Последний Завет - Филипп Ле Руа

– Папа, можно мне переговорить с Натаном несколько минут? – спросила Карла.

Патриарх даровал согласие, указав на дверь величавым жестом. Они вышли, за ними поодаль последовали Марко и Лука. Карла объехала всю планету, сталкивалась с типами весьма скверной породы, выдержала немало ударов, но в своей сицилийской деревне могла передвигаться только с позволения отца и под присмотром братьев. По крайней мере, если Коченок решит заявиться сюда, она будет под надежной защитой.

– Твой рассказ произвел на меня впечатление, – сказал Натан. – Тебе понадобилась дьявольская решимость, чтобы избавиться от наемников мистера К.

– Какого черта тут делаешь?

Он окинул ее взглядом от кончиков волос до пальцев ног. Поскольку, любя Карлу, он любил в ней все, ее длинные черные ресницы, матовую кожу, ее сицилийскую кровь, историю ее страны. Приехать к ней домой для него в каком-то смысле означало заняться с ней любовью. Такую страсть было трудно объяснить, так что он удовлетворился краткой репликой:

– А ты?

– Это самое безопасное место. А также повод забыть старые обиды.

– Я тоже так подумал.

– Что ты им наплел, что они стали такие…

– Гостеприимные?

– Да.

– Я им говорил о Конфуции.

– О Конфуции?

– По Конфуцию, счастливые семьи обеспечивают гармонию мира. Члены одной семьи должны помогать друг другу и оказывать поддержку. Родителям надлежит учить детей добродетели, а детям – почитать своих родителей.

– Думаю, они бы предпочли, чтобы ты цитировал Христа.

– Я это и сделал, напомнив, что Христос проповедовал любовь и прощение.

– А сам-то ты веришь в Иисуса?

– Да, как в историческую личность вроде Ганди или далай-ламы. Я сказал твоим родным, что ты простила им их слабость, обрекшую тебя на изгнание.

– Ты немного поспешил.

– Если бы я не поспешил, я бы здесь не оказался.

– Ты встрял между мной и моей семьей. Проклятье, я ведь даже не знала, что отцу отвечать!

– Я ни во что не встревал. Между тобой и ими уже давно не было никаких отношений. Сегодня они восстановлены. Тебе укреплять их.

– А кто тебе сказал, что я хочу опять завязать с ними отношения?

– Твое присутствие здесь.

– Погляди-ка на это. Братья от меня ни на шаг не отстают.

Лука и Марко курили под вязом, метрах в пятидесяти.

– Прими их правила, ты ведь у них дома, в мире, основанном на обычаях. Самое малое, что мы можем, – это уважать их.

– Почему ты был так уверен, что я приеду именно сюда?

– Часть своей жизни я посвятил тому, чтобы ставить себя на место довольно малоприятных типов. В сравнении с этим поставить себя на место женщины, которую любишь, вовсе не было подвигом.

– Где ты был в последнее время?

– В аду.

Она посмотрела на него, не понимая.

– В голове убийцы.

– В «Макдоналдсе» я сперва подумала, что это ты на меня напал. Не сразу сообразила, что ты меня, наоборот, спасаешь. Уж больно взгляд у тебя был нехороший.

– Я иногда сам задаюсь вопросом, что означает мысленно стать убийцей: выйти из себя или же войти в самую глубь.

– Полиция тебя винит во всех грехах.

– Учитывая их способности, они всегда идут по простейшему пути.

– Где убийца?

– Я его убил.

– Почему?

– Он слишком хорошо защищался.

– Чего он хотел? Зачем убил всех этих людей?

– Он был всего лишь отравленным плодом с древа зла. Корни глубже.

– Значит, еще ничего не закончилось?

– Нет.

– Ужасная история. Из-за нее мы стали убийцами. Но кто нас осудит, Натан?

– Судить вправе только жертвы.

– А если они мертвы, кто тогда?

– Совесть.

Она подошла ближе и в порыве нежности положила голову ему на плечо. Слова Натана напомнили ей речи Халила Джебрана. Год назад итальянка затвердила «Пророка» наизусть, чтобы изгнать боль, точившую ее сердце.

«…Если кто-то из вас, карая во имя правоты, вонзает топор в древо зла, пусть не забудет про корни… А вы, судьи, жаждущие справедливости… Какой приговор вынесете вы тому, кто убивает плоть, когда в нем самом душа убита? И как покараете вы тех, чьи угрызения совести больше, чем их проступки?»

Американец тронул опухшее из-за ушибов лицо итальянки и коснулся губами ее кровоподтеков. Хотел запечатлеть свою нежность поверх гораздо менее деликатных отпечатков, оставленных Коченком, Аськиным и убийцей из «Макдоналдса». К счастью, время уже начало стирать эти стигматы, портившие чистоту черт Карлы. Время – драгоценнейшее из благ.

– Бойню в Фэрбэнксе устроил тот же тип? – спросила она.

– Нет, то было само древо.

Натан явно не хотел говорить о работе. Они остановились под плакучей ивой. Итальянка раздвинула рукой его волосы и рассмотрела нагноившиеся швы.

– Твоя рана жутко выглядит. Надо бы ее врачу показать.

– Никто, кроме меня самого, не может меня вылечить.

– Ну не знаю. Кто это тебя?

– Аськин. Коченок привлек много своих людей, чтобы меня убрать.

– Полиция мне сказала, что он в сговоре с итальянской мафией.

– У мистера К. больше причин устранить меня, чем обо мне забыть. Я для него слишком большая угроза: обвиняю его в смерти Этьена, сую нос в его личную жизнь, отбил женщину.

– Так ты по-прежнему уверен, что Этьена убил Владимир?

– Да. Чтобы добиться твоей руки, можно пойти на многое.

– А ты бы ради меня убил?

– Я это уже сделал.

Они сели на пень и лихорадочно сплели пальцы.

– И ты подозреваешь, что он причастен к бойне в лаборатории?

– Теперь нет. Размах не тот. Он не древо зла, а скорее просто сорняк.

Они обнялись в облаке ферромонов, притянутые друг к другу неконтролируемым сексуальным порывом. Луке и Марко пришлось вмешаться, чтобы разнять их. Карла вспылила и послала своих братцев куда подальше на итальянском, трещавшем быстрее, чем автоматная очередь. Натан взял ее за руку и увлек к тинистому берегу маленького пруда со стоячей, как надгробный камень, водой.

– Взгрела? – спросил он.

– Поделом.

Над поверхностью болотца вычерчивала круги стрекоза. К насекомому плыла лягушка, оставляя прямолинейный след.

– Что скажем моему отцу?

– О чем?

– О нас.

– Старый пруд. Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине.[34]

– Что?

– Это хайку Басе.

– Ты по-японски, что ли?

– Хайку – это короткое стихотворение, которое передает непосредственный опыт отдельного мгновения, обычно связанного с природой и существующего одновременно внутри и вне нас, без всякого умственного искажения. Хайку Басе передает «плюх» лягушки.

– И все это ради какого-то «плюх»?

– «Плюх», от которого автор себя не отделяет, «плюх» как путь, ведущий его к дзенскому пробуждению. Все связано в этом стихотворении: вечность и миг, покой и движение, безмолвие и звук, жизнь и смерть.

– Ты это собираешься сказать моему отцу?

– Если бы зависело только от меня, я бы ответил «да» на его вопрос.

Несмотря на сдержанность, к которой ее вынуждали братья, Карла не смогла противиться порыву, бросившему ее к Натану. Их губы быстро нашли друг друга. Тела сплелись под ивой. Поцелуй прервали вопли. Марко и Лука замахали руками в десятке метров от них. Карла погладила Натана по лицу, вкус его губ она еще ощущала на своем языке.

– Если хочешь на мне жениться, ты сначала должен попросить моей руки.

– Думаю, что в первую очередь надо бы спросить Леа. Ее это касается больше, чем твоего отца.

– Она мне уже сообщила свое мнение, так что можешь быть спокоен. Заметь, можно пожениться и не спрашивая отцовского благословения. Этьен без него обошелся. Но тогда придется уехать отсюда как можно скорее и больше не рассчитывать на возвращение.

– А ты сама хочешь выйти за меня?

– А ты согласишься смотреть концерты по телевизору? Вечером, в домашних тапочках?

– Да. Ты готовить умеешь?

– Только итальянские блюда. А водопроводный кран починить сможешь?

– Я могу даже выносить мусор и выгуливать собаку.

– Мои братья тебе нравятся?

– Нет.

– Значит, и в невзгодах, и в радости?

– Невзгоды мы уже пережили.

– Я уверена, что люблю тебя – с тех пор, как увидела на кухне среди моей семьи. В общем, «да». Если и есть что-то в мире, чего я хочу, так это выйти за тебя.

Несмотря на бдительный надзор братьев, он поцеловал ей руку, переплетя ее со своей. Были в их отношениях нежность, соучастие, влечение. Три основы любви.

– Не забудь, что на моем попечении двое детей, – напомнил Натан.

– Ты о Джесси и Томми?

– Да. Надеюсь, они еще не совсем допекли моих родителей.

– Хочешь оставить их у себя?

– Со мной им будет лучше, чем с теми, у кого я их забрал. И у меня нет никакого желания отдавать их в руки мелких чиновников социального обеспечения.