#Сказки чужого дома - Эл Ригби

Эл Ригби

Сказки чужого дома

© Э. Ригби, 2017

© Shutterstock, Inc., фотография на обложке, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам?Проведите, проведите меня к нему,Я хочу видеть этого человека.

Мальчик сидел, забившись в угол подоконника, и чувствовал себя брошенным. Впрочем, именно так и произошло. Сейчас это стало ясно как никогда.

Колено саднило: поднимаясь по лестнице, он споткнулся, прямо у всех на глазах. На него и так смотрели косо: среди курсантов, одетых в такие же черные мундирчики, так же аккуратно причесанных, таких же бледных и голубоглазых, он все равно казался кем-то вроде черной такáры. От него еще пахло домом. Остальные пробыли в Корпусе намного дольше.

Домашний.

Это слово он всё время слышал, следуя за своим Сопровождающим офицером. Оно раздражало. Юный Мѝаль Паолѝно не сомневался, что через какое-то время затолкает его в глотки всем, кто смеялся, когда он упал, и всем, кто потом еще гоготал под дверью. Затолкает. Но не сейчас. Сейчас – вечер, белые холодные лепестки яблонь падают из темного Небесного сада. Время, когда детям трудно бороться с тяжелыми мыслями. Даже мальчикам. Особенно брошенным мальчикам.

Кóнор справился бы лучше.

Подумав об этом, он усмехнулся. Конор остался дома. Из него, более живого, общительного и хваткого, сделают преемника отца, чтобы управляться с почтовой службой. Родители распределили правильно. Один сын будет опорой, второй – щитом и мечом одновременно. К тому же Миалю всегда нравились военные, не потому ли «ты так сдружился с этим веспѝнским оборванцем, унеси его ветра»? Он не сомневался: эта дружба послужила дополнительной причиной, чтобы услать его подальше.

Прощаясь, Сопровождавший офицер – кáми ло Дóптих – извиняющимся тоном предупредил:

– У тебя чудной сосед. Неуживчивый. Если будет невмоготу, жалуйся коменданту.

Сейчас спальня пустовала. На уши давила тишина, голову кружил запах свежей краски – корпус отстроили недавно. Комнаты были небольшие, каждая всего на двоих. Никакого «хлева», как отзывался об условиях курсантской жизни отец.

Миаль не сомневался: появление соседа окончательно испортит день. Он даже почти ждал этого, чтобы перестать надеяться на что-то хорошее. Наконец распахнулась дверь. Набитая сумка, пролетев по воздуху, шлепнулась на свободную постель. Ее хозяин остановился на пороге. Миаль смотрел на него во все глаза. Он видел на почтовой станции немало полукровок. Но не таких.

Даже не шевелясь, он ощущал: тело все в синяках и ссадинах. Кажется, они были не свежими, не сегодняшними, и уже начинали подживать. Осознание этого заставило собраться и открыть глаза. Голова болела. Взгляд фокусировался с трудом. Светлая комната расплывалась.

– Где я?… – сдавленно спросил он в пустоту.

– Все так же живуч, – удовлетворенно произнес знакомый голос.

Грэгор Жерáль прищурил синие, с узкими рептилоидными зрачками, глаза. Он сидел, закинув ногу на ногу, в кресле у изголовья кровати и едко улыбался.

– Здравствуй, Отшельник.

Даже двинуть рукой оказалось больно: цепи долго удерживали запястья на весу. Пожалуй, из всех ощущений это было самым неприятным.

– Ты…

Голос будто заржавел. Жераль приложил длиннопалую когтистую руку к груди:

– Я. Стало тоскливо, когда ты упал лицом прямо на мои савáрры. При другом раскладе… – Ки качнул сапогом в воздухе, демонстрируя начищенный, покрытый узором острый нос. – Я заставил бы их облизывать. Но не тебя, конечно.

Он усмехнулся. Паолино усмехнулся в ответ, но ничего не сказал и повернул голову в сторону. Окно не было зарешечено, виднелись голубовато-золотые башни. Нетрудно было догадаться, что…

– Мы все еще в Аджавéлле?

– Мы все еще в Аджавелле, – кивнул Жераль. – Галáт-Дор тебе не грозит. А вообще… – Их взгляды снова встретились, губы ки дрогнули в улыбке, на этот раз теплой. – Я тебе рад.

– Зачем ты вытащил меня?

– Ты нужен, – бесхитростно откликнулся Жераль. – К тому же, если что, после отдыха вторая серия допросов будет воспринята тобой острее. Никому не надо, чтобы ты привыкал к боли, хотя… – Тень легла на лицо. – Я бы этого хотел.

Паолино знал, что значит «вторая серия». Он лишь насмешливо уточнил:

– Зачем?

