Виражи бумеранга. Записки колдуньи. Книга первая - Златомира Ольгерд

Виражи бумеранга

Записки колдуньи. Книга первая

Златомира Ольгерд

© Златомира Ольгерд, 2016

ISBN 978-5-4483-4277-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Немного обо мне

В народе меня называют колдуньей. Иногда ведьмой или магом. Но я не против. Раз люди не видят разницы, то пусть и называют так, как понимают. Знания получала у сильного колдуна. Их и использую. Опытом делилась жизнь, и я продолжаю у неё учиться. Используя свой опыт и знания, полученные у колдуна, создала несколько новых ритуалов и способов определения и снятия негативного воздействия, с помощью которых и работаю. Кроме того, сильный медиум обучила меня нескольким техникам работы с зеркалами. Очень мощные техники. Ими работаю много чаще, чем другими ритуалами.

Просьбы «предоставить доказательства» своих способностей считаю нелепыми и попросту их игнорирую. Ничего и никому я не собираюсь доказывать. Колдовские инструменты не демонстрирую – это не для посторонних глаз. Ваша вера в результат —всего лишь ВАШ помошник. Ссылок на результаты работы с другими клиентами не даю. В качестве доказательства моих способностей с людьми, обращавшимися ко мне за помощью не знакомлю. Они довольны результатами – это главное. Отзывов о своей работе не собираю. Я работаю с людьми, которые мне доверяют. Сомневаетесь – Вам не ко мне.

Бывает, что поКНИЖКАвые «маги» начинают втягивать меня в заумные дискуссии, обрушивая на меня шквал своих поКНИЖКАвых «познаний», научно-оккультных терминов, и обоснований. При этом считают себя обязанными и вправе критиковать мои знания, практику. Рассказывают мне о тонких материях и прочих из книжек выловленных познаний. Но ничего не понимают в практическом в колдовстве. Зачастую вообще не видят разницу между колдовством и магией и «пичкают» меня, своими «знаниями» из области магии, ясновидения, экстрасенсорики.

Не мне их судить. Я никогда и ни с кем не обсуждаю способностей других, кто считает и именует себя магами, колдунами и прочими специалистами. На критику и выпады в мой адрес внимания не обращаю. Критикуйте, обличайте, уличайте на здоровье! От меня не убудет. Обсуждать других магов, даже если их кто-то считает шарлатанами, я не собираюсь. Живу по принципу – не виноват, не оправдывайся. Не приветствую метод разоблачений подобно «На себе посмотри» или «А твоя-то, твоя» и так далее. Нередко встречаю в интернете «войну» «магов» – льют друг на друга ушаты грязи, разоблачений, обличительства. Смешно. Профессионалы себе такого не позволят ни за что и никогда. Не уважаю обличителей, склочников, сплетников, «разоблачителей». Среди профессионалов таких нет, а на других «специалистов» я не обижаюсь.

Часть первая

Путь в колдовство

Письмо от отца

Я переписывалась со своим отцом, который жил за много тысяч километров от меня. О том, о сём… Что, почему и как происходит в моей жизни, я не вникала – в силу своего возраста. Детство наше было интересным: река, сопки, лес, грибы, ягоды, салочки, лапта, и много другое, о чем современные дети даже представления не имеют. Некогда мне было думать и анализировать кто из родителей, и за что бросил другого. Я поддерживала связь с отцом письмами и меня все устраивало. Однажды пришло письмо, которое взбудоражило моё сознание. Отец писал, что умерла моя тётя, его сестра.

Я хорошо её помнила, так как она очень много уделяла мне внимания. Своих детей у неё не было, и она всю свою любовь свалила на меня. И платьица мне шила, форму в первый класс тоже она сшила. Она была учительницей в начальных классах. К ней в класс я и попала. Её форма, её класс… Как же это было давно и не очень… Мой отец недолюбливал тётушку, свою сестру. Почему за что и от чего я узнала и поняла потом. Но это было потом. А в тот год, год моего шестнадцатилетия от отца пришло письмо, в котором он сообщал, что тётя моя умерла. Написал, «не то от печени, ни то от желудка…». Ему тоже сообщили, но не конкретизировали от чего.

В письме он написал такие строки: (цитирую)

«…хоронить не поеду, так как уверен, что у меня появится желание воткнуть ей кол осиновый в грудь. Видно ей матушка наша (твоя бабушка) своё чёрное колдовство передала, когда умирала. Мать наша колдунья была чернущей. Сестре и замуж не давала выйти, потому что передать ей своё колдовство хотела. Передала или нет, не знаем. Братья тоже интересовались, так как одна она в тот вечер и заходила в комнату к умирающей матери. Скорей всего ей и передала…».

