Незавершенная Литургия - протоиерей Алексей Мокиевский

Протоиерей

Алексий Мокиевский

Незавершенная литургия

Посвящаю моей терпеливой матушке Елене

© Мокиевский А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Пальмира»,

АО «БММ», 2016

К читателям

Дорогие братья и сестры!

Уважаемые мои читатели!

Книга, которую вы держите в руках, является моей первой книгой, моим писательским дебютом. Это, однако, не означает, что раньше мне не доводилось ничего писать, просто она – первый мой труд, увидевший свет, первое серьезное, если не сказать фундаментальное произведение. А посему ценителей высокой литературы прошу отнестись к нему как к «первому блину», который зачастую получается «комом». Тем же, кто не чужд духовности и кто, опуская несовершенство стиля, сможет заглянуть в глубину, книга подарит много интересных открытий.

Причина, которая заставила меня сесть за эту работу, – неизбывная печаль о судьбах брошенных русских церквей, которых у нас, на Севере, особенно много. Эти полуразрушенные храмы, некогда бывшие оплотом духа, красой и гордостью наших городов и сел, теперь стали памятниками нашего безумия. Они немые свидетели главной трагедии XX века – стремительного разрушения того мира, который строился без Бога, мира, казавшегося таким прочным и незыблемым. Могло ли быть иначе, если из его основания был извергнут тот краеугольный камень, на котором созидали наши предки, имя которому – Христос и Его Святая Церковь?

Однажды мне довелось беседовать с пожилыми англичанами, с которыми я поделился своей болью. Они меня не поняли: «Что в этом такого? У нас в Англии тоже много руин, остатков некогда величественных храмов и монастырей. Мы к ним привыкли. Их никто не рвется восстанавливать. Они ушли в историю, отслужив свой век, и теперь не более чем часть пейзажа. Мало того, иногда, для придания ландшафту некоторого шарма старины, у нас в парках и скверах строят (!)… руины». В этом разительное отличие нашей отеческой культуры от культуры западноевропейской. Русскому человеку физически больно смотреть на порушенные храмы, колокольни, торчащие из воды, на сорванные купола и кресты. Но если ограничиваться обычным, набившим оскомину нытьем, то этим уже никого не тронешь. В своей книге я попытался в непривычной форме напомнить о более высоком смысле «благостояния святых божиих церквей», чем простая потребность человека где-нибудь лоб перекрестить или поставить свечку. Это первое.

А второе связано непосредственно с моим личным опытом священника. Мне, как православному пастырю, приходится много и разнообразно общаться с людьми. Этот бесценный опыт уже давно просился на бумагу. Но тривиальные мемуары вряд ли кого-то заинтересовали бы, а вплетенные в канву художественной прозы, они послужили неплохим орнаментом основного повествования. Кроме того, здесь имеют место и автобиографические эпизоды, приведенные с той лишь целью, чтобы дать понять, как удивительно строятся судьбы людей Церкви (от них же последний есмь аз), как они приходят к Богу, зачастую не благодаря каким-то своим качествам и заслугам, а вопреки всему.

Но при всей достоверности большинства описанных в книге фактов прошу отнестись к ней именно как к художественному изложению, не лишенному полета фантазии и доброго вымысла. Имена, названия или обстоятельства, которые показались вам знакомы, – всего лишь совпадения и не имеют ничего общего с реальными людьми, городами и событиями.

И еще о чем хотелось бы предупредить, прежде чем вы начнете читать, – это постоянное присутствие чуда! Чудо, как норма духовной жизни, как удивительная обыденность существования православного человека, – главный лейтмотив повествования. Как писал архиепископ Никон (Рождественский; † 1918) в своей книге «Небесные утешения верующей души»: «История Церкви полна фактами столь поучительными, что никакая фантазия сочинителей… до них не додумается. Мы живем среди чудес. Много их было в недрах жизни церковной прежде, не оскудевают они и теперь. Ведь и то уже чудо, что мы живем, движемся, есьмы… Промысл Божий руководит всеми обстоятельствами нашей жизни, и то, что неверующие называют „случаем“, то для нас – дело Божия Промысла. Ведь и самое слово-то „случай“ означает только то, что человек не знает причины совершившегося, и только… А отрицать причину он никак не может. Этого не позволяет ему его здравый смысл, не позволяет непреложный закон причинности, постоянно проявляющийся в жизни. И вот верующий, внимательный к своей совести, к путям Божия Провидения, постоянно и видит чудеса как в своей личной жизни, так и в жизни мировой – государственной и общественной, церковной и семейной. Везде видна рука Божия». С этим знаком – всякий, живущий в Духе, всякий, кто стремится к богопознанию. И этим тоже хотелось поделиться.

