Посторонние - Александр Мануйлов

Посторонние

Александр Мануйлов

Жизнь – это комедия для тех, кто думает

и трагедия для тех, кто чувствует…

Посвящается памяти Эмиля Шеделя

© Александр Мануйлов, 2017

© Екатерина Финикова, дизайн обложки, 2017

© Антон Моисеев, фотографии, 2017

© Сергей Мануйлов, иллюстрации, 2017

Редактор Ольга Новожилова

ISBN 978-5-4483-3486-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Буду двигаться вперед, несмотря на встречный ветер. Зачем поддаваться сомнениям и идти назад, если можно направлять свой путь вперед? Никаких отступных маневров. А что, если кто-нибудь встретится? Все равно вперед. Можно обойти, можно перелезть, можно уступить, только не пятиться, а то будет шаг назад. А если кто-то решит ходить только в обратном направлении, тем лучше, один пойдет вперед, а другой назад. Так пойдем без остановок, недопонимания, взаимных обид и угроз. Что мешает договориться всем между собой? Одни вперед, другие назад, никто не встретится. Всем хорошо. Если кто не любит ходить, – это удача, а кто любит, – настоящее блаженство, ведь он еще не знает, сколько счастья скрыто в статике. Но не ходить сразу всем невозможно. Кто-то должен перемещаться в пространстве, иначе не будет ни физики, ни поиска того места, где можно уже ничего не искать. Те, кто ходят, отличаются от тех, кто стоит. В этом основной смысл хождения, но это не хождение по мукам, не хождение по воде, а просто по земле, спокойное, не настойчивое, иногда более, иногда менее быстрое. Все зависит от того, нужно ли больше отличаться. Тем, кто любит отличаться, лучше ходить медленнее, в противном случае придется смешаться с толпой и остаться незамеченным. Но может статься, что потребность превысит желание, тогда и выбирать не придется, но такие ситуации редки. Обычно желание руководит потребностями и количеством движений, которые нам необходимы для его удовлетворения. Чем больше движения, тем многочисленнее толпы на улицах, в лесах, в горах. В толпе вдруг обнажаются желания: тем, кто находится рядом, становится сразу ясно, чего хочет сосед, и сосед все понимает, как только понимания достигают все, толпа перестает думать и отдается движению. Но оно не всегда приводит к цели, иногда отдаляет. В таких случаях срочно придумывают новую цель, но прежде чем ее придумать, важно знать, что все двигаются не туда. Случается, что движение так захватывает, и новая цель кажется такой же, какой была и предыдущая. И даже тогда движение это не назвать бесцельным, хотя, по сути, оно таковым и является. Замереть и не двигаться сложнее, чем просто идти. А еще сложнее после остановки выбрать новое направление. Может показаться, что новая цель не такая красивая, или вообще подлог происходит: одну цель заменяют другой, но продолжают говорить, что она такая же. Выбор между собственным разумом и верой в слова всегда сложен, но стоять невыносимо, особенно когда все вокруг идут. Начинается поход без цели, но с направлением к ней. Самое интересное – это люди, те, кто идет рядом. Недоумение в глазах объединяет, но отсутствие ориентира все равно заставляет толпу разделяться сначала на группы, а затем и на подгруппы, от которых остаются одиночки. Лучше не оказываться среди одиночек, им тяжело, с действительностью их мало что связывает. Все остальное утрачено.

Три важных события произошло в жизни дома на углу: он пережил революцию, блокаду и, наконец, подписанное разрешение на снос. Столько же событий можно было отметить и в жизни каждого из жильцов, скрытых за массивными квартирными дверями. Расколотое эхо разговоров, отголоски ночных ссор и монотонные голоса, обсуждавшие последние происшествия, громкий шепот, не слишком оберегаемые тайны – все это обрывалось на лестничной площадке – месте, где каждый становился частью общего пространства. Возможно, жильцам бы хотелось, чтобы все оставалось внутри, а следы их личной жизни – того немногого, что они готовы показать, проявлялись лишь в виде прогулки с собакой, семейного похода в магазин и выноса старой мебели. Насколько они были разными, настолько же они смахивали друг на друга – в одно и то же время открыть кран, спустить воду, пойти в душ и выключить свет. Их действия повторялись из квартиры в квартиру, от этажа к этажу. Темная лестница еще хранила кованые железные перила, пожелтевшую лепнину и кривую линию зеленой краски, нанесенной поверх толстого слоя штукатурки. Старый лифт почти никогда не работал, продавленные, истертые до основания кнопки давно размыли когда-то аккуратно выведенные цифры. Вот и сегодня он с самого утра стоял на третьем этаже, ожидая, что кто-то откроет его сильно скрипящие двери.

