Последний Завет - Филипп Ле Руа

– А ты согласишься смотреть концерты по телевизору? Вечером, в домашних тапочках?

– Да. Ты готовить умеешь?

– Только итальянские блюда. А водопроводный кран починить сможешь?

– Я могу даже выносить мусор и выгуливать собаку.

– Мои братья тебе нравятся?

– Нет.

– Значит, и в невзгодах, и в радости?

– Невзгоды мы уже пережили.

– Я уверена, что люблю тебя – с тех пор, как увидела на кухне среди моей семьи. В общем, «да». Если и есть что-то в мире, чего я хочу, так это выйти за тебя.

Несмотря на бдительный надзор братьев, он поцеловал ей руку, переплетя ее со своей. Были в их отношениях нежность, соучастие, влечение. Три основы любви.

– Не забудь, что на моем попечении двое детей, – напомнил Натан.

– Ты о Джесси и Томми?

– Да. Надеюсь, они еще не совсем допекли моих родителей.

– Хочешь оставить их у себя?

– Со мной им будет лучше, чем с теми, у кого я их забрал. И у меня нет никакого желания отдавать их в руки мелких чиновников социального обеспечения.

– Я всегда хотела шестерых детей. Половина уже есть.

– А какова процедура, чтобы попросить твоей руки?

– Сперва ты должен предстать перед судилищем.

126

Пылкий соискатель вышел из испытания немного оглушенным. Представ перед трибуналом из трех человек – Маттео и двух его сыновей, – Натан погасил огонь любопытства, ответив на вопросы о своем детстве, связях, работе, религиозных и политических убеждениях, а главное, о супружеской жизни, которую готовил Карле.

Он сочинил экспромтом вполне достоверный персонаж и сыграл роль. Старый Браски был изощреннее любого детектора лжи, и любое колебание вызвало бы его недоверие. Тем не менее у Натана были явно серьезные намерения. Он вернулся в этот мир, чтобы отомстить за друга. Отныне его целью было остаться в нем вместе с самой красивой и привлекательной из женщин.

Сидя лицом к Браски, он рассказал о своем детстве в Аризоне, в индейской резервации, где его воспитывали отец индеец навахо и мать японка. Его знакомства тогда ограничивались деревьями, речкой и облаками. Из женщин он упомянул только Мелани и прекрасные годы, которые провел с ней в Сан-Франциско. В любом случае, только она врезалась в его память. Говоря о своем ремесле, рассказал только о воссоздании психологического портрета преступников, умолчав о разъездах по всему свету, о трупах, громоздившихся на его пути во время расследований, и о больных мозгах, в которые ему приходилось вживаться. Будущее вместе с Карлой виделось ему в большом доме на берегу океана, в окружении детей – Леа, Джесси, Томми плюс тех, которых ему хотелось бы зачать с ней. Деньги, полученные за выполнение последнего задания, позволят ему найти хорошее место. Он подумывает о том, чтобы взяться за другую профессию. Какую? Он пока еще не знает. Но если есть две руки, две ноги и голова в придачу, работа всегда найдется. О близости с Карлой ему легко было говорить, потому что настоящих сексуальных отношений у них еще не было, за исключением той камбоджийской фелляции, хотя эту деталь он предпочел сохранить в себе. Наибольшую сдержанность ему пришлось проявить касательно своих философских убеждений. Тут дзен-буддизм проходил по разряду секты. Пришлось объяснять, что Будда изобрел не религию, но искусство жизни, и проповедовал терпимость. По мнению Натана, Иисус действительно существовал. Он вполне признавал незаурядность Христа и его исключительные способности. Уважая религию Карлы, он вовсе не побуждал ее отдалиться от нее. Наоборот, ему ее вера в Бога нравилась. «Хорошо, когда во времена воинствующего материализма твоя супруга ведет духовную жизнь». Благодаря этой фразе Натан набрал очки. Что касается его политических воззрений, то их у него просто не было, поскольку он долго жил вне общества. «Хотя просвещенная диктатура всего лишь утопия, она кажется мне наименее плохой из систем, поскольку народ в массе своей часто ошибается». Тут Натан опять заработал очки. Тем более что сослался на опыт Лоренцо Медичи. В своем глухом углу Браски не жаловали ни итальянский парламент, ни клики коррумпированных политиков. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из администрации приперся сюда требовать у них отчета. Впрочем, этого никогда и не случалось.

После часа придирчивого допроса патриарх произнес речь, скроенную дамокловым мечом. Марко перевел: «Карлита знала до вас только двоих мужчин. Первый, Модестино Карджези, отец Леа, был мелким мошенником из Неаполя. Он лишил ее невинности на танцах, обрюхатил и бросил. Месяц спустя его тело нашли с двумя пулями в спине на пустыре в Палермо. Второй, Этьен Шомон, за которого она вышла замуж, больше корчил из себя исследователя на другом конце света, чем занимался собственной семьей. Его нашли замерзшим во льдах. До сегодняшнего дня моя дочь делала только плохой выбор. Но Господь в милосердии Своем исправил ее ошибки, покарав лютой смертью тех, кто ее обидел. Он приглядывает за ней, и Его рука обрушится на любого нечестивца».

Маттео перекрестился и вбил последний гвоздь:

– Если не хотите, чтобы Бог занялся вашей судьбой, уважайте мою дочь.

После этого увещевания, имевшего по крайней мере достоинство ясности, Натан получил наконец разрешение удалиться. Настал черед Карлы. Она ждала снаружи, в беседке, увитой виноградом, вместе со своей матерью. Увидев, что он вышел, она бросилась к нему.

– Теперь они хотят поговорить с тобой, – сказал Натан.

Он сел на ее место рядом с Марией, которая разразилась кудахтаньем, в котором он не понял ни слова.

Маттео налил себе вина, прежде чем произнести свой вердикт. Марко и Лука смотрели на сестру, не говоря ни слова. Держа стакан в руке, старик показал себя во всей красе:

– Дочь моя, ты вернулась после двенадцати лет отсутствия. Твоя мать страдала, братья тебя прокляли, и, признаюсь, я убедил себя, что у меня нет дочери. Если бы ты явилась одна, я бы тебя, возможно, прогнал, с согласия твоих братьев. Но присутствие этой девочки и этого мужчины, твои усилия, чтобы воссоздать семью с нашего согласия, побудили меня пересмотреть свое решение. Леа красива, мила, хорошо воспитана – сказать нечего. Что касается этого американца, то хоть он и не говорит по-итальянски, ничего не знает о Сицилии и не молится Господу, он уважителен к семье и к нашим правилам. Он любит тебя, это несомненно, и принимает тебя такой, какая ты есть, несмотря на твое не слишком блестящее прошлое. Но я сомневаюсь, что он обоснуется тут. И еще ему не хватает уверенности и властности. Ему трудно будет сладить с тобой. Хотя он смельчак, характера у него маловато, и он не настолько силен, чтобы подчинить тебя себе…

– Папа, – прервала его Карла, – я не нуждаюсь в том, чтобы ты мне перечислял…

– Тихо! – прикрикнул Марко.

Карла хотела защитить Натана. Но Маттео уже вынес вердикт, к которому неизбежно присоединились Марко и Лука.

– Не горячись, дочка. Думаю, что, несмотря на свои недостатки, это мужчина, на которого можно положиться. Он надежный.

Маттео встал и подошел поцеловать дочь.

– Ступай, дочь моя, можешь выходить за него. Но при одном условии. Свадьбу справим у нас в деревне, а не в Америке.

127

Черный вертолет поднял бурю пыли на площади Палаццо Акреиде. Из машины выпрыгнул человек и, согнувшись, подбежал к сидящим на террасе кафе Джанни и Тони, чтобы спросить адрес семьи Браски. Оба старикана дружно указали растрепанному, озабоченному Дарио Каретте ухабистую тропинку.

– На вертолете туда не доберетесь, – сказал Джанни.

– Почему? – удивился Каретта.

– Дорога узковата для этой штуки.

Агент Интерпола стерпел насмешку не моргнув и поблагодарил, прежде чем вернуться к аппарату.

– К Браски, – сказал Тони, подводя итог всей этой суете.

– Как и та помятая машина, которая проехала тут вчера, – добавил Джанни.

– Что-то у них там творится.

– Сперва разбитая немецкая машина, потом еще вертолет… Можно сказать, к ним зачастили.

– Спорим на десять евро, что они сядут прямо на свеклу Маттео и нарвутся на заряд дроби? – предложил пари Тони.

Несколькими километрами дальше и сотней метров выше пилот вертолета приметил рядом с фермой поле и пошел на посадку. Сидевшие за его спиной белокурый бельгиец и толстый американец приготовились сойти. Каретта спрыгнул на землю первым, но заряд свинца вынудил его тотчас же упасть ничком. Он приподнял голову. Руки и лицо были в крови.

– Проклятье, он ранен! – завопил американец, выхватывая оружие.

Каретта облизнул губы. У них был сладкий вкус. Свекла. Он сделал толстяку знак опустить пистолет, что не помешало старику-крестьянину снова вскинуть охотничье ружье и выпустить еще один заряд крупной дроби. Свинец царапнул корпус машины. Из-за спины стрелка выскочил какой-то человек. Уткнувшийся носом в землю Каретта узнал Натана Лава, пытавшегося призвать Маттео Браски к рассудку. Итальянский полицейский медленно встал, вытирая лицо. Дал понять двум другим пассажирам, что путь свободен, и рассыпался в извинениях перед владельцем свекольного поля.