Офицер и шпион - Роберт Харрис

Роберт Харрис

Офицер и шпион

Robert Harris

AN OFFICER AND A SPY

Copyright © 2013 by Robert Harris

All rights reserved

© Г. Крылов, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

Посвящается Джилл

От автора

Задача этой книги – в художественной форме рассказать подлинную историю дела Дрейфуса – дела, которое стало настоящим позором для правосудия и, пожалуй, самым крупным политическим скандалом, завладевшим в 1890-е годы умами французов, а потом и людей всего мира. Это случилось через четверть века после того, как немцы нанесли поражение Франции в войне 1870 года и заняли территории Эльзаса и Лотарингии, что нарушило соотношение сил в Европе и стало спусковым механизмом Первой и Второй мировых войн.

Ни один из персонажей, даже самых незначительных, этого романа не вымышлен, и почти все события, в той или иной степени, имели место в действительности.

Для того чтобы превратить историю в роман, мне, естественно, пришлось прибегнуть к упрощениям, полностью вывести из романа некоторые исторические фигуры, придать действию бóльшую драматичность, а также додумать многочисленные детали. Так, например, Жорж Пикар никогда не писал секретного отчета о деле Дрейфуса и не помещал его в банковское хранилище в Женеве с указанием, что оно должно оставаться в сейфе, пока не пройдет сто лет со дня его кончины.

Но писатель имеет право на фантазию.

Персонажи

Семья Дрейфуса

Альфред Дрейфус

Люси Дрейфус, жена

Матье Дрейфус, брат

Пьер и Жанна Дрейфус, дети

Армия

Генерал Огюст Мерсье, военный министр в 1893–1895 гг.

Генерал Жан-Батист Бийо, военный министр в 1896–1898 гг.

Генерал Рауль ле Мутон де Буадефр, начальник Генерального штаба

Генерал Шарль-Артур Гонз, начальник Второго департамента (разведка)

Генерал Жорж Габриэль де Пельё, командующий войсками департамента Сена

Полковник Арман дю Пати де Клам

Полковник Фуко, военный атташе в Берлине

Майор Шарль Фердинанд Вальсен-Эстерхази, Семьдесят четвертый пехотный полк

Статистический отдел

Полковник Жан Сандерр, глава отдела, 1887–1895

Полковник Жорж Пикар, глава отдела, 1895–1897

Майор Юбер-Жозеф Анри

Капитан Жюль-Максимильян Лот

Капитан Жюнк

Капитан Вальдан

Феликс Гриблен, архивист

Мадам Мари Бастьян, агент

Уголовная полиция

Франсуа Гене

Жан-Альфред Девернин

Луи Тон

Графолог

Альфонс Бертийон

Юристы

Луи Леблуа, друг и адвокат Пикара

Фернан Лабори, адвокат Золя, Пикара и Альфреда Дрейфуса

Эдгар Деманж, адвокат Альфреда Дрейфуса

Поль Бертюлю, судебный следователь

Круг Жоржа Пикара

Полин Монье

Бланш де Комменж и ее семья

Луи и Марта Леблуа, друзья из Эльзаса

Эдмон и Жанна Гаст, двоюродный брат и его жена

Анна и Жюль Ге, сестра и зять

Жермен Дюкасс, друг и протеже

Майор Альбер Кюре, старый армейский приятель

Дипломаты

Полковник Максимилиан фон Шварцкоппен, немецкий военный атташе

Майор Алессандро Паниццарди, итальянский военный атташе

Дрейфусары

Эмиль Золя

Жорж Клемансо, политик и публицист

Альбер Клемансо, юрист

Огюст Шерер-Кестнер, вице-президент французского сената

Жан Жорес, лидер французских социалистов

Жозеф Рейнах, политик и писатель

Артур Ранк, политик

Бернар Лазар, писатель

Часть первая

Глава 1

– Майор Пикар к военному министру…

Часовой на улице Сен-Доминик выходит из будки, чтобы открыть ворота, и я бегу сквозь снежный вихрь по обдуваемому всеми ветрами двору в теплый вестибюль дворца де Бриенн[1], где вижу стройного молодого капитана Республиканской гвардии, который поднимается со стула, чтобы отдать мне честь. Я повторяю более настойчивым голосом:

– Майор Пикар к военному министру!

Мы с капитаном идем в ногу – я следом – по черному и белому мрамору официальной резиденции министра, вверх по изгибающейся лестнице, мимо серебряных доспехов времен «короля-солнце», мимо этого отвратительного образца имперского китча – картины «Наполеон на перевале Сен-Бернар» кисти Давида[2]. Наконец мы оказываемся на втором этаже, где останавливаемся перед окном, из которого открывается вид на прилегающую территорию, и капитан уходит, чтобы сообщить о моем появлении, а я остаюсь один, созерцая нечто редкое и прекрасное: зимнее утро, сад, онемевший от снега в центре города. Даже желтые электрические лампы в военном министерстве, мерцающие за ветками деревьев, производят какое-то волшебное впечатление.

– Генерал Мерсье ждет вас, майор.

Кабинет министра громаден, на его стенах деревянные голубоватые панели цвета утиного яйца. Двойной балкон выходит на усыпанную снегом лужайку. Двое пожилых военных в черной форме, старшие офицеры военного министерства, греются, стоя спиной к камину. Один из них – генерал Рауль ле Мутон де Буадефр, начальник Генерального штаба, специалист по России, архитектор нашего активно развивающегося союза с новым царем. Генерал столько времени провел при царском дворе, что со своими неухоженными бакенбардами стал похож на русского графа. Другому военному чуть больше шестидесяти, и это начальник де Буадефра – сам военный министр, генерал Огюст Мерсье.

Я марширую к середине ковра и отдаю честь.

У Мерсье неподвижное морщинистое лицо, похожее на кожаную маску. Время от времени у меня возникает странная иллюзия, будто за мной сквозь прищуренные веки наблюдает другой человек. Своим тихим голосом он произносит:

– Итак, майор Пикар, много времени это не заняло. И когда закончилось?

– Полчаса назад, генерал.

– Значит, можно ставить точку?

– Можно, – киваю я.

Тут-то все и начинается.

– Присядьте у огня, – приказывает министр. Он всегда говорит очень тихо. – Пододвиньте его, – указывает он мне на позолоченный стул. – Снимите шинель. Расскажите нам, как все было.

Генерал садится на краешек стула в ожидании: его тело чуть наклонено вперед, руки сцеплены, локти лежат на коленях. Протокол не позволил ему явиться на утренний спектакль лично. Он пребывает в положении импресарио, который пропустил собственное шоу, и жаждет подробностей: откровений, наблюдений, нюансов.

– Прежде всего, какое было настроение на улицах?

– Я бы сказал, на улицах царило настроение… ожидания.

Я рассказываю, как вышел из своей квартиры в предрассветной темноте и направился в Военную школу[3], говорю для начала о том, что на улицах стояла необычная тишина, ведь сегодня суббота («Еврейский Шаббат», – чуть улыбнувшись, добавляет Мерсье) и к тому же лютый мороз. Вообще-то – хотя я и не говорю об этом, – когда я шел по плохо освещенным тротуарам улицы Буасьер и проспекта дю Трокадеро, меня охватили сомнения: не закончится ли провалом великая постановка министра. Но когда я добрался до моста Альма и увидел мрачную толпу, идущую над темными водами Сены, мне стало ясно то, что Мерсье, вероятно, знал с самого начала: человеческое желание видеть унижение другой человеческой особи всегда будет сильнее любого мороза.

Я влился в толпу, направлявшуюся на юг через реку и дальше по проспекту Боке. Поток людей был настолько широк, что не вмещался на деревянный тротуар и тек по улице. Это напомнило мне толпу на ипподроме, люди были охвачены таким же массовым предвкушением, общим желанием получить пикантное удовольствие. Туда-сюда ходили газетчики, продавая утренние выпуски. От жаровен поднимался запах жареных каштанов.

В конце проспекта я вышел из толпы и направился к Военной школе, где еще год назад служил преподавателем топографии. Толпа текла мимо меня к официальному месту сбора на площади Фонтенуа. Светало. Школа полнилась звуками барабанов и горнов, стуком копыт и бранью, громкими приказами, грохотом ботинок. Каждый из пяти пехотных полков, расквартированных в Париже, получил приказ отправить на церемонию по две роты – одну из ветеранов, а другую из новых рекрутов, чье моральное состояние укрепится этим примером. Я прошел мимо больших залов и оказался на бульваре Морлан, где полки уже строились в свои тысячи на замерзшей слякоти.

Я никогда не присутствовал на публичной казни, никогда не чувствовал этой атмосферы, но думаю, она должна быть именно такой, как в школе тем утром. Громадный простор бульвара Морлан являл собой подходящую сцену для грандиозного спектакля. Вдали, за ограждениями, в полукруге площади Фонтенуа, за цепочкой облаченных в черную форму жандармов, шевелилось огромное журчащее море розовых лиц. Каждый сантиметр пространства был заполнен. Люди стояли на скамьях, на крышах экипажей и омнибусов, сидели на деревьях, один человек даже сумел забраться на вершину стелы, воздвигнутой в память о войне 1870 года.