравится?.. Что-то не пойму.
— Мал еще понимать, — подтвердила мать.
— А точнее? — взросло сказал Коля.
— Точнее — для меня поздно об этом думать. А он — женат, было бы бесчестно отнимать мужа у другой женщины и отца у их детей.
— А он тебя любит? — продолжал с любопытством расспрашивать Коля.
Мать вдруг радостно улыбнулась и схватила Колю за руки.
— Ах, не знаю я! Ему со мной интересно. Наверное, она, — мать сказала «она» с той интонацией, с которой любовницы всегда говорят о женах, — не слишком добра, не слишком умна с ним. Он тонкий человек, умница, все чувствует и понимает, а она скроена из более добротного материала. — И мать высокомерно усмехнулась.
Этот разговор случился незадолго до того, как она впервые попала в больницу. Что-то странное стало происходить с ней в последнее время. Она жаловалась на резкую головную боль. Если б Коля не был в то время так поглощен своими отношениями с Ланой, он бы моментально уловил в поведении матери зловещие перемены, ибо трудно было сыскать человека, презирающего всякое нытье больше, чем Людмила Васильевна. Он долго не замечал, что за обеденным столом мать крошит в пальцах хлеб, точно не решается положить его в рот, что она все чаще лежит на диване с головой, обвязанной мокрым полотенцем. Однажды, вернувшись из школы, он застал ее сидящей в какой-то странной согбенной позе: она точно прислушивалась к себе. «Обратись к врачу», — нетерпеливо сказал Коля. Эта его фраза как эхо дошла до него потом, спустя два года, хотя сразу он почувствовал какое-то внутреннее неудобство, точно чем-то оскорбил мать. Как же он был слеп и равнодушен, если мог тогда сказать ей именно такие слова,