Встреча с неведомым (дилогия) - Валентина Мухина-Петринская

После ужина папа попросил скорее убрать со стола, и гости вместе с хозяевами живо перетащили все на кухню. Скатерть сняли, и отец разложил на полированном столе огромную карту Сибири. Все подсели ближе и с интересом уставились на карту. Гарри Боцманов легонечко толкнул меня в бок и шепнул на ухо:

— Я не я, если профессор не предложит нам сейчас лететь на Луну. И, учтите, кушать везде надо, даже на Луне! — Гарри подмигнул мне в полном восторге.

— Все дело в том, — весело начал отец, — что этот проект вдвое уменьшает Северный морской путь. Вы представляете? Долгий путь из Лондона, Гамбурга или других европейских портов в порты Тихого океана укорачивается на целых шесть тысяч километров!

— От Мурманска до Владивостока на три тысячи километров, — скромно поправил Женя.

Но отец всегда мыслил глобально.

— Тем самым навигационный период увеличивается в полтора раза. Представляете?

Длинный указательный палец отца, щелкнув по пути Таню, которая от нетерпения чуть не легла на карту, быстро заскользил вдоль Ледовитого океана. Карские ворота, пролив Вилькицкого, бухта Тикси и — вместо пролива Лаптева, Берингова пролива и бухты Провидения — устье Лены, река Алдан, Мая, Северный Уй. Палец дерзко пронзает Джугджурский хребет и выходит севернее Аяна на Охотское море.

— Вы видите, какой грандиозный треугольник суши срезан? — торжествующе вопрошает отец. — Карандаш, черт побери… Коля! Таня!

Таня поспешно протягивает ему карандаш. Отец чертит треугольник.

— Смотрите, вершины треугольника: бухта Тикси, мыс Дежнева, Аян.

Корабли устремляются по третьей наименьшей стороне треугольника в Тихий океан, минуя ледяное Восточно-Сибирское и Чукотское моря, Берингов пролив и Берингово море.

— Эт-то гениально! — охает Ангелина Ефимовна. — Какая экономия времени, средств!

— Вот именно! (Благосклонный взгляд в сторону разрумянившейся, помолодевшей Ангелины Ефимовны.)

— Но ведь вас все же будет лимитировать Ледовитый океан— западная часть пути, — с сомнением замечает профессор Герасимов.

— Чепуха! Пока построят тоннель или канал через Джугджур, к тому времени будут новые, более мощные ледоколы. Можно подогревать морские течения, идущие в Ледовитый океан. Мало ли что можно сделать, если подумать. Сейчас наша задача в том, чтобы найти место выхода через Джугджурский хребет. Я уже договорился с Академией наук: экспедиция утверждена! Не сразу договорился, пришлось поспорить, пришлось взять на себя обязательство выполнить попутно кое-какие исследовательские работы. Договорился я и с Якутским филиалом Академии наук — они нам предоставляют специальный катер. А вот путь, который нам предстоит пройти на этом, вполне комфортабельном современном катере.

Указательный палец опять заскользил по карте.

— Идем по Лене. Затем Алдан. Река Мая. Поищем на ней створ будущей плотины. Она должна подпереть реку до западных склонов Джугджурского хребта. Когда-то я бродил по склонам Джугджура, еще будучи студентом географического факультета. Помнится, там есть место, где горы спускаются до высоты всего семисот метров. Там как раз подходят близко Северный Уй, текущий на запад, и приток Улкана Тогонох, текущий на восток… Придется оставить вещи и провизию на катере и побродить пешочком. Горы довольно крутые, но зато гнуса нет. Проект мой — только первый шаг в создании Транссибирского пути. Вот бы как я его дополнил… Корабли должны миновать суровый и страшный пролив Вилькицкого. Зачем? Смотрите на карту. Устье Енисея глубокое, удобное для морских судов — не то что мелководная дельта Лены. Корабли с Северного морского пути должны сворачивать именно сюда, в Енисей. Кстати, Карское море мало замерзает! Итак, по Енисею, по Нижней Тунгуске, потом по старому волоку на Чон, на Вилюй…

— А дальше? — перебил Женя.

— Черт побери! Дальше вот путь: Лена — Алдан — Алданское водохранилище — Мая — Майское водохранилище — канал (или тоннель) через Джугджур — Охотское…

— Но мне кажется… — перебил профессор Герасимов. И тут разгорается жаркий спор. Соседи, наверное, думают, что у нас скандал.

А мной вдруг овладевает странное тягостное ощущение, что все это уже было. Именно, эта комната, полная книг, цветов и электрического света, спорящие до хрипоты ученые, затихающая Москва за раскрытыми окнами, шуршание автомобильных шин по мостовой.

И было прекрасное, тоскующее лицо Лизы, когда видишь, что человек на пределе, что он разочарован и обманут. И моя боль — это непрекращающееся ни на минуту томление сердца, ожидание любви и горечь несбывшегося. И так же громко и увлеченно говорил отец, воспитавший меня, — вечно молодой, уверенный в себе, большой и красивый, добрый и веселый. И тот, что дал мне жизнь, — простой и странный, легко ранимый, рвущийся на незримую дорогу, которую только он и видит. И приветливое, почти без морщин, лицо бабушки. Улыбается, а глаза грустные. Ведь не может она не жалеть своей дочери. И даже Таня уже была, неуемная «цыганка-молдаванка». И мой друг Марк уже был. И его Рыжик, милый доктор. И был озорной кок Гарри Боцманов, на всю жизнь привязавшийся к профессору Черкасову.

В два часа ночи охрипший, усталый, но сияющий отец огласил список тех, кто с ним едет к Джугджурскому хребту. Спросить, желают ли они ехать, он или забыл или не догадался.

Он просто сказал:

— Вот состав экспедиции для вашего сведения. Начальник экспедиции — я. Селиверстов Фома Сергеевич — ботаник. Марк Русанов и Николай Черкасов… гм… едут в качестве рабочих экспедиции. Кок Гарри Боцманов и проводник, завхоз и метеоролог Абакумов. Ну, там рулевые, матросы — это на месте. Кого-нибудь к нам прикомандирует Академия, финансирующая экспедицию.

— Разве Фома Сергеевич едет? — кротко переспросила Ангелина Ефимовна.

— Едет! Он засиделся дома, — рявкнул Черкасов. Фома Сергеевич закашлялся, не смея взглянуть на жену.

Глаза его довольно блестели.

— А мне нельзя с вами? — так же кротко попросилась Ангелина Ефимовна.

— Двух профессоров не будут финансировать, — буркнул отец.

— А если я в свой отпуск?

— В отпуск можно.

— Разве папа тоже едет? — спросила Лиза, покраснев.

— Да. Все договорено. Он выезжает на будущей неделе сюда, в Москву.

Я взглянул на Лизу. Она глубоко задумалась. Женя чуть нахмурился. А он уже изрядно начал лысеть, но благородно — со лба.

— А я… А мне можно с вами? — спросила Таня, сильно побледнев.

Отец пристально посмотрел на девочку. Она даже руки к груди прижала.

— Работать будешь?

— Буду, дядя Дима!