Фарс о Магдалине - Евгений Угрюмов

Евгений Угрюмов

7 мая 2006 г.

Фарс о Магдалине

(Дневники Марии)

к у к о л ь н а я к о м е д и я

«…нас почитают умершими, но вот, мы

живы…»

(2-е послание к коринфянам святого

апостола Павла, 6.9.)

1

ПЁТР АНИСИМОВИЧ КРИП

Пётр Анисимович Крип… Мир перевернулся. С ума все посходили. Теперь ещё и фильм. Куда ни глянь – глаза – раскосые, улыбаются сфинксовой улыбкой, будто знают больше всех, будто предлагают загадку, будто разгадку знают только они… и этот ещё, рядом, Эдип с мясистым носом и длинной бородой, седой, волосок к волоску. Обвиняют будто – непонятно в чём. В метро на стекле, на стенах, на заборах, на афишах, с витрин магазинов, с полиэтиленовых пакетов, с футболок… борода и мясистый нос… крупным и мелким шрифтом… нонпарель, петит, цицеро – «…да Винчи!»

– Дорогой Лапа мой, завтрак готов… – голос Веры неровный, неуверенный. Вера с утра чувствует, если днём что-то должно случиться. Вот и сейчас выронила вилку, звякнувшую откуда-то знакомым созвучием.

Сосиска вкусная, румяная, молочная, с чуть треснувшим кончиком.

«Целую в щёчку».

В низок завезли партию итальянских сосисок.

„Magicci Salsicci“.

Пётр Анисимович Крип откусил, откусил, съел сосиску и задумался; образы, звуки, слова…

…но надо было дальше.

Пётр Анисимович Крип… попил чай… солнце тоже не предвещало ничего хорошего, как если бы мир на самом деле перевернулся, и светило светило на какую-то другую сторону…

Пётр Анисимович Крип… поднялся по лестнице и вошёл в кабинет главного редактора издательства «Z», что фасадом выходит… да кому, какое дело куда фасадом выходит издательство «Z»?

На столе лежала рукопись.

«Мир перевернулся, – читает главный редактор. – С ума все посходили. Теперь ещё и фильм. Куда ни глянь – глаза, раскосые, улыбаются сфинксовой улыбкой, будто знают больше всех… Обвиняют будто, непонятно в чём; в метро на стекле… с футболок… борода, седая… и мясистый нос… …»

«Чушь какая-то», – думает главный редактор, понимая, что эти слова – его собственные, его собственные, его с утра донимающие мысли.

На титульном листе стоит: «Фарс о Магдалине».

«Этого ещё не хватало!»

Ниже, тем же шрифтом, размером 12, в скобках, подзаголовок: «Дневники Марии».

Главный редактор снимает телефонную трубку и набирает номер, глазами же бежит по тексту, ищет продолжение: Мир перевернулся. С ума все посходили. Теперь ещё и фильм…

Трубка молчит, хотя, когда главный редактор проходил мимо кабинета выпускающего, там уже слышались голоса.

…крупным и мелким шрифтом… нонпарель, – продолжает следить за текстом, не выпуская из рук трубку, главный редактор, – петит, цицеро – «…да Винчи»».

«Чушь какая-то, – снова говорит сам себе Пётр Анисимович, и повторяет ещё раз: – чушь! – и поднимает от рукописи глаза» – читает редактор в невесть окуда взявшейся у него на столе рукописи.

Пётр Анисимович Крип, – было написано дальше, – попил чай… …солнце… …светило… …в свой кабинет… …редактор издательства «Z», что фасадом выходит…

«Да кому, какое дело, куда фасадом выходит издательство «Z»?!» – срывается Пётр Анисимович и останавливает сам себя возразившей рукой и читает дальше: …да кому какое дело куда, фасадом выходит издательство?

«Мис-с-ти-ка», – кривит губы, кривляется губами, кривляется главный редактор издательства «Z» Крип Пётр Анисимович, и перед глазами возникает, выскакивает и паясничает, как сюрприз из шкатулки, жирным чёрным 12 кеглем «…нас почитают умершими, но вот, мы живы…».

В трубке заходится лилипутский фальцетик. Пётр Анисимович прикладывает ухо: «Вы хотели узнать откуда на столе у вас эта рукопись? – фальцетик становится очень, – было написано, – по-ангельски прозрачным.

– Да, я…

– Читайте, всему своё время, – перебивает прозрачный по-ангельски голос, – было написано дальше и дальше было написано: – ибо ни одна йота и ни одна черта не прейдёт из закона, пока не исполнится всё1. Читайте, ведь это ещё рукопись; она уже, конечно, не сгорит, но спрятать можно так, что, как сгорит.

– Кто это? С кем я говорю? – пытается, было, редактор, но в трубке образуется молчание, становится тихо, безмерно и так, как будто гроб уже засыпали землёй.

