Сын Архидемона. (Тетралогия) - Александр Рудазов

Неожиданно я заметил, что камера в плече скафандра направлена прямо мне в лицо. Вся злость сразу куда-то испарилась. Немало этому помог и Рабан, тоскливо захныкавший у меня в голове от боли. Мне стало так стыдно, как будто хомячка пнул.

— Ты что, все еще записываешь? — осторожно уточнил я.

Сигизмунд молча кивнул.

— Этот кусок потом сотрешь. Я сам прослежу. Ладно уж, хрен с тобой, попробуем что-нибудь сделать… Эй, ты, дед, подь сюды!

Старейшина тут же подбежал, как послушная собачка. Роль хвостика играли еше несколько мужиков.

— Значит, так. Я отправляюсь к Аллаху и спрошу у него совета… А вы ждите. Твое Высочество, займи чем-нибудь этих рыцарей.

— Чем? — растерялся Сигизмунд.

— Да хоть песни им пой! Чем угодно! Пушку не теряй, если что — держи оборону. У тебя там сколько патронов?

— Полного заряда хватает на пятьдесят выстрелов. Батарея сама со временем подзаряжается, где-то за сутки…

Я быстро произвел расчет. Сигизмунд стрелял трижды, я — один раз, вхолостую. Значит, осталось сорок шесть «патронов». А рыцарей всего с полсотни. Проблем возникнуть не должно…

— Угу. В общем, жди.

ГЛАВА 26

Ловкость рук — и никакого мошенничества!

Я стартовал со скоростью хорошей ракеты. С земли за мной зачарованно следили сотни глаз — одни с ужасом, другие с восхищением. Рыцарскому спецназу через переводчика объяснили, что я полетел советоваться с Аллахом, и они моментально подняли возмущенный шум. Но никто не сдвинулся с места.

Плохо, что небо такое чистое. Ни одного облачка, чтобы замаскироваться! Пришлось просто подниматься как можно выше и надеяться, что среди вражеского войска не окажется никого столь же зоркого, как я. Расстояние, разделяющее наступающих крестоносцев и деревню, я преодолел за несколько минут и аккуратно завис прямо над войском.

Армия крестоносцев, ползущая по пустыне, напоминала колоссальную гусеницу. Она растянулась на несколько километров и двигалась очень медленно. Видимо, крестоносцы не слишком торопились к Гробу Господню.

Впереди шла конница — несколько тысяч латников с копьями, высоко поднятыми штандартами, разнообразными гербами на щитах. Интересно, а им не жарко в этих доспехах? На аравийском солнышке они должны здорово раскалиться…

Следом двигалась пехота и обозы. Пехотинцев было в несколько раз больше, но вооружены они были куда как хуже, и доспехи на них были пожиже. А в обозах кучами везли награбленное, провизию, раненых и прочее добро, не способное передвигаться самостоятельно. Там же я заметил немало женщин явно нетяжелого поведения — маркитантки.

— Где тут самый главный? — деловито поинтересовался я, осматривая караван сверху.

Держался я на такой высоте, чтобы мне было все видно, а вот меня — нет. Если кто и заметит, примет за ворона или грифа…

— Главных здесь несколько, — хмыкнул Рабан. — Вон тот в рясе — Петр Пустынник. Он пришел самым первым, с войском простолюдинов, и первым же потерпел поражение. Но на него можешь не обращать внимания, сейчас он уже ни на что не влияет. Сейчас самый влиятельный жук — герцог Готфрид Бульонский. Вон тот, толстый, который впереди всех гарцует. Он и Иерусалим возьмет, и править там потом будет. Вообще-то в самом начале крестоносцев было полтораста тысяч, но повоевали уже немало, так что три четверти войска потихоньку рассосалось. Зато остались как раз самые крутые и упертые!

— Угу. Понятно. А как ты думаешь, что будет, если я этого Готфрида сейчас убью?

— Ну-у-у… — задумался Рабан. — Точно сказать невозможно, но думаю, они на пару-тройку дней задержатся, переругаются все, потом выберут нового лидера и попрут дальше. Готфрид все-таки не Чингисхан и не Аттила, из-за него они назад не повернут. Сами управятся…

— Но у нас будет пара дней отсрочки… Ладно, все равно ничего лучше я не придумаю. Кокну его, а этим, в деревне, скажу, чтоб драпали куда-нибудь, да побыстрее… Блин, теперь наверняка в черти угожу, не отмажусь…

— Это точно, — вздохнул