Молчание Соловья - Виктория Карманова

Молчание Соловья

Виктория Карманова

«Что толку тебе от странствий, если повсюду приходится таскать самого себя?»

Иллюстратор Светлана Шереметьева

© Виктория Карманова, 2017

© Светлана Шереметьева, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-4945-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Рабочий день давно завершился. Большие настенные часы в приемной гулко пробили семь раз.

Секретарша докрасила последний свой ноготок ярко-красным лаком, полюбовалась на весь маникюр в целом и обратила, наконец, внимание на невзрачного, щуплого старичка, который томился в углу на краешке стула:

– Так это Вас ожидает господин Водопьянов?

– Именно так, – старичок привстал, прижимая к груди помятую фетровую шляпу.

Секретарша поджала пунцовые, в тон ногтей губки и щелкнула кнопкой громкой связи:

– Тут один гражданин утверждает, что ему назначено. Хорошо. Конечно. А я могу быть свободна? Спасибо. Входите, он ждет, – сказала она, с сомнением разглядывая позднего посетителя.

Старичок согнулся в извинительном поклоне и просеменил в кабинет. Тяжелая дубовая дверь с табличкой «ООО „Вторсырье“. Генеральный директор К.С.Водопьянов» мягко закрылась.

В кабинете было темно и тихо. За окном мерцали огни вечернего Нурбакана. Единственная в комнате канцелярская лампа бросала пятно белого света на массивный дубовый стол, за которым сидел хозяин кабинета. Лицо мужчины скрывала абажурная тень. Видны были лишь тонкие пальцы, спокойно лежавшие на темной полировке стола.

Войдя в кабинет, поздний посетитель внезапно и разительно переменился. Его фигура, прежде бесформенная и будто помятая, напряглась, обнаруживая скрытую силу. Он взял один из стульев, стоявших вдоль стены, передвинул на середину комнаты и уселся, не спрашивая разрешения.

– Зачем Вы пришли, Модест? – нехотя поинтересовался хозяин кабинета, – ведь мы уже обо всем договорились.

– Видите ли, господин Водопьянов, появилось одно небольшое обстоятельство, которое не вписывается в прежние договоренности.

– Ну ладно. Выкладывайте, что у Вас там.

– Гудвин влюбился. Если так можно выразиться.

На безымянном пальце левой руки Водопьянова блеснула золотая печатка.

– Мой Преемник? Это невозможно. Он уже готов к Переходу. Он – почти в Пустоте.

Модест пожал плечами:

– Значит, Вы ошибаетесь – он еще не готов. Или мы что-то упустили, или Вы что-то скрываете от меня. Моя задача…

– Бросьте! Это – не Ваше дело. Вы уже справились со своей главной задачей! Я – Ваш враг – повержен! А Вы все никак не насладитесь своей победой!

Водопьянов резко встал из-за стола. Лампа качнулась, и световое пятно заметалось по полировке.

По-прежнему оставаясь в тени, Водопьянов прошелся по комнате, стараясь не приближаться к Модесту, и остановился напротив окна. Его хищный, острый силуэт четко выделялся темным контуром на фоне мерцающего моря городских огней.

– Вы пришли, чтобы еще раз вкусить это захватывающее чувство?

– Вы не мой враг. Вы мой соперник. Помните – «Вечная борьба равных, и равновесие вечной борьбы…»? Я всего лишь восстановил нормальный, естественный ход событий и остановил Разрушителя.

– А что, если я не Разрушитель? Что, если я, наоборот, Созидатель? Созидатель нового мира?

– Вершители уже вмешались, – продолжил Модест, – и Талисман все равно перейдет Вашему Преемнику, как и предусмотрено Заповедями. Но уже – без Вашего участия. Хотя Вы отчасти правы: я пришел, в том числе и для того, чтобы убедиться еще раз – Вы не передумали и сдержите данное Вами слово.

– Причем тут мои обещания? Все и так идет без моего участия. Или я – все же могу повлиять на процесс?

– Нет, не можете! – излишне торопливо ответил Модест и нахмурился, почувствовав, что допустил некоторую оплошность.

В его взоре, спрятанном под низкими густыми бровями, мелькнул золотистый сполох:

– Никто до Вас не пытался нарушить Заповеди. Все Скитальцы в конце цикла готовят себе Преемников, передают им Талисман, становясь простыми смертными, и уходят в небытие. И только Вы посягнули – дважды посягнули на Талисман, превратив его в личную собственность, а Преемников – в закуску. Вы ставите под угрозу всю нашу Миссию. Вы полагали, что это пройдет незамеченным? Безнаказанным?

