Роман с Польшей - Алексей Петров

Алексей Петров

Роман с Польшей

1

Латинский язык у нас в мединституте преподавал профессор Юлий Францевич Шульц. Мы, студенты, относились к нему с почтением и искренней любовью. Меня, например, семнадцатилетнего мальчика, приехавшего учиться из украинской провинции в Москву, буквально завораживал тот факт, что профессор, который написал наш учебник латыни и так вот запросто и буднично беседуют с нами, желторотыми, на семинарах в аскетично обставленных аудиториях кафедры латинского языка — ко всему прочему ещё и переводчик латинской поэзии, автор художественных книг, член Союза писателей СССР. Это был настоящий интеллигент «старой закалки». Я видел в нём уникальное явление природы, любовался его тонкими руками и маленькой, красиво поставленной головой с резко очерченными височными впадинами, восхищался его безукоризненной осанкой, крупным орлиным носом и накрахмаленными манжетами, которые делали ещё заметнее благородную белизну рук, упивался его правильной, стилистически выверенной речью и красивым, как у диктора, голосом. Иногда он читал нам свои переводы. При этом держал книгу изящно, на весу, тремя пальцами, словно энтомолог редкую тропическую бабочку. Каждый его жест, каждое слово свидетельствовали о незаурядном интеллекте. Старшекурсники рассказывали нам о том, что вроде бы Шульц во время войны был советским разведчиком, работал в Германии. Мы верили этому и, одновременно, не верили, а Юлий Францевич… молчал, ничего не рассказывал об этом. Он был очень терпелив с нами, тактично, не допуская менторского тона, исправлял наши ошибки, а я слушал его, и мне хотелось занимать только латынью. Одной латынью.

Однажды он рассказал нам анекдот о том, как курица, услыхав из кустов громкое «кукареку», бросилась на этот страстный клич, а потом оттуда вылезла лиса, сыто облизнулась и сказала: «Вот почему полезно знать иностранный язык».

Позже я часто вспоминал этот анекдот, когда ко мне обращались с вопросом о том, зачем я изучаю польский язык. Я и сам тогда толком не знал, зачем мне польский. Ну, просто попался мне вовремя в руки разговорник и самоучитель с пластинками. А других попросту не было. Очень скоро я понял, что знание языка даёт возможность познакомиться с новыми интересными людьми и узнать другую страну и другую культуру. И, поверьте, это не пустые слова: время доказало это в полной мере.

Ещё в школьные годы, а потом в студенчестве я писал прозу, рассказы и повести, а когда не писалось своё, я занимался переводами с польского, чтобы тренировать литературные «мышцы». Удивительное дело: оказалось, что, хоть польский язык и родственен русскому (кажется, заменяй польские слова русскими, и дело с концом), дословный и чересчур уж точный перевод неизменно приводит к посредственному результату. Приходилось менять порядок слов, искать более тонкие и точные синонимы и эпитеты, подбирать верные эквиваленты польским идиомам. Такой тренинг оказался мне очень полезным. И когда мне показали на Тамбовщине книгу польского писателя Эдварда Куровского «Высокое небо», посвященную жизни поляков в русском селе в годы войны, да притом в том селе, которое расположено в пятнадцати километрах от города Мичуринска (я тогда уже работал врачом именно там), — я немедленно взялся за перевод. Потому что выяснилось, что книгу, которую автор подарил своему другу двадцать пять лет назад, так никто и не смог прочитать: похоже, что тогда в наших краях никто не знал польского. Русский перевод был опубликован в одиннадцати номерах местной газеты, и всю подборку с этой публикацией мы отправили в Варшаву. Так началось моё знакомство (а затем и дружба) с Эдвардом Куровским. Вскоре писатель приехал ко мне в Мичуринск, и мы провели с ним незабываемую неделю, встречались с его старыми друзьями (некоторых он не видел почти пятьдесят лет!), ходили в мичуринские музеи и гуляли по улицам этого уездного города. Благодаря гостю из Польши я вдруг по–новому, свежим взглядом, увидел городишко, в котором жил уже второй десяток лет, и открыл для себя (именно так!) его историю и культуру.

А спустя полгода я отправился в Варшаву. Впервые в жизни я попал за границу.

