Поздняя любовь (сборник) - Иван Алексеев

Иван Алексеев

Поздняя любовь (сборник)

На обложке – репродукция картины «Рождение» Гилберта Уильямса (Gilbert Williams, 1950 г.р., живёт в Калифорнии).

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© И. Алексеев, 2014

© ООО «Написано пером», 2014

От автора

Последний год меня занимала тема любви в самом широком русском понимании, когда ожидание, вера, надежда и чувство к милому другу рождают любовь ко всем людям и миру, созвучную высшим сферам.

Толчком к размышлениям на указанную тему стала развязанная на Донбассе война, выявившая очередное цивилизационное наступление Запада на восток, цель которого состоит в вытеснении любви ее многоликим эрзацем и покорении хранителя любви – Русского мира.

Весной я написал повесть «Чечен», пытаясь показать, куда поведут украинский народ его новые руководители. К сожалению, негативные для нас тенденции развиваются стремительнее, чем это можно было предположить, и сегодня перед русской цивилизацией опять стоит задача защищаться всеми силами, – и духовными, в первую очередь.

Среди духовных сил особое место занимает любовь – не только как яркое проявление энергии души в извечном стремлении к счастью, но и как дарованное свыше орудие непобедимого единения совестливых людей.

Наиболее образно о русском понимании силы любви заявил миру Федор Иванович Тютчев, считавшийся при жизни одним из «второстепенных» (словами Н.А. Некрасова) русских поэтов:

«Единство, – возвестил оракул наших дней, —Быть может спаяно железом или кровью…»Но мы попробуем спаять его любовью, —А там увидим, что прочней…»

Оговорка про второстепенных существенна. Гении, решающие исход войны, обычно появляются тогда, когда офицеры подготавливают им достаточное пространство для маневра. Бывает, что гении задерживаются, а время не ждет. Тогда офицерам приходится справляться самостоятельно.

Среди офицеров нашего времени хочу назвать Внутреннего предиктора СССР и его исследования любви в учебнике по социологии.

Хотя этот авторский коллектив копает очень глубоко, тема любви настолько необъятна, что всегда и у каждого найдется место для критики и добавлений. Впрочем, пустое занятие критикой я быстро оставил и сосредоточился на добавлениях.

К опубликованному «Чечену» добавились еще две повести: «Мы есть (опыт манифеста)» и «Поздняя любовь».

Крайняя повесть более похожа на привычные произведения о милом друге. Манифест сложнее. Если пробежать его по диагонали, может возникнуть пустой вопрос: к чему призываю? – К любви. В самом широком русском понимании этого слова.

12 октября 2014 г.

Мы есть (опыт манифеста)

«Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится»

«Действительно, всякие скептические – Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?.. Лишь жить в самом себе сумей… – преодолеваются редко и для каждого человека в очень немногих совсем единичных направлениях. Так что человечество всегда мне представлялось в виде множества блуждающих в тумане огоньков, которые лишь смутно чувствуют сияние, рассеиваемое всеми другими. Но они связаны сетью ясных огненных нитей, каждый в одном, двух, трех… направлениях. И возникновение таких прорывов через туман к другому огоньку вполне разумно называть «чудом»

Под стук колес (1)

Серые вагоны скорого южного поезда, украшенные красной вязью названия железнодорожной монополии, постукивали колесами о рельсы, привычно пересекая безбрежную русскую равнину.

В проходе одного из купейных вагонов стоял невысокий седеющий человек интеллигентного вида с грустным круглым лицом и зачесанными назад волосами, одетый в трико и рубашку навыпуск с коротким рукавом, скрывающую небольшой живот. Человек прислушивался к стуку колес, ощущая мерное покачивание вагона и сдержанную дрожь электрической тяги, и задумчиво смотрел на проплывающие за окном пейзажи, отмечая кажущуюся непрерывность дальнего зрения и прерывистость ближнего.

Очень интересно ему было следить, как взгляд стелется вдоль железнодорожной насыпи, наполняясь предметами, а потом, переполнившись ими, все теряет и перескакивает дальше, начиная свою ближнюю работу заново.

