Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 2 - Коллектив авторов

Сирия являлась неотъемлемой частью мусульманского мира. Однако религия была далеко не единственным компонентом культуры. Религиозные представления нередко уступали первенство элементам «народной» культуры, т. е. обычаям и традициям, не имевшим непосредственной связи с официальной религиозной доктриной, будь то ислам или христианство. В условиях существования значительных религиозных различий именно «народная» культура в некоторой степени сближала представителей различных религиозных общин. Сочетание межконфессиональной отчужденности с общностью языка, традиционных представлений и обычаев не ускользнуло из поля зрения некоторых наиболее вдумчивых и внимательных наблюдателей. Например, российский путешественник, автор «Путевых заметок о Сирии и Палестине. 1844–1847», следующим образом характеризовал культурную общность жителей Сирии: «…Все арабы-сирийцы, хотя враги между собой за различие верований и мнений, за славу древности происхождения, за первенство по праву сильного, являют нам пример разительного сходства в нравах, обычаях, силе умственных способностей и увлечений чувственных, а также и замечательные особенности в духе поверий и преданий, в направлении желаний и страстей». Основными характеристиками традиционного духовного мира жителей Сирии были приверженность религиозным нормам и традициям, безусловное преклонение перед опытом прошлого и строгий консерватизм, отсутствие в системе общественных ценностей стремления к новшествам.

Жители Сирии вполне отдавали себе отчет в этническом различии между местными аянами-арабами и представителями османской элиты неарабского происхождения. Несмотря на религиозное единство, турки-османы воспринимались местными жителями в качестве чужаков. И все же этнические различия не могли стать противовесом идее духовного единства мусульман. В то же время весьма сильно было чувство местной обособленности. Средства коммуникации в Сирии вплоть до второй половины XIX в. были весьма слабо развиты. До начала 60-х годов XIX в. в Сирии не существовало ни одной проезжей дороги в современном понимании. Значительное число сельских жителей никогда не покидало в течение своей жизни родной деревни. Узость духовных горизонтов была вполне типична не только для сельских жителей, но и для горожан. Даже в таких крупных торгово-ремесленных центрах как Дамаск и Алеппо, подавляющее большинство населения, как мусульмане, так и немусульмане, имело весьма смутное представление о событиях, происходивших за предами городских стен. Люди ограничивались в своей повседневной жизни лишь теми знаниями и навыками, которые можно было приобрести, не выходя за пределы родного квартала.

Помимо купцов, специализировавшихся на караванной торговле и проводивших большую часть времени в странствиях, лишь образованная элита (улама, иерархи немусульманских религиозных общин, некоторые чиновники и представители крупной знати) поддерживала регулярные контакты с коллегами в других городах Сирии и за ее пределами.

Сообщения о событиях за пределами города лишь изредка появляются на страницах городских хроник XVIII – начала XIX в., основное же внимание авторов привлекают местные новости. В описаниях местных авторов жизнь представляется непрерывной чередой трагедий и катастроф, сменяемых лишь периодами ожидания прихода новых бедствий. Тем самым проявляется характерная для традиционного восточного сознания неуверенность в завтрашнем дне, ощущение постоянной близости драматических событий. Распри группировок местной знати и неурожаи, повышение цен и налогов, зловещие знамения и эпидемии, землетрясения и нашествия саранчи – таковы основные темы сочинений сирийских хронистов XVIII – начала XIX в., как мусульман, так и христиан. Все эти трагические события воспринимались авторами сирийских хроник как элементы обыденной жизни. Традиционное общество представляло жизнь как непрерывный поток, к которому в равной степени нельзя применить определение ни прогрессивно-поступательного движения, ни четкой целевой направленности. Критические высказывания на страницах сирийских хроник звучали лишь по адресу отдельных личностей, например, «деспотичного» паши. Однако эта критика лишена каких бы то ни было побуждающих оценок. Священная власть султана в сознании людей оставалась незыблемой и символизировала собой устоявшийся общественный порядок.

Интерес к событиям в далекой Европе несколько возрос среди немногочисленной образованной элиты Сирии в период Великой французской революции и наполеоновских войн. Ливанский хронист эмир Хайдар Ахмад аш-Шихаби уделял немалое внимание таким событиям политической истории Европы эпохи наполеоновских войн, как Амьенский мир и кампания 1805 г. Но ни отголоски революционных событий в Европе, ни даже кратковременное присутствие французских войск в Сирии в 1799 г. не смогли сыграть роль того внешнего импульса, который был бы способен оказать действенное влияние на общественное сознание в сирийских провинциях.

