Утешить Пейтера - Роза Лагеркранц

Роза Лагеркранц

Утешить Пейтера

На пристани

На пристани, где причаливает пятичасовой катер, стоит Анна Рус. Стоит и смотрит вдаль, хотя сейчас всего три часа. Давно стоит, глаза уже устали смотреть на пустой залив, надо перевести взгляд на что-нибудь другое. Она смотрит на косогор, но там появляется ее младший брат Матсик. Живей куда-нибудь спрятаться! Хотя бы вот за груду кирпича! Незачем Матсику знать, что она стоит тут и сторожит пятичасовой катер, это совсем никого не касается! Лучше отсидеться за кирпичами, пока Матсик не исчезнет.

Но Матсик не исчезает. Идет, не торопясь, вниз по косогору и преспокойно располагается на пристани. Сел на краю и болтает ногами в трех шагах от груды кирпича и от Анны. А с косогора вдруг доносится чей-то голос.

— Матсик! — кричит кто-то. — Эгей, Матсик!

Это Сусси. Но сколько она ни эгейкает, Матсик не показывает виду, что слышит ее. Тогда она сбегает вниз на пристань, садится с ним рядом и тоже принимается болтать ногами. И так как Матсик по-прежнему ноль внимания, она роняет в море деревянный башмак. Сусси делает так чуть ли не каждый день, чтобы Матсик прыгал в воду за башмаком, когда она закричит.

— Матсик! — кричит Сусси. — Ой, Матсик, опять башмак упал!

Но сегодня Матсику не до нее.

— А мне-то что, растеряха! — огрызается он.

Анна за кирпичами каждое слово слышит.

— У меня пальцы зябнут! — пищит Сусси. — Ой-ой-ой, Матсик! Бедные мои пальчики!

И Матсик прыгает в воду, хотя время года совсем не подходит для лова деревянных башмаков. Хочешь не хочешь, надо выходить из-за кирпичей.

— Что это вы тут затеяли? — сердито кричит Анна.

Матсик фыркает что-то непонятное, бултыхаясь в воде, а Сусси живо поджимает под себя босую ногу.

— Сейчас же вылезай из воды, дурачок! — командует Анна ловцу деревянных башмаков. Потом поворачивается к Сусси: — Думаешь, мне очень нужно, чтобы Матсик все каникулы дома сидел и чихал!

Сусси делает невинное лицо, и Матсик неохотно вылезает из воды, пряча улов за спиной.

— Думаете, я не знаю, чем вы тут занимаетесь! — негодует Анна.

— Ты? — кричит Матсик, глядя на нее со злостью. — Ха-ха! Ты ничегошеньки не знаешь, Анна!

— А вот и знаю! — шипит Анна.

Переводит взгляд на Сусси и немеет от возмущения. Потому что Сусси сидит и кивает и усмехается!

— Ничегошеньки ты не знаешь, Анна! — повторяет Сусси вслед за Матсиком.

И опять усмехается.

Кто дал ей право сидеть вот так и усмехаться? Анна поворачивается кругом и уходит. Оставаться с Матсиком и Сусси она не может, ей противно на них глядеть. Посреди косогора она оборачивается и кричит напоследок:

— Уж как-нибудь я больше знаю, чем вы думаете!

Но они ничего не слышат, потому что Сусси обронила второй башмак, и Матсик снова прыгает в воду.

Анна тяжело вздыхает. Она переживает из-за своего младшего брата. Всегда-то у нее из-за него неспокойно на душе. Вообще-то его имя Мате, но все зовут Матса «Матсик». Или: «Ох, уже этот Матсик».

— Ох, уж этот Матсик! — говорят люди их маме. — Намаешься ты с ним!

Люди говорили так, когда он еще был совсем маленький и толстенький и ревел, как только в бутылочке кончалось молоко, говорят и теперь, хотя Матсик вытянулся, и ему скоро восемь лет, и он не съедает всего, что лежит на тарелке, даже если это колбаса. А вдруг и в самом деле выйдет, как люди говорят, и они будут с ним маяться! Пока что все очень просто и никаких особых затруднений. Матсик все делает по-своему, и ничего страшного не происходит. И присматривать за ним особенно не надо, разве что иногда Анна последит, чтобы он не простужался. Только и всего! И тем не менее люди при виде него сразу делаются какими-то серьезными. Взять хоть школьную учительницу или соседку, фру Карлессон. Чем он их не устраивает? Может быть, ему следует почаще слушаться Анну?!

Анна долго стоит на косогоре и вздыхает, глядя, как Матсик бултыхается в воде, вылавливая Суссины башмаки.

— Все равно я знаю побольше, чем они думают! — бурчит она себе под нос и ныряет за старый сарай наверху косогора.

