Обыкновенные неприятности - Евгений Кукаркин

Кукаркин Евгений

Обыкновенные неприятности

Евгений Кукаркин

Обыкновенные неприятности

Написано в конце 2002 начале 2003 гг.

- Молодой человек, проснитесь, - требовательно настаивал приятный женский голос.

Я пытаюсь себя побороть и откликнутся на него, но тяжелые веки, придавившие глазницы, никак не приподнять.

- Просыпайтесь, просыпайтесь, - уже сердится голос.

Еще усилие и в узенькие щелочки глаз хлынул свет. Напротив меня медленно расплывалось белое пятно, оно приобретало все больше и больше реальные черты и вскоре появилась она. Лицо молодой рыжей женщины, все забросано конопушками, белый колпачок- шапочка небрежно придавил прическу, а губы, сияющие морковной помадой, шевелись, издавая звуки.

- Молодец, проснулся. Хватит спать, уже третьи сутки лежишь, так и пролежни заработать можно.

- Где я?

- В больнице. Сейчас мы тебя покормим.

- Почему я здесь?

Глаза уже раскрылись полностью и я могу осмотреть помещение, где лежу. Над кроватью капельница, но ко мне трубки не подведены, а болтаются над головой. Вся комнатенка покрыта белой масляной краской. Почти у плеча, на стенке закреплен пульт, с тумблерочками и цветными лампочками.

- Неужели ты ничего не помнишь? - встревожилась женщина. - Ты хоть знаешь, как тебя звать?

- Знаю, Николай Федоров.

- Ну слава богу, значит память еще не отшибло. А помнишь тот день, когда полез за яблоками?

- Яблоками?

И тут у меня появилось просветление. Ну да, яблоки... В тот день был яблочный Спас и наша ватага пошла чистить сады. Мы уже тряханули несколько деревьев в саду железнодорожника Якова и полезли через соседний забор к самому противному в поселке, пенсионеру Григорию, у которого росли самые плодоносные и вкусные яблоки.

- Смотри, - шепчет Васька, мой закадычный друг, вечно чумазый с всклокоченными волосами, - здеся надпись на фанере.

Щит прибит к столбу, но мне неинтересно терять время, я махнул рукой.

- Ну ее, я полезу на это дерево, трясти, а вы собирайте яблоки по быстрому снизу.

Это был прекрасный Золотой Налив, огромные, желтовато-белые яблоки, кажется сейчас лопнут от обилия сока. Я залезаю на первые крепкие сучки и, обхватив центральный ствол, тряхнул. Тяжелые яблоки с грохотом посыпались вниз. Васька на коленках собирает их в мешок, Варька, девчонка одноклассница набивает плоды за пазуху и тут что то вспыхнуло, раздался грохот и... дальше я не могу ничего вспомнить.

- Это... я, да... Мы яблоки... ну праздник был, - лепечу несусветную чушь, боюсь сказать слово - воровал. - Друзья там еще... Васька и Варька.

- Ну вот, теперь вижу, что все в порядке, - кивает головой женщина. Аля, - орет она, повернув голову направо, - давай сюда поесть, молодому человеку.

Появилось еще одно добродушное лицо, толстой откормленной бабы.

- Очнулся, соколик. Это мы сейчас, Фаина Александровна. Сейчас мы его чуток приведем в порядок.

Та, котрую звали, Фаина Александровна, отошла и толстая женщина села на мою кровать, отчего жалобно завизжали пружины и мое туловище провалилось под небольшим углом. В ее руке, как по волшебству, появилось мокрое полотенце и вскоре мое лицо и руки были протерты им. Теперь с ложечки, как ребенка, принялись запихивать мне в рот манную кашу на молоке.

Через два часа пришел доктор, долго щупал мое дохлое тело, прослушивал его и потом, покачав головой, сказал.

- Везучий ты парень.

- У меня..., ноги...

- Ноги, как ноги, будут, конечно побаливать, сначала может быть их даже чувствовать не будешь, но потом все рассосется. Самое важное цел остался.

- А что было, доктор?

- Свалился ты с дерева неудачно...

Ну точно, я же был на яблоне. Наверно Васька и Варька меня вытащили. Интересно, когда они ко мне придут.

Днем, все меняется. Толстая Аля привозит каталку, легко как перышко перекладывает меня в нее и под противный скрип колес перевозят в общую палату. Здесь уже три человека. Одного я знаю, это дед Филипп, какой то толи троюродный, толи еще какой то родственник по линии матери и живет от нас через дом. Остальные двое рабочие с леспромхоза, сплошь перевязанные бинтами.

- Колька, - хмыкает дед Филипп, - никак оклемался?

- Циц, - рявкнула на него Аля, - парню еще плохо, три дня без памяти почти...

- Оно и понятно. Я еще в первую германскую под снаряд попал, неделю глухой ходил.

- Дурак ты, Филипп, парень еще ничего не знает...