Вот он собрал черно-белый столбик указателей стометровых расстояний, железный ящик с контактным проводом, зеленую траву и щебень на насыпи, отметил штабели черных деревянных шпал и вырубленные кустарники на пустырях вдоль пути, схватил за ограничивающим владения железной дороги синим узорным забором отдельные деревья – стройную березку и красную раздвоившуюся сосну в придорожном лесу, горелый огрызок с поднятыми вверх руками-сучьями в прореженной придорожной аллее, – и снова небрежно рассыпал все набранное и перескочил на новое место.

Прерывистость ближнего взгляда иллюстрировала человеку вопрос о соотношении непрерывного и дискретного – один среди нескольких бесполезных для жизни вопросов, занимавших его в настроении одинокой созерцательности. Настроение это овладело им теперь благодаря ограниченному пространству, убаюкивающему ходу поезда, относительной тишине полупустого вагона и вынужденному безделью, удлиняющему время довольно долгой поездки.

В этой некоторой отстраненности от людей, которое ощущал человек, зваться он мог, как угодно, и от этого ему было только легче, потому что собственное имя Игнат Прянишников ему не нравилось с детства. Нелюбовь эта родилась из-за ребят, дразнивших его Игнатием, Пафнутием, Пряником и еще худшими прозвищами, которые мальчику казались очень обидными.

Кроме имени, его всегда не устраивали и простоватая внешность, и тяжело тренируемое тело, которое в юности никак не хотело наливаться мускулами, чтобы понравиться противоположному полу, а с возрастом все решительнее склонялось к полноте. Прянишников поэтому с удовольствием разделял идею самоценности человека безотносительно данного ему имени и телесной оболочки, а также привычку к абстрактной мыслительной деятельности – бесплодной с житейской точки зрения.

Причину своего интереса к рождающимся от созерцательности бесполезным вопросам Прянишников выводил из математического образования, которое его угораздило получить давным-давно, в почти забытой и будто не его жизни, и которое мало на что ему практически пригодилось, а только мучило излишней наблюдательностью и критическим отношением к чужому мнению и оглашенному действию.

Впрочем, математиком Прянишников никогда не был и стать им не стремился даже в молодые годы. Полузабытое умение решать сложные школьные задачки, помогая друзьям и родственникам в обучении своих чад, в нем, конечно, осталось, но и только. С математикой Прянишников покончил еще в университете, а формально, – через пять лет после его окончания, когда защитил по инерции кандидатскую диссертацию в одном из тонущих вместе с социалистической экономикой прикладном институте, но не получил от этого ожидаемого облегчения семейного быта, озлился и ушел из так называемой науки на вольные хлеба перепродажи высокотехнологичного оборудования, которое вслед за рекой ширпотреба тонким ручейком потекло из-за рубежа в обмен на сырье.

Почти пятнадцать лет он улучшал семейное благополучие на ниве инновационного маркетинга, а потом неожиданно и как-то разом выросли дети, постарела супруга, а он, устав уговаривать все более требовательных клиентов, сбежал от столичной суеты в ставший родным после университетского распределения город, где устроился с помощью старого приятеля на спокойную техническую работу в администрацию.

Единственным моментом на новой работе, который его напрягал, была обязанность присутствовать на заседаниях местных чиновников, следя за компьютерной сетью и связью и невольно слушая голословные, по большей части, заявления и декларации о намерениях решительно улучшить качество работы муниципальных служб. Впрочем, за много лет он привык сидеть тихонько в сторонке за своим столом с компьютером, опутанном проводами, и к нему тоже привыкли, как к одному из элементов административного интерьера.

Все остальное Прянишникова вроде бы устраивало.

На работе у него оставалось много времени лазить по всемирной паутине, чтобы заочно общаться с умными людьми, имеющими свои ответы на его вопросы. Приумножать обязательный набор собственности – квартира, машина, гараж и дача – Прянишников не собирался, а на текущую жизнь их с женой зарплат вполне хватало. Старшая дочь уже несколько лет, как сбежала от них замуж, младший сын играл в хоккей за деньги, колеся по стране и самостоятельно меняя команды, так что Прянишниковы жили размеренно, для себя, – «в своих домиках», как с удовольствием говорила женская половинка. Выглядели супруги спокойными и доброжелательными людьми, вместе плавали в бассейне по абонементу, много ходили пешком летом и на лыжах зимой для профилактики от инсульта, в сезон ездили в лес и на дачу, где жена возилась на грядках, а муж бегал утром и вечером на окрестные пруд и речку ловить подаренными удочками карасиков и уклейку.