На это письмо отца я не ответила. Почему – не знаю. Слова о передаче колдовства я как-то и не восприняла даже. Меня расстроило известие о смерти тётушки. Но в силу возраста, и потому что мы уехали из этого города, когда мне было одиннадцать лет, то до сердца это как-то не дошло. Видно не зря пословица народная говорит: «С глаз долой – из сердца вон». С ней мы не переписывались, так как уехали тогда неожиданно. Адреса я не знала, а матушка мне не давала его. У неё свои обиды на эту семью.

Мне она никогда не рассказывала, а отец не умолчал. Но и это было потом. Позже в памяти не раз всплывали слова из письма отца о том, что бабушка была колдуньей. И происходило это в периоды, когда я в гневе выпуливала какие-либо мерзости, вроде «…чтоб тебя…», и в адрес какого-либо человека или даже животного, и с ним что-то происходило. И не обязательно фатальное, но происходило. Вот ведь…

Уже позднее, будучи взрослой, я поняла всю мерзость и нередко драматические последствия таких посылов. А тогда… Из-за угрозы насмешек надо мной, я никогда и нигде не озвучивала слова отца о том, что бабушка была колдуньей. Времена не те были, чтобы такую правду в люди выносить. Засмеяли бы – это в лучшем случае. Уже позднее я узнала и то, что моя прабабушка, бабушка отца, была чисто таборной цыганкой. И тоже колдуньей. Это как-то объяснило мне, отчего у меня такая паталогическая любовь к цыганам и всему что с ними связано: песни, танцы, одежда – в детстве любила надевать на себя все цыганское: юбки, платья, монисто, индерако. Бабушка уже была помесью. Отец – двойная помесь.

Ну, во мне уже малая часть тех самых, степных кровей. И тем не менее, от этих кровей мне досталось очень многое: петь цыганские песни, плясать цыганские танцы, играть на гитаре, слух и голос – это все от них, вольных предков. Теперь я понимаю, что и колдовство – от них – от бабушки и прабабушки. И вспомнила лето шестьдесят четвёртого. Тогда мне было семь лет, и я много не понимала. Лишь много лет спустя, я все сопоставила, связала и поняла, что продолжательницей своего чернодейства она выбрала меня. Я хорошо запомнила своей необычностью ту, почему-то очень светлую майскую ночь. Бабушка умирала. Дом был пятистенок. Бабушкина кровать стояла у печи, сторона которой была и стеной комнаты. Тёплое местечко. Как она умирала, я позже напишу.

Мне восемнадцать

Когда мне исполнилось семнадцать с половиной лет, я решила начать самостоятельную жизнь. Правда тогда ещё не решила, чем буду заниматься, хотя профессия у меня уже была. За полтора года до этого я закончила десятимесячные курсы киномехаников, благополучно отработала практику, и получила «корочки» киномеханика второй категории. Но случайная встреча определила мою дальнейшую судьбу. Жила в деревне недалеко от Волоколамска, у бабушки – матери моего отчима, куда мы переехали в тысяча девятьсот семьдесят пятом году из Магаданской области. Мне почему-то было неуютно у неё. Хотя нужно отдать должное – она была добра ко мне, не обижала. Однажды я пошла по воду к колодцу и встретилась там с девушкой из соседнего дома. Она работала в Волоколамске на швейной фабрике. Предложила и мне устроиться к ним. Я не раздумывала. Хотелось уехать из деревни, из дома бабушки. Устроилась я на фабрику ученицей швеи. До восемнадцати лет оставалось два месяца, и потом меня посадили бы на какую-нибудь операцию пошива – на фабрике шили зимние и осенние пальто. Месяц я ездила в город из деревни. Уставала, конечно: рано вставала, поздно возвращалась. И однажды мы со своей соседкой решили снять комнату на двоих, чтобы не ездить. Решили – сделали. Уже не помню кто нам посоветовал сходить к одной пожилой женщине – для нас молодых она была такой. У неё был свой частный дом недалеко от фабрики – метров четыреста-пятьсот всего.

Мы пришли к ней. На мою подружку-соседку она как-то мельком взглянула. А на меня в упор и очень пристально минуты две смотрела. Она чем-то напоминала ведьму-панночку из нашего советского ужастика «Вий». Провела она нас в дом. Ничего так, ухоженный. Поговорили. Согласилась она нас взять на постой. И даже не за деньги, а за помощь по хозяйству. Нам и вовсе было на руку, так как у меня-то вообще ещё заработки ученические были. Едва на поесть хватало. Не говоря уже о покупке каких-либо вещей для себя. Но я не заостряла на этом внимания, поскольку не была избалована нарядами от кутюр. Так что устраивала та одежда, в которой я ходила. В общем, приняла нас наша квартирная хозяйка, и стали мы жить-поживать, огороды копать, полы мыть, подметать двор и так далее. Прямо как внучки бабушкины. Подружка моя вскоре дала деру к маменьке – там её так не загружали работой. А я осталась. Привычная, не белоручка – у нас всегда хозяйство было немалое: огород, скот, куры, теплицы, парники.