– А разве в самих Заповедях не написано: «И придет Разрушитель в конце времен…»? Кто-то должен был это сделать. Почему – не я? – с воодушевлением заявил Водопьянов и снова заходил по комнате, прячась в тени.

Модест, не меняя позы и крепко сжимая в руках свою шляпу, внимательно следил за его перемещениями.

– Они забрали у меня мой Талисман! – настроение Водопьянова вдруг резко сменилось с болезненного оживления на неприкрытую озлобленность.

– Не Ваш.

– Мой! Слышите, МОЙ Талисман! – Водопьянов стукнул себя кулаком в грудь, – нельзя вот так просто дать такую вещь, такую силу!.. А потом – забрать! Как пирожное – у провинившегося ребенка!

Тут Водопьянов остановился и впился взглядом в Модеста:

– Скажите честно, Модест, а Вам самому не приходило в голову попытаться нарушить Заповеди?

– Для чего?

– Как это – для чего? – Водопьянов всплеснул руками, удивляясь недальновидности старичка, – Послать к чертям эту Вашу непрекращающуюся борьбу и жить в свое удовольствие! Жить – вечно!

Модест не ответил, и Водопьянов продолжил с нарастающей горячностью:

– Видите ли, мне нравится слово «вечность»! Оно внушает уверенность в завтрашнем дне! У меня можно забрать Талисман, но никто, слышите, – никто не в силах заставить меня отказаться от мечты жить ВЕЧНО! От самой мысли о возможном бессмертии!! И пока есть эта мечта – ничего не предопределено! Потому-то Вы и суетитесь, бегаете, заглядываете мне в глаза, пытаясь увидеть там то, что Вам хотелось бы увидеть. Но там этого нет, смею заверить!

Водопьянов снова хохотнул, крепко потирая ладони, будто раздавливал ими грецкий орех.

– Так как же быть с девушкой? – поинтересовался Модест, проигнорировав очередной водопьяновский пассаж, – в любом случае, нельзя допустить, чтобы пострадало это невинное дитя.

– Почему? Разве она – единственная женщина, которая страдала рядом с Гудвином? Ну ладно, кто она – Вам известно? – Водопьянов вернулся обратно за свой стол.

– Стефания. Она работает в городской телекомпании – недавно устроилась простым корреспондентом. Родителей нет. Живет с теткой. Она совсем молода. Ей чуть больше двадцати.

– Кому? Тетке?

– Стефании.

– А она тоже – увлечена?

– Это не просто любовь. Я бы не взялся даже подыскивать слова, чтобы описать ее состояние. Их чувства взаимны – хотя оба об этом даже не подозревают – и усиливаются с каждым днем. А это может дестабилизировать ситуацию при Переходе Гудвина. Надо срочно предпринять какие-то меры, пока они еще сами не осознают глубины и силы своих чувств, не до конца понимают, что с ними происходит.

– Они… они уже – любовники?

– Нет. Опять же, к счастью, – нет. Еще не поздно. Помогите мне, выведите девушку из игры. Это в общих интересах. Пустота не потерпит Любви, как и Любовь – Пустоты.

– Может быть я и прислушался бы к Вашей просьбе, – Водопьянов помолчал, сделав многозначительную паузу и наблюдая исподтишка за приободрившимся Модестом, – но… Но, ничего не выйдет. И знаете, почему? Вы сами виноваты в этом. Вы слишком заинтриговали меня, и теперь я хочу напоследок позабавиться. Кто сказал, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте? Я создам ТАКУЮ повесть! Такую чудовищную трагедию! И может быть, когда-нибудь найдется перо, достойное описать эти страдания. А пока – пока я буду наблюдать за душераздирающим зрелищем прямо из первого ряда и…

Водопьянов, увлекшись, воздел руки к потолку, и тут Модест не выдержал. Впервые за все время весьма напряженного и непростого разговора он встал и направился к столу, за которым укрывался хозяин кабинета.

Водопьянову это явно пришлось не по вкусу. Он вскочил и резко выбросил руку вперед, но старик проигнорировал предостерегающий жест и приблизился к своему противнику почти вплотную.

Так они и застыли друг против друга, разделяемые лишь столом и желтым ламповым светом, тяжело дыша и чувствуя, как их тела постепенно наполняются невыносимой, сверлящей черной болью.

– Прекратите, – не выдержал первым Водопьянов, с хрипом сгибаясь пополам, сминаясь, словно лист бумаги в невидимой чудовищной руке, – нам нельзя приближаться…

Модесту тоже было очень плохо. Его руки, вцепившиеся мертвой хваткой в столешницу, почернели, кожа лопалась и плавилась. Из-под ногтей засочилась кровь. Но он не отступал: