Гойда - Джек Гельб

облагораживался простым белым платьем, боле похожим на домашнюю рубаху. Сидела она, простоволосая и босая, да глядела на мутное отражение в блюдце. Мягкий огонёк свечи плясал, то делался меньше, то больше, то и вовсе дрожал столь сильно, что казалось, вот-вот холодный ветер с реки и погубит его. Варька поджимала к себе босые ноги, покуда черноокая девка Маруся что-то нашёптывала белой свече.

Девицы взвизгнули, ибо в отражении и впрямь появилась фигура. Обернувшись, они увидели кого-то из ряженых. Для них то был незнакомец, хотя и Варя, и Оля, и черноокая Маруся видали этот наряд и на площади, и сейчас не раз скакали, взявшись за руки через огонь.

– Гадать на суженого явилась? – молвила Маруся да поманила своей рукой сесть подле них.

Молчаливая фигура постояла да пожеманилась.

– Айда к нам! – смеясь, подозвала Оля.

На том скоморох приблизился к самому берегу, сел подле девиц, расправляя роскошный сарафан. Скрестив ноги на восточный манер, он снял маску, убирая чёрные пряди с лица своего. Когда девки увидели, что под маскою юноша, Оленька, самая младшая средь них, взвизгнула и отчего-то стыдливо отвела глаза. Варьку же с Марусей больше пробрал смех. Сам же Фёдор поглядывал на них с мягкою улыбкой.

– И чьих же ты будешь, да такой нарядный? – спросила Варвара, оглядывая юношу, а тем паче – его сарафан.

Голос её сразу выдал. Фёдор тотчас же про себя заметил, что держится эта девица иначе, не как крестьянские. Была в ней стать, и сейчас она глядела на юношу со снисходительным любопытством.

– Федька Плещеев, – ответил он, силясь состроить простецкий тон, который постоянно слыхивал от холопов, прислуживающих ему.

– Чьих-чьих? – переспросила Варя, смахнув косу с плеча за спину.

– Плещеев, – повторил Фёдор.

– Не помню таких, – молвила Варвара, постукивая пальцами по своему подбородку, пытаясь припомнить эту фамилию.

– Ну, надеюсь, уж нынче припомните, – усмехнулся Фёдор, бросив маску на густую траву, что окаймляла Москву-реку.

– Отчего так вырядился? – спросила Маруся, оглядывая причудливый наряд Басманова.

– Так служба, – молвил в ответ юноша, пожав плечами, притом не особо-то и лукавил.

– И что за служба? – усмехнулась Варвара, подперев лицо рукою.

– Какая есть, сударыня, какая есть, – молвил он, точно преисполненный смирения со своею судьбою.

Меж тем ночь делалась мрачнее, небеса всё сильнее хмурились, укутываясь тучами. Едва-едва проступал бледный полумесяц. Когда черноокая Маруся спустила свой венок на воду, то приметила с подругами своими, как речная гладь изошлась кругами из-за мелкого дождя.

– Варька! – окликнула она подругу.

– Да вижу я, – молвила в ответ Варвара, подняв руку ладонью вверх.

Робкие капли приходились ей то на руку, то на светлый лоб, иной раз на платье, оставляя маленький след.

– Как бы то не стало помехою… – задумчиво молвил Фёдор, подняв лицо навстречу летнему дождю.

– Неужто дождя испугался? – насмешливо произнесла Варя.

– Много ли радости будет тут, в грязи-то мараться? – спросил Фёдор.

– Экий же боярин! – усмехнулась девица, подбив рукою ленту с одеяния Басманского.

Юноша поглядел на неё да пустился гнаться.

– Да стой! Уж смерклось! – кричала ей вдогонку Маруся.

– Варя! Варька, вернись! – раздался вслед глас юной Оли, да всё без толку.

Убежала девица в самую чащу. Ловка она была меж сучьев да поваленных брёвен. Не были ей помехою выступающие корни да мелкая поросль под ногами, да скоро нагнал её Фёдор. Осалив девку за плечо, юноша уж выдохнул, опёршись спиною о высокий дуб.

– Дам тебе фору, Плещеев, – молвила Варя, переводя дух.

– Тебе меня не догнать, – ответил он, притом в голосе было и много самолюбования.

– Ой ли! – Варя осалила за плечо юношу, но то не воротило его в догонялки.

Фёдор отмахнулся, мотая головой, да принялся взгляд напрягать во тьме.

– Гойда лучше цветок искать, пока дождь не занялся, – произнёс он.

Варвара грустно вздохнула, скрестив руки на груди.

– Почём искать, ежели и без него всё порешится? – спросила она.

Фёдор вскинул бровь, ожидая, как девица молвит боле, но Варвара лишь отмахнулась. Они принялись бродить по лесу, не ведая, чего ищут. Ночь становилась всё мрачнее, и по листьям стучали первые капли дождя, притом всё боле и боле набирая силу. Не обмолвившись ни словом, они медленно возвращались к берегу – благо сквозь чёрные линии деревьев угадывался догорающий костёр, а иной раз доносилась девичья песня али визг подымался.

– А ежели бы и впрямь ныне папоротник цветёт, – молвил Фёдор, – чего бы эдакого загадала?

Варвара призадумалась, а потом и вовсе улыбнулась да хихикнула мысли своей, и тотчас же прогнала её, мотнув головою.

– А чего бы сам загадал? – спросила она.

Фёдор пожал плечами.

– А у меня всяко есть, чего б душа ни пожелала, – ответил Басманов.

Варвара украдкой поглядывала на юношу, и уж было что-то решилась молвить, как резкий свист донёсся откуда-то из рощи.

* * *

Кремлёвские палаты отворяли окна настежь, чтобы впустить ночную прохладу. Опричники пировали с большою удалью да размахом – вина и мёд текли рекой, а музыку было слышно за версту. Иоанн сидел на троне, подперев лицо рукой. Зоркие очи его поглядывали, какой уклад был среди его братии.

Уж был заполночный час. Раскатистые нескладные голоса опричников тянули куплеты застольных песен, покуда им подыгрывали холопы. Резкий порыв ветра хлёстко снёс ставни с подпорок и едва ли не разбил окна вдребезги. Этот шум остро отозвался в разуме Иоанна. Он поднялся со своего трона, и притом братия смолкла. В воцарившейся тишине государь приблизился к окну, вглядываясь в беззвёздное небо. Погода всё хмурилась и делалась мрачнее каждый миг.

– Где Фёдор? – спросил Иоанн, не отводя взгляда от грозного небосвода.

– Так на гуляниях, – прочистив горло, молвил Басман-отец.

– Разыщите его, – молвил Иоанн, возвращаясь за стол. – Да пущай явится ко мне.

Опричники переглянулись меж собою, не ведая, к кому был сей приказ. Иоанн окинул братию тёмным взором и уж сжал в кулаке посох, как Алексей поднялся из-за стола, отдал поклон государю и направился к выходу. Следом за ним встали и Штаден, и Грязной, и мгновение погодя – Вяземский. Иоанн ударил посохом об пол, и то повеление было расходиться братии. Лишь тихий полушёпот поднимался, покуда слуги государевы шли к выходу.

Вскоре Иоанн остался один, не считая рынд и холопов, прислуживающих при столе. Владыка не глядя поднял руку, но, верно, кравчий столь был встревожен резкой переменой в настрое государя, что был несколько невнимателен. Подавая чашу царю, холоп поспешил, и оттого владыка задел рукою чашу и опрокинул её на пол. Звону, с которым она коснулась каменного пола, вторил хлёсткий удар.

Не молвив боле и слова, Иоанн поднялся с трона и, прежде чем уйти