Садится среди собачьих следов на траве и песке и сердито ковыряет в носу. Потом скребет ногтями голову и обдергивает джемпер. И что это Сусси вздумала сидеть и усмехаться? Анна вот никогда не усмехается. Даже не улыбается. Давным-давно бросила улыбаться. И никогда больше не улыбнется. Целую вечность не улыбалась, во всяком случае, с прошлого лета. И не плачет больше, и не смеется!

Прошлым летом ее непрестанно разбирал смех. Теперь-то с этим покончено. Прошлым летом она только и знала, что играть, теперь голова ее другим занята. Теперь она больше думает. В частности, пробует разобраться, каким образом люди думают.

Она сидит и водит пальцем по песку. Получается:

Добавить буквы, и будет «русалочка». Нет, русалочки теперь ее тоже не интересуют! Прошлым летом она еще могла интересоваться такими вещами, но теперь голова ее занята другим: каким образом люди думают? Иногда ей кажется, что она вовсе ни о чем не думает, но Пейтер сказал однажды, что этого не может быть, человек всегда думает о чем-нибудь! Неужели это так и есть? Откуда в голове у человека с самого начала вдруг появляются мысли? Анна давно размышляет об этом, с прошлого лета все размышляет и никак не может найти ответ. С прошлого лета — вот как давно!

Прошлым летом ей было всего одиннадцать. И она хотела водиться только с Пейтером…

«Я на самом деле русалочка…»

Она хотела водиться только с Пейтером. По-настоящему его звали Петер, но Анна всегда говорила Пейтер. Все говорили так, кроме папы и мамы Пейтера. Они откуда-то приехали, и никто про них толком ничего не знал.

Анна помнит все-все… Пейтер сидел в классе впереди нее. Сидит, потом вдруг обернется и ухмыляется. Попробуй тут удержись сама от смеха — очень уж весело ей становилось! У него были круглые-круглые щеки и голова вся в мелких кудряшках. А глаза под очками так и светились, так и искрились, будто два маленьких солнца, и очки тоже искрились, когда он оборачивался к Анне.

— Чего уставился? — спрашивала она. А иногда принималась тянуть нараспев с укоризной в голосе: — Пейтер! Пейтер!

Тут он сразу отворачивался. А на Анну вдруг словно зуд нападал. Сначала в ногах защекочет, потом в животе, в груди и до самой головы дойдет, так что нет сил спокойно сидеть. Когда Пейтер оборачивался и смотрел на Анну, ей делалось так радостно, что нельзя было удержаться и не стукнуть его линейкой, после чего он снова оборачивался и сердито кричал на нее. А она только еще больше радовалась, так радовалась, что подпрыгивала на стуле и визжала, никак не могла сидеть спокойно и слушать учительницу, которая стояла у доски и кричала, чтобы они угомонились. Анна продолжала колотить Пейтера линейкой, а Пейтер шипел, и фыркал, и отбивался своей линейкой. А то как вскочит, как опрокинет и стул, и парту, и пошла кутерьма — кто подбадривает их, кто шикает, кто тоже устраивает бой на линейках. Когда же учительница бросалась к ним, чтобы прекратить безобразие, смотришь — Анна сидит как ни в чем не бывало смирнехонько на своем стуле, а Пейтер стоит с разинутым ртом, волосы дыбом, глаза мечут сердитые искры сквозь толстые очки. Кончалось тем, что учительница выставляла его в коридор, но Пейтер никогда не оправдывался. Знай себе идет к двери и даже не оглядывается. Рубашка у него болталась, и брюки были слишком широкие в поясе, так что ему приходилось останавливаться и подтягивать их, чтобы штанины не волочились по полу. Брюки были старомодные и некрасивые, не то что джинсы, как у всех других. Никто не знал, почему Пейтер носит такие уродские брюки. То ли у его мамы и папы не было денег купить что-нибудь получше, то ли они просто не придавали этому значения. О маме и папе Пейтера было известно только одно: они знали кучу языков и почти никогда не появлялись на людях. Потом стало еще известно, что мама Пейтера уехала.

Это было под конец последней четверти, перед самыми каникулами. Анна, как обычно, сидела и щекотала шею Пейтера кончиком линейки, но в этот день он не обращал на нее внимания. Только отмахивался рукой, и никак не заставишь его обернуться и позлиться на радость Анне. После, когда она спросила, что это с ним, он долго не хотел говорить, наконец рассказал все же про свою маму. Сказал, что она уехала. Удивительное дело! Но Пейтер больше ничего не объяснил. Уехала, и все тут.

Анна много раз спрашивала Пейтера, изо дня в день допытывалась, не вернулась ли его мама. Ходила за ним по пятам, пользуясь каждым случаем, чтобы спросить, и после уроков тоже. Но Пейтер не отвечал на ее вопросы, только качал головой.