И опять были вопросы: зачем? Зачем ты едешь в Варшаву? Что там может быть интересного? Уж лучше бы в Италию, во Францию, в Грецию… да куда угодно! А что Польша? Те же дома, такие же люди… Оказалось, что мы почти ничего не знаем о Польше. И те, кто отговаривал меня от этой поездки, фактически повторяли ошибку А. С. Пушкина, который сказал примерно так (не ручаюсь за точность цитаты): «А зачем мне ехать за границу? Красоту природы я могу себе вообразить даже лучше, чем она есть. А ехать туда для того, чтобы познакомиться с выдающимися людьми… Но я ведь знаю Мицкевича, а лучше него я никого не найду…»

Я уже знал Эдварда Куровского, обаятельного человека и надёжного друга, и мне хотелось увидеть, как он живёт. Шесть лет назад добраться из России до Варшавы было не сложнее, чем из Тамбова в Смоленск. Требовалось лишь одно: «zaproszenie» (приглашение), то есть официальный документ, подтверждающий, что меня в Варшаве ждут. И этот документ мне прислал Куровский. Но были препятствия другого рода. Как раз в то время, когда мы с женой собрались в Польшу, в Европе поднялся шум вокруг событий в Чечне. Европа активно протестовала против «геноцида» чеченского населения. Молодые недоумки сорвали с какого–то учреждения в Гданьске российский флаг и истоптали его, а вместо него повесили чеченский. Нам услужливо показали это по телевизору. Узнав о том, что мы уже купили билеты в Варшаву, мать сказала мне: «Не лучше ли подождать другого случая? Ой, не нравится мне всё это…». Мы ехали в Польшу и всерьёз обсуждали, «под какой народ» будем маскироваться: под белорусов или украинцев… В общем, мы были уверены в том, что в Варшаве нас никто не ждёт с распростёртыми объятиями. Разве что Куровский будет рад.

Время показало, что поляки и Польша — это совсем не то, что нам показывают по телевизору. В общей сложности я провёл там чуть больше месяца (четыре поездки), но ни разу не слышал в свой адрес ни одного дурного слова и не заметил ни одной кривой ухмылки или злобной мины, адресованной на мой счет. И, когда я рассказываю об этом — о том, что и в Польше, и в Египте, и в Испании, и во Франции я не заметил никакой враждебности к русским, — скептики отвечают мне так:

— Ты едешь туда как турист, и это им выгодно, а к тому же ни один народ не хочет выглядеть некрасиво в глазах другого народа.

Я возражаю им, доказываю десятками фактов то, что поляки, простые поляки — удивительно добросердечные люди и их меньше всего интересует то, что я турист и у меня в кармане лежат несколько сотен евро. (Думаю, что и у поляков их не меньше.) А. Буровский написал однажды о Польше так: «Первое, что бросится в глаза россиянина, будет вежливость. Такое ощущение, что многие окружающие расположены к вам и готовы отвлечься от своих дел, лишь бы оказать вам какую–то мелкую услугу. Ощущение, кстати, не такое уж глупое: поляки и впрямь легко оказывают любые услуги, с удовольствием помогают незнакомым людям — в том числе иностранцам. […] Оказывается, русский человек просто мгновенно привыкает к тому, что он не «мужик», не «чувак», и не «эй, ты!» — а некоторым образом пан. […] Полякам нравится нравиться. Им приятно быть приятными, и они любят быть любимыми». Русский человек, когда попадает в Польшу, убеждается в правоте этих слов очень скоро.

В Варшаве я нашёл ответ на вопрос «зачем?». Мои долгие часы работы над польскими текстами, штудирование польского самоучителя и интерес к Польше сослужили мне добрую службу. Через два дня стало ясно, что я понимаю речь поляков и, более того, могу обращаться к ним с вопросами и поддерживать беседу (хотя до сих пор не считаю себя, конечно, специалистом в польском языке, потому что не изучал этот язык систематически). «Я словно польский пёс: понимаю, о чём мне говорят поляки, но в ответ едва ли могу связать хоть пару польских фраз», — шутил я, когда мы гуляли с женой по улицам Варшавы. В этих моих словах была определённая доля лукавства: в беседе с поляками мне уже удавалось отвечать им, хотя это получалось у меня односложно и примитивно.

2

Когда преодолён языковый барьер, турист получает самое главное: возможность путешествовать самостоятельно. Мне уже не нужны были гиды и переводчики, и я не поглядывал нервно на часы, боясь опоздать к автобусу и отстать от группы. Я мог сколько угодно долго оставаться, скажем, в понравившемся мне костёле или до самого закрытия бродить по полюбившемуся музею. Если мне не попадались на глаза путеводители на русском языке, я покупал их на польском, а вывески на магазинах, карты и таблички–указатели не вводили меня в состояние растерянности. Я бродил по Варшаве и переполнялся гордостью от того, что когда–то, в подростковом возрасте, не поленился взяться за изучение этого языка. Уже ради одного этого стоило поехать в Польшу.