Как становятся предателями - Изяслав Кацман

Как становятся предателями (Хрен с Горы 3)

Глава 1

Как становятся предателями

(Хрен С Горы-3)

—Я вовсе не предатель, — с достоинством произнес бывший шпион, которого носят с собой. — Я просто перешёл на сторону сильных и справедливых.

С. Ярославцев «Экспедиция в преисподнюю»

Глава первая

В которой герой узнаёт, что один из подчинённых бравого палеовийского капитана частично выполнил его угрозу, другой его подчинённый неожиданно оказался хитрее, чем можно было предположить, а господин вохейский посол упрочнил свою репутацию.

Летинату Патихики стоял предо мной навытяжку, боясь пошевелиться. Мундир, чей дизайн внаглую стырен с палеовийской формы, сидел на молодом офицере как влитой, коричневые глаза, миндалевидные, как у доброй половины папуасов, вытаращены навыкат. По щеке течёт струйка пота, затекая за воротник, однако мой подчинённый старательно игнорирует проистекающее от того неудобство. Но, несмотря на полное соответствие внешнего вида недавно введённому «Временному Уставу», лейтенант заметно нервничал. Будь его воля, выпускник Обители Сынов Достойных Отцов предпочёл бы вообще оказаться подальше от великого и ужасного Сонаваралинги-таки. Я же молчал, думая свои мысли, в которых судьба покрывающегося сейчас холодным потом начальника тинпаусской тюрьмы для пленных тюленеловов находилась далеко не на первом месте. Если честно, сейчас меня меньше всего заботил вопрос: награждать героя недавнего захвата вражеского корабля или, наоборот, обрушить на него лавину начальственного гнева.

Но поскольку порядок есть порядок, начать стоило с неприятного – для бедолаги Патихики. Вашему покорному слуге то «снимать стружку» с подчинённых дело привычное. Причём я ведь не зверь какой-то – «огребаются» у меня исключительно за реальные прегрешения. В данном случае, конечно, главный «грех» отнюдь не на юном лейтенанте. Комендант тюрьмы только способствовал ему, причём отнюдь непреднамеренно. Но вину свою чувствует, паршивец – и хорошо хоть хватило ума самому покаяться Сонаваралинге-таки в допущенной служебной халатности, приведшей к довольно неприятным последствиям. И, судя по всему, совершенно правильно понимает, что успех в одном отнюдь не снимает с него вины за другое. Потому как то, за что Патихики следует похвалить, или даже наградить – всего-навсего результат добросовестного выполнения им своих должностных обязанностей. А допущенный промах проистекает из слишком вольного понимания службы.

Признаться, обе новости, сообщённые в последнем письме летинату, привели меня в изрядное замешательство. Так что пару дней пришлось потратить на обдумывание. Благо, время на это имелось – ибо произошедшее не требовало принятия срочных мер.

Бравый до борзоты капитан «Далекоплывущего» во время моего первого с ним знакомства обещал поиметь в разных позах всё население Пеу-Даринги: от пленивших его с командой бойцов тинпаусского гарнизона до местногоправителя (пол коего тюленелов в тот момент не знал).

Но если господин Игдай Дагбу попусту сотрясал воздух, подлейтенант Ипаль Шитферу предпочёл действовать. Впрочем, сугубо гетеросексуальная ориентация, несломленная многолетним пребыванием сперва в палеовийском аналоге нахимовского училища, а затем и во «взрослом» офицерском учебном заведении, налагала ограничениям в выборе объектов, в отношении коих молодой механик мог претворить в жизнь угрозы своего командира. А нахождение в «спецзаведении для иностранных гостей» ещё больше сужало круг возможных жертв – до одной единственной.

Да и то, здесь на помощь заключённому пришёл Патихики, вздумавший привлечь, по папуасской извечной моде, в качестве тюремного персонала свою двоюродную сестру, которая с родителями обитала в Мар-Хоне. Изначально моими планами никаких женщин в обслуге пенитенциарного учреждения не полагалось. Но кто-то же должен кормить и обстирывать как заключённых, так и охрану. Вот подлейтенат и пристроил родственницу, которая, кроме обязанностей прачки и кухарки заодно ещё секретарские функции при нём выполняла – благо письму и чтению научилась в мархонской школе, а вохейский худо-бедно усвоила в общении с чужеземными торговцами и мастерами.

Обнаружившиеся среди палеовийцев тенхорабиты стали первыми, но далеко не единственными из пленных, согласившимися сотрудничать с нами: когда сидишь в тесной и вонючей камере, а твои товарищи получают свободу передвижения в обмен на согласие помочь дикарям разобраться с техникой и оружием, волей-неволей начнёшь задумываться – а не послать ли к морским чертям присягу и верность Родине. Посещать оставшихся в тюрьме сослуживцев с гостинцами с воли моим распоряжением Токиту и Утдаю не препятствовали – не больше пары раз в неделю, принося с собой чисто символическое угощение. В общем, ещё трое моряков решились перейти на сторону добра.

Остальных из рядового состава же как-то само собой стали привлекать к разного рода работам, чтобы не сидели задарма. А в качестве поощрения Патихики обеспечивал им дополнительный паёк. Причём не возбранялось пленным, к тому времени освоившим папуасский язык, подрабатывать дополнительно в частном порядке – главное, чтобы с охраной делились. В общем, атмосфера в тюрьме воцарилась довольно расслабленная. Разве что офицеров держали более-менее в строгости, по-прежнему регулярно дёргая на допросы и не выпуская лишний раз даже на прогулки.

За одним исключением: с Ипалем Шитферу свежеиспечённый лейтенант предпочитал беседовать самолично и довольно часто. Долгие годы хозяева натаскивали двух щенков на врагов своих государств, но когда те столкнулись друг с другом, любознательность взяла верх над вбиваемыми в юные головы представлениями о врагах и долге. Какое-то время ушло на обычные при знакомстве с чужаками ритуальные телодвижения и «взаимные обнюхивания», но как-то само собой общение молодых офицеров, незаметно для них самих, превратилось