– Потому что мы друзья? – Ки перекинул за плечо несколько тонких кос.

Для него сказать подобное в такой ситуации стало обычным. Паолино это понимал. В этом они всегда были похожи.

– Я не о том, – глядя в упор, произнес он. – Почему это снова началось? Что за паника? Я ведь вижу. Они паникуют. Ты… тоже?

Жераль потер переносицу кончиками пальцев. Глядя только на носы своих сапог, он заговорил:

– Обстоятельства поменялись, Миаль. И кое-что, на что мы надеялись, не осуществилось.

– Хочешь сказать, – Паолино не сдержал усмешки, – что ты в чем-то ошибся?

Узкие губы сжались в еще более тонкую линию. Пальцы постучали по отвороту левого рукава. Жераль явно думал, стоит ли признавать подобное. И, конечно же, отказался от этой мысли. Когда он заговорил, его голос звучал особенно холодно и жестко:

– Хочу сказать, что, возможно, Зверь на тропе. Ну же, Миаль. Что везли в поезде?

Снова это. И ради чего с него сняли цепи?

– Брат не говорил.

– Ты мог узнать от кого-то другого.

– Я не узнал. Поверишь ли, были совсем другие дела. Дети, знаешь…

– Как я от тебя устал.

– Знал бы ты, как устал я.

Бросив это, Паолино откинулся на подушку. Он догадывался: болтовня скоро кончится. Передышкой – пусть и такой – лучше насладиться. И, стараясь говорить ровно, он повторил то, что уже несколько раз повторял пятнадцать юнтанов назад.

– Они нашли нечто, что важно для Вéспы. И еще – у них есть некая сила, которая заставит их выслушать. Это всё, что я слышал. Конор не доверял мне. Мы были чужими, и больше я не сталкивался ни с кем из…

– Миаль! – Жесткая рука ки без особых церемоний схватила его за воротник. – Ты лгал мне несколько юнтанов подряд, и я это проглотил. Как думаешь, почему?

– Потому что мы друзья? – Паолино с кривой улыбкой поднял брови.

Пальцы разжались.

– Сгниешь, пока мы не узнаем больше, – глухо прошипел Жераль. Даже моргать он стал чаще, чем обычно, а кадык буквально заходил ходуном. – Неважно, как. Важен результат. Они, эти ле без отворотов, тебя добьют, несмотря ни на что. Я не хочу этого. И ты же понимаешь, Миаль… – тон неуловимо изменился, – даже когда всем хорошо, кому-то все равно плохо. Вопрос – только в пропорциях. А если бы это вскрылось, было бы плохо всем.

– Понимаю. А так – лишь тем, кому и тогда, – кивнул управитель, – они привыкли. Это как приспосабливаться к боли. Правильно?

Он знал, как думает сам Жераль. Лицо скривилось, губы опять поджались:

– Не нужно лицемерия. У тебя не было причины, которая была у твоего брата. У меня тоже. Знаешь, иногда я задаюсь вопросом, почему…

– Мы люди. В нас есть что-то, из-за чего мы не приемлем несправедливость, если она допущена. А она допущена. И ты прекрасно…

– Заткнись. Эти люди не просто борются за правду. Они опасны.

– Я знаю.

Немигающий взгляд Жераля снова обратился к окну.

– Я был там. В их городах, поселениях. Они заслуживают лучшего. Да. Лучшего, чем ублюдки из Стенных районов. А этот их новый тóбин? Неплохой малый, с ним многое могло бы наладиться, если бы только… – он оборвал сам себя и махнул рукой, словно разрубил воздух. – Да плевать. Я вижу кигнóллу, Миаль. А ты нет.

– Кигноллу?…

Это изобретение ки давно вошло в обиход по всей Син-Ан. Подвески, состоящие из деревянного каркаса и ряда или нескольких рядов стеклянных колокольчиков, заполненных водой. Их вешали над порогом. Стоило задеть любой колокольчик, – звенели все. А вот чтобы они замолчали, остановить нужно было какой-то один. Всегда – разный.

– Представим… – Жераль откинулся назад, – что мы обнаружили серьезное нарушение в большой… организации. Такое, что по-хорошему всех, вплоть до простых работяг, стоило бы вздернуть. Потому что они догадывались, что творят. Если не всех, то хотя бы… – язык быстро скользнул по губам, – главных.

– Таким образом, закон не будет нарушен. Что и входит в твои обязанности.

– А также я получу энное количество семей, у которых не будет возможности прокормиться, потому что их мужчины и женщины либо умрут, либо потеряют места со скверным клеймом. Сколькими мы пожертвуем ради закона? Сотней? Двумя?