- Так узнает.

- Заткнись, дед, - просит с койки один из рабочих.

- А чего..., я ничего.

- Коля, вот твоя койка, - Аля скидывает меня на кровать у окна, на очень чистую простынь и набрасывает одеялом. - Теперь поправляйся, если надо будет позвать сестру, на стенке пульт, нажмешь красную кнопочку и кто-нибудь придет.

Она уходит, переваливаясь как уточка. В палате наступает тишина.

- Дедушка, - через некоторое время спрашиваю я, - а чего я должен знать?

- Это ты про что?

- Так санитарка только что говорила..., а ты подтвердил.

- А хрен знает, что эта баба хотела сказать... Лучше расскажи мне, как твои ноги?

- Я их не чувству, они даже не шевелятся, но доктор говорил, что они отойдут...

- Ага... Мать здесь несколько раз была, все беспокоилась, но ты без памяти лежал. Там в тумбочке у меня лимоны, для тебя оставлены...

- А Васька приходил?

- Васька то... Да нет, не приходил.

День проходит скучно, рабочие переругивались друг с другом и как я понял из реплик, что их трактор свалился с крутого берега нашей речушки Курии и они еще хорошо отделались, переломав ребра. Дед травил мне глупые росказни из своей прошлой жизни.

- Дед, - прервал я его, - а почему ты здесь?

- Хрен его знает, старость наверно. Как хватило здеся в груди, я аж вздохнуть не мог, внучка доктора вызвала, а тот меня сразу сюда направил.

- Болит грудь по прежнему?

- Да нет, тяжело только что то.

Мы помолчали и тут дед, перегнувшись с кровати, полез в тумбочку, стоящую рядом с ним.

- Колька, - кряхтит Филипп, - смотри, что мне внучка принесла.

Он выдергивает из тумбочки небольшой транзисторный приемник и ставит себе на грудь.

- Здесь какие то кнопочки надо нажимать. А вот...

Приятная музыка понеслась по комнате и нежный голос затянул: "Я люблю вас Ольга..."

- Дед, сделай потише, - просит один из рабочих.

- Лучше бы включил последние новости, - предлагает другой.

- Да бес его знает, я все кручу это колесико, а он..., только одну станцию и берет, - оправдывается Филипп и действительно кроме писка морзянки и заунывного вытья ничего не слышно. - Колька, на покрути, может тебе повезет.

Дед слезает с кровати и приносит приемник мне, потом возвращается на свою койку. Я тоже кручу колесико и, действительно, кроме одной станции ничего поймать не могу.

- Да у нас же, дыра, - замечает один из рабочих. - В нашем поселке, чтобы заработало несколько программ нужна мощная антенна, а эта пукалка, только и может ловить какую-нибудь... В это время музыка затихла и женский голос сообщил.

- Продолжаем музыкальный вечер, классическая музыка Европы до наших дней...

- Ну вот, завелись, - говорит все тот же голос рабочего. - Коля, сделай его потише.

Я делаю потише и кладу приемник на ухо.

- Передаем отрывки из оперы Джузепе Верди "Дама с камелиями". сообщает мне женский голос из динамика.

Утром у нас в палате переполох. Фаина Александровна и доктор трясут Филиппа.

- Все, - безнадежно машет доктор, - зовите санитаров, пусть выносят.

Рыжая женщина кивает головой и накидывает простынь на голову деда.

- Отмаялся старый, - слышен голос рабочего.

- Цыц, здесь ребенок, - говорит рыжая женщина.

Через десять минут Фаина Александровна и какой-то помятый мужик вывезли деда на каталке из палаты. Я вытер рукой предательскую слезинку и когда опустил ее на одеяло, то задел коробку приемника.

- Его приемник... у меня... остался у меня.

- Ну и держи его у себя, пока кто-нибудь не спросит, - подает голос опять тот же работяга, - все равно вещь бесполезная, раз тащит только одну станцию.

Днем пришла мама. Она работает прессовщицей торфяных брикетов на местном предприятии торфоразработки и поэтому всегда пахнет специфическим запахом горелой земли.

- Ну как ты здесь? - мама склоняется и целует меня в лоб.

- Все нормально. Доктор сказал, что ноги потом оживут... Я вот пытаюсь пошевелить и никак...

- Я знаю, уже говорила с врачом. Все будет хорошо, сынок.

- У нас дедушка Филипп сегодня умер.

- Мир его праху, хороший был человек. Нам во время войны помогал... Можно сказать от голода спас...

- Как там Васька? Ты не знаешь почему он ко мне не заходит?

- Васька к тебе не придет, сынок. Уже больше никогда не придет.

- Он на меня обиделся?

- Нет. Твой друг скончался там в саду, когда вы трясли яблоки. На мину наступил, она и взорвалась. Сегодня его похороны.

У меня защипало глаза и я стал протирать их кулаками.

- Почему на мину, почему, Васька?