Автор

Пролог

Хмурый день не предвещал ничего хорошего. Речная волна слегка покачивала лодку, в которой сидели четверо человек, пятый расположился на небольшом бревенчатом плотике, соединенном тросом с лодочной кормой. Шли на веслах. Весла еле слышно опускались в темную воду и с тихим всплеском взмывали вверх. В легкой дымке впереди темным пятном угадывался казавшийся зловещим остров. Было прохладно, ветер приносил гомон каких-то птиц и запах опавшей листвы. Люди ежились, но в их глазах читалась мрачная решимость.

– Сейчас правее, – негромко скомандовал проводник, мужик лет шестидесяти, с поросшим седой щетиной лицом. – Рули вон туда, меж двух деревин. Я там колючку поразмотал и дно проверил, должны проскочить.

– А что тут за полоса препятствий? Зона, что ли, была? – спросил молодой парень в очках.

– Нет… Просто, я же говорил вам, опасно тут… Многие тут поубивались да покалечились, вот и обнесли колючей проволокой. Чтоб не лазили…

Из тумана, словно призрак, показался черный шпиль с крестом, затем маковки куполов, а за ними и сами густо заросшие стены церкви. На голых ветвях зарослей расположились птицы. Окруженный водой, храм, казалось, медленно всплывал из речной глубины, запутавшийся в водорослях. Было в его виде нечто одновременно и величественное и пугающее. От резких порывов ветра он погромыхивал оторвавшимися листами железной кровли, и эхо разносилось по всей округе.

– Вас послушаешь, так тут Бермудский треугольник, – усмехнулся здоровяк в брезентовой куртке и грязно выругался.

– Не матерись, дружище, тут ведь Божий храм, – одернул его человек на веслах, крепкий мужик в спортивной форме.

– Да иди ты… – огрызнулся здоровяк. – Тоже мне богомол, блин… Я сюда не преклоняться притащился.

– Давайте тише, – успокоил их очкарик и, обернувшись к проводнику, уточнил: – А отчего все эти несчастные случаи?

– Поди знай, чё тут, – пожал плечами седой. – Сюда ведь много раз лазили. Церковь-то богатая была. Золото искали, серебро, вещи старопрежние. Да она будто заговоренная, никому не давалась. Ее ведь даже взрывать намерялись, когда Волго-Балт строили, и то не вышло. А наши деревенские, дурачье, все им неймется, нет-нет да и полезут. А здесь ведь кладбищо кругом, кресты кованыё. Их с-под воды не видать. Ну, кто наткнется, лодку пробьет, да и потонёт. Один с колокольни пал на решетку на востриё. Двоих кирпичами завалило, подкапывались под стену. В общем, гиблое место – нехорошее. Моя старуха узнает, что сюда с вами плавал, – домой не пустит.

– Ты, дед, не суйся внутрь. Твое дело нас сквозь эти джунгли провести. А дальше мы сами как-нибудь, если ты боишься. – Спортсмен сложил весла и взял багор.

Дальше возможности размахнуться веслом не было. Зашелестел тростник. Лодку обступили деревья.

– Я-то не боюсь, – проводник закурил папиросу. – Мне любопытно самому туды заглянуть, я ведь там бывал мальчонкой. Мой отец эту церкву и закрывал.

– Я же говорил, блин, всё тут коммуняки уже обчистили сто раз, ежу понятно, – негодовал здоровяк.

– Да не-ет, – дымил дед, – в том-то все и дело, что не успели…

Тут в дно лодки что-то ударило, и по днищу прошелся скребущий звук. Все насторожились.

– Не спеши! Помалеху двигай, – успокоил всех проводник, – еще чуть-чуть, и приедем. По большой воде к церкве не подобраться, она вощще вся до самых стен в сыросте. Щас в Рыбинку воду сбросили, дак есть хоть куда ступить. Но мелковато пробиратсе, конечно… Держись вон той березы, там я дно проторкал. Должны проскочить.

– Мне-то как быть? – напомнил о себе маленький мужичок на плоту.

– А такжо тихонько правь, ничё не цепляй, – отозвался проводник.

Проплыли мимо полусгнивших опор ограждения, на которых ржавели остатки колючей проволоки. Храм предстал сквозь кружево ветвей во всей своей загадочной красе. Построенный «кораблем», он имел квадратный двухсветный летний придел, приземистую трапезную часть и стройную колокольню со шпилем. Над главным приделом на сводчатой кровле возвышался купол со сложной луковичной главкой. Алтарь выделялся высоким полукругом.