Безобразные улицы крутят сонет - Николай Жарченко

Николай Жарченко

Безобразные улицы крутят сонет

«Если меня спросят, какой стиль я считаю наилучшим, то я отвечу — тот, на котором можно разговаривать с пятью сотнями людей самых разнообразных профессий, исключая идиотов и сумасшедших, и быть понятым всеми».

— Даниэль Дефо

Глубина, масштаб и тяжкий крест

Когда я впервые увидела Николая Жарченко, меня поразили его взгляд и речь. Глаза небывалой глубины, в которых считывается тоска и горечь. Николай Игоревич может поддержать любой разговор. С ним можно поговорить обо всём, затронуть различные темы и уйти глубоко в обсуждения. Это очень ценно, особенно в наше время, когда некоторые люди не могут связать и нескольких слов.

В России судьба поэта — тяжелый крест, и по-разному их судьбы складываются, чаще трагически, но если поэт и задерживается на этой земле, то его жизнь, как правило, полна драматизма и терзаний. Они из другой глины, у них другая внутренняя структура, они по-иному мыслят и воспринимают окружающий мир, видят красоту там, где мы ее никогда не заподозрим, беда человечества — их собственная беда, их психика, сердце — одна большая рваная рана. И жить рядом с таким человеком, любить такого человека — это счастливый, но очень тяжкий и трудный путь.

Для меня поэзия Н. Жарченко — глоток свежего воздуха, среди различных копий и подделок. На самом деле, когда читаешь его стихи, твой внутренний климат меняется. Николай Жарченко может всего несколькими строчками вбить в ступор и потом от этого отходить можно порой днями. Тончайшая чувствительность сердца поэта, которая, увы, портит жизнь, но дает возможность видеть то, что не дано простому смертному, спрессована в удивительные строки.

Правда

Я видел сожжённых, я видел распятых,

Я видел зарезанных в горло солдат,

Столько огня, матерщинных проклятий —

Правда молчит!.. Говорит автомат.

Правда прибита врагами к кресту,

Там журналисты снимают сюжет,

Но о «распятии» Точками-У —

Тихо скулят: «информации нет».

Где вырастают сырые могилы,

Словно весной полевые цветы,

Будто забыли ныне живые:

Правда — первейшая жертва войны.

Его стих краток, но это лаконичность другого масштаба, из иных сфер. В строчках Н. Жарченко присутствует самое главное — полет, парение, глубина без чего нет ни настоящего искусства, ни тем более поэзии.

Поэзия Николая Жарченко не просто попадает в тебя, а становится твоим личным переживанием.

Софья Поспелова,

редактор издательства «КНИГА»

Post scriptum. Юность

Ты ушла. Когда? Не знаю.

Где черта? Конец — наивность.

Что ты, Юность, вскроешь тайну,

Ту, что в сердце томно билась?

Где стихи, мечты, подруги

И друзья живут бок о бок

Быстрой вспышкой, ведь разлуке

Нужно больше жертв. О, Боги!

Я считал, что жизнь бессмертна,

Будто смерть подарят старым,

Ну, а жизнь сказала: «Тщетно!

Смерть берёт любых задаром».

Я считал: талант — награда.

Но годов охапка вторит:

Нет награды, нет таланта –

Только труд, ученье, опыт.

Мне казалось: год огромен.

Но сейчас года в полёте,

Как бы делают феномен:

Двух минут — двенадцать ждёте.

Я считал: любовь впервые –

Это точно будет долго.

Как же был тогда наивен!

Сколько в ней таилось толку?

Я не знал: проблемы солит

Их создатель, не иначе.

Мне братишка Холден Колфилд

Это вряд ли б растолмачил.

Ты ушла. Когда? Не знаю.

Так спокойно… как в воронке.

Ты ушла. Года считаю

И сижу, курю в сторонке.

Безобразные улицы крутят сонет

Безобразные улицы крутят сонет,

Отдавая глазастым вечерним отливом.

Недопонятый мир, переполненный свет

Разжигаются окнами, стонут лениво.

Безобразные улицы жаждут забвений,

Выводя голосами живущих людей

Замудрённые строчки живых поколений,

Пополняют забывчивость будущих дней.

В декабре

Как оказалось, тогда, в декабре,

Сильные волны похожи на брызги,

Айсберг внутри придаёт теплоте

Бо́льшую ценность, а синие диски,

Что озаряют ночной небосвод,

Больше похожи на жалкие дырки.

В том декабре по-другому не мог

Выразить чувства. Мелодией скрипки

Мысли скользили, плясали в тени

В пыльном углу. В переулке Благоева

Я ожидал восходящей зари,

Тихо плывущей в объятия Родины.

Странное утро в конце декабря

Всё на места переставило временем:

Сильные волны и айсберг, моря,

Жизнь — пустота пред твоим появлением.

Великий наблюдатель

По странным лесам, по худым коридорам,

По берегу моря, у подножия скал

Бродила фигура, бесшумно ступая,

По древним руинам, по новым местам.

Пылились могилы, сужался некрополь,

Где-то вдали зарождалась звезда,

Вселенная гасла, дрожала поодаль,

Пока «никогда» превращалось в «всегда».

Сверкали нейроны, нефть полыхала

И люди молились забытым богам,

Фигура плыла, в сиянье металла,

По новым руинам, по древним местам.

Ветер понёс в переулки истории

День монотонно идёт к завершению,

Дети с площадки орут про любовь.

Дождь намочил, к моему сожалению,

Кучу страниц неизвестных стихов.

Ветер понёс в переулки истории

Жёлтую стаю разбухших листов,

Каждый стихами пропитан, которые

Пишет, наверное, чей-нибудь Бог.

Дети, кричите! Любуйтесь цветами!

В ваши пятнадцать хватает забот.

Время ехидное пишет стихами

Ваши признания в мокрый блокнот.

Вечер

Сегодня вечер из шкатулки

Достал охапку тёплых слов,

Упёрся локтем в быль разлуки,

Провёл рукой по книге снов.

Открыл её, мокнул в чернила

Хвосты комет, слова сложил

О том, как ночь его любила,

О том, как он её любил.

Вечная весна

Душно думать. Душно очень.

Где весна моя? Ушла?

Будто бы пришла вновь осень,

Только плавит мозг жара.

Я смотрю в окно из кухни,

Там несут мои года,

Копошатся птицы, мухи –

Не догнать их никогда.

Я поверил, будто юность

Улетела, уплыла,

Я беру в охапку глупость

И кричу: «Верни года!».

Тот, кто нёс их, встал на месте,

Двинул пальцем у виска,

И пропел он будто в песне:

«Тут не осень! Тут — весна!».

Два стакана семечек

Если история выбросит в яму,

В бездну забвений, туда, к остальным,

К тем забулдыгам неряшливым, пьяным,

Что промотали всю жизнь за спиртным,

К тем бедолагам, забытым поэтам,

Чьё естество