Главнокомандующий французской армии, вторгшейся из Египта в Сирию в 1799 г., Бонапарт недооценил политическую ситуацию и настроение местного населения. Ожидания французского полководца, намеревавшегося поднять восстание друзов и маронитов, явно не оправдались. Несмотря на недовольство многих подданных Ахмад-паши аль-Джеззара деспотичной властью своего повелителя, вступление французских войск в пределы Сирии, вопреки ожиданиям Бонапарта, не привело к восстанию местных жителей против османских властей. Большинство недовольных предпочли занять выжидательную позицию и следить за развитием событий, сохраняя вынужденный нейтралитет. Никакого взрыва союзнических чувств по отношению к «единоверным» французам среди христиан Сирии не произошло. Католические миссионеры, работавшие в Ливане, при посредничестве маронитского духовенства убеждали население в том, что французы – это носители идей безбожной французской революции, и, следовательно, оказание им помощи является не только изменой султану, но и изменой христианской религии.

Вплоть до того времени, когда в Сирии стали возникать миссионерские и государственные учебные заведения (30–50-е годы XIX в.), уровень грамотности населения был очень низким. Представители интеллектуальной элиты в Сирии (мусульманские улама и христианское духовенство, а также верхушка чиновничества) были немногочисленны, однако они не уступали по уровню образованности своим коллегам из Каира и Стамбула.

§ 4. Османская Сирия в период египетской оккупации и в период Танзимата (30–70-е годы XIX в.)

Осенью 1831 г. войска египетского правителя Мухаммада Али под командованием его сына Ибрахим-паши вторглись в Сирию и осадили крепость Акку. После упорного сопротивления гарнизона под командованием вали Сайды Абдаллахапаши крепость все же была взята. В 1832 г. войска Мухаммада Али, нанеся еще несколько поражений войскам местных пашей, заняли Дамаск, а затем Халеб. В течение девяти лет египетской оккупации (1831–1840 гг.) сирийские провинции были практически полностью исключены из сферы внутренней политики османского правительства.

Присоединение Сирии к египетским владениям Мухаммада Али являлось для него непременным условием и гарантией независимости созданной им державы. Большинство сирийской знати встретило войска Мухаммада Али со страхом и недоброжелательностью. Аяны справедливо опасались того, что установление в Сирии власти могущественного правителя Египта приведет к ущемлению их интересов. Однако ливанский эмир Бешир II выступил на стороне Мухаммада Али в качестве его верного союзника. Тем самым он надеялся с помощью египтян укрепить свою власть в Горном Ливане и расправиться с оппозицией в лице друзских феодалов-шейхов. В 1833 г. по условиям Кютахийского соглашения султан Махмуд II был вынужден признать власть Мухаммада Али в качестве вали Сирии. Наиболее значительным шагом в ходе военно-административных реформ, проводившихся Мухаммадом Али и Ибрахимом-пашой в Сирии после ее оккупации, стала ликвидация деления страны на эялеты. Была создана единая централизованная система административного управления. Формально оставаясь провинцией Османской империи, Сирия на деле составила единое политическое целое с Египтом. Впервые в Сирии гражданская власть была формально отделена от военной. Все гражданское управление было сосредоточено в руках назначенного Мухаммадом Али гражданского генерал-губернатора (хукумдара). Эта должность была предоставлена родственнику Мухаммада Али-Шерифу-паше. В каждом административном центре Сирии представителем хукумдара являлся глава администрации – мутасаллим, обычно назначавшийся из числа местной знати. Другим важным нововведением египетских властей стало создание административных советов (маджалис аш-шура), призванных оказывать содействие хукумдару и мутасаллимам в делах гражданского управления и судопроизводства. На деле, однако, управление Сирией было сконцентрировано в руках египетских оккупационных властей во главе с сераскиром (главнокомандующим) Ибрахим-пашой. Впрочем, и сам Ибрахим-паша был всего лишь исполнителем распоряжений Мухаммада Али, без санкции которого не мог быть решен ни один важный вопрос, касавшийся административного устройства и управления.