Да, гроб! – читает Пётр Анисимович. – Гроб не забивали, как раньше, гвоздями, отчего защемляло в сердце. Гроб защёлкнули, как сундук или чемодан защёлками, и это поразило Петра Анисимовича, и от этого навернулись слёзы.

Похоронили писателя, журналиста. Газеты сначала раздули. Попробовали попитаться смертью, попробовали найти правых, левых, но те смешались в кучу, и оказалось, что куча и не знала даже про такого – как писателя, так и журналиста, и все вымыслы охочих до сенсаций боссов и репортёров оказались совершеннейшей чушью и вымыслом, потому что Вадим никогда не занимался, ни левыми, ни правыми и, ни задними, ни передними…

Газеты замолчали и оставили Вадима; Вадим остался мёртвый и защёлкнутый защёлками вместо гвоздей, хотя гвозди могли бы лучше, чем любые защёлки поставить всё на свои места.

Трубка снова печально оживает: «Вначале появилось прелюбодеяние, затем убийца, и он был порождён от прелюбодеяния…»2

«С кем я говорю?» – начинает, было, редактор Крип, но в трубке щёлкает и голосом Веры-секретарши говорит: «Пётр Анисимович, здравствуйте, к вам гости из уголовного розыска».

«А кто положил мне рукопись на стол?» – частит редактор, услышав знакомый голос и пропустив мимо ушей «гости из уголовного розыска». Но в трубке снова образуется безмерность, а в кабинете образуются два типа – этакие-такие Бим и Бом, держа каждый, в вытянутой перед собой руке, открытые книжечки-удостоверения.

«Наверное, книжечки-удостоверения», – думает главный редактор.

– Да, удостоверения, – говорит первый и представляется: – Бим!

– Бом! – представляется второй.

«Цирк какой-то», – думает Пётр Анисимович.

– Не совсем, – говорит Бом.

– Весь мир театр, – говорит Бим.

– Шекспир, – добавляет Бом.

– Чем могу быть полезен? – спрашивает редактор Крип.

– Можете, можете, – одновременно начинают оба, а потом продолжает первый Бом: – можете быть очень полезными…

– …полезны, – подхватывает Бим, – следствию! Потому что речь идет о вашем сотруднике, – тут Бим косит глаз на свою приоткрытую левую ладонь и читает с приоткрытой ладони написанную, наверное шариковой ручкой, шпаргалку, – Не-бы-лица Ва-дим Ге-расимович… Вот!.. – указывает на собственную левую ладошку правой ладошкой Бим. – О вашем сотруднике Небылице Вадиме Герасимовиче…

Бом тоже бросает взгляд на свою правую («наверное – левша», – предполагает Пётр Анисимович), бросает взгляд на правую ладонь и, согласно и утвердительно, кивает головой.

– Следствие…

– Следствию…

– и небезосновательно показалось, что причиной смерти Небылицы Вадима Георгиевича …

– Герасимовича, – указывает пальцем в ладошку Бом.

– …было убийство!

Тут оба клоуна захлопали явно подрисованными глазами и подклеенными ресницами, будто произошла какая-то ошибка, или несправедливость, или недоразумение и оба уставились в написанные на ладошке шпаргалки, а потом пристально на редактора издательства «Z».

Пётр Анисимович молчит.

– Своим молчанием вы не отрицаете…– язвит один из Бим-Бомов.

– …а подтверждаете своим молчанием, – продолжает язвить второй, – что это было убийство?

Пётр Анисимович оторвал глаза от рукописи и приложил к уху трубку, которую так до сих пор и держал в руке:

«Вера, скажите, кто принёс мне эту рукопись?» – было написано в рукописи.

Вера в трубке помолчала, а потом появилась со своей трубкой в дверях. При этом мужчины – Бим и Бом – уважительно привстали со стульев.

– Какую рукопись, Пётр Анисимович? – спрашивает Вера, и глаза её преданно смотрят на любимого… шефа.

– Вот эту, – говорит Пётр Анисимович и указывает на лежащую на столе рукопись.

Бим и Бом вскакивают как будто их ущипнули (за мягкое место) и в мгновение оказываются по обе стороны редактора.

Пётр Анисимович теряется. Получается, что про Бима и Бома он не вычитал в рукописи, а что Бим и Бом действительно находятся у него в кабинете и теперь, с двух сторон, тянут руки к рукописи.

– Что же это такое? – взрывается редактор.

– Почитать…

– …из профессионального любопытства, – в тон, будто это театральное действо или представление в цирке, будто действие на самом деле происходит в театре или в цирке, лицемерят оба.

– Да что же это такое?! – ещё раз взрывается редактор и прихлопывает ладошкой рукопись на столе прежде, чем клоуны успевают её схватить. – Вера!..