Дождь лупил по стеклу все утро. Случалось, он становился частью сна, его сопровождением, но чаще заставлял лежать с закрытыми глазами и слушать, как капли отлетают от железного подоконника и падают вниз. Сумбурные отрывки вчерашних разговоров и ночных воспоминаний ложились неровным слоем на мысли о новом дне. Стряхнуть дремоту помог звонок телефона, оставленного так далеко от кровати, что нужно было непременно встать, оглядеться, прежде чем пойти на звук мелодии, найти маленький пластмассовый предмет, похожий на странную детскую игрушку, имитирующую общение. Разговор получился коротким, старательно сдержанным, именно таким, каким и должен быть разговор между тобой и клиентом, который пытается отказаться так, чтобы ты сохранил чувство собственной исключительности и значимости, был готов и в следующий раз работать на него. Все это вместилось в несколько предложений, отнявших пару минут, которые кажутся вечностью в один из таких дней: сильный дождь совпадает с отказом, жажда гонит к чайнику, но он оказывается пуст – как холодильник и все, что попадается под руку. Предметы будто нарочно пытаются играть с тобой в игру, ты проигрываешь, но нарастающая досада заставляет идти дальше, убеждаться в том, что усилия всегда напрасны. Результат остается где-то посередине между тем, что уже есть в руках, и тем, что навсегда останется в голове в виде мечты или легкой иронии.

Ты медленно опустишься на еще теплую кровать и задумаешься. Насыщенное время вновь сменится вялым ощущением бессмысленности всего того, чем ты занимался вчера и будешь заниматься завтра. Лишь назойливый голод нарушает границу бездействия и необходимости действовать, вылезать наружу из уютного кокона наблюдателя, ленивого взгляда на вещи и людей, перестающих удивлять. Восторг от невероятных происшествий, в которые можешь попасть только ты, остается где-то позади, теряется в том возрасте, когда все законы терпят крах: мосты разводят раньше времени, и ты не можешь попасть на другой берег, поезд едет в обратную сторону, маршрут на карте приводит в одно и то же место, но убежденность, что все будет хорошо, ничего ужасного не случится, сохраняется внутри и охватывает каждый раз, когда появляется ощущение свободы – приближения неожиданного и незнакомого. Теперь ты сидишь и смотришь на постепенно запотевающее окно, размывшее контуры дома напротив. Собравшись с мыслями, ты обдаешь водой лицо, вытираешь его старым махровым полотенцем и поддаешься чувству голода, который постепенно превращался в сумасшествие. Из старых запасов ты варишь макароны и выливаешь из банки остатки соуса, плавно растекшегося по тарелке. Неожиданно быстро ты чувствуешь сытость, преждевременную и непрочную, когда большая часть еды остается на тарелке, а пар продолжает струиться в воздухе, но кусок уже не лезет в горло. Ты делаешь еще несколько усилий, судорожно запиваешь горячим чаем свой завтрак и открываешь пыльный ноутбук, лежащий у окна ровно на том же месте, на котором он был и вчера, и неделю назад. Электронная почта и лента новостей давно перестали тебя интересовать, ты проверяешь только письма, а за новостями следишь просто по привычке, изредка радуясь предстоящим концертам и фильмам, которые могли вызвать в тебе желание встретиться с друзьями и приблизиться к чувству свободы. Ты подходишь к окну и всматриваешься в крышу дома напротив, из-за которой уже виднеется ясная граница тучи, пропускающей заметные лучи солнца.

Окруженный свободным временем и готовый заново взглянуть на себя, ты решаешь выйти на улицу навстречу отступающему дождю. Тебе хорошо от этой мысли, будто ты ставишь точку в споре без взаимных оскорблений и раздражения. – Хочешь не хочешь, – думаешь ты, – все время надо что-то делать, действие везде, повсюду. Любой поступок означает, что несколько секунд назад еще ничего не было, а в эту секунду появляется нечто, совершено действие, которое может быть абсолютно незаметным, но оно исключает вереницу других действий, которые не были реализованы, остались противоположностью. Отказаться от действий – вот настоящий протест – протест против вечной нехватки, отсутствия того, что вот-вот материализуется, а значит, принесет мимолетное удовлетворение, которое продлится ровно столько, сколько есть времени в период бездействия. И так от действия к действию протекает жизнь, – заключаешь ты, нахмурившись. Подойдя к двери, ты вдруг усмехнешься, зная, что хоть это и нерешительное, но все же действие, которое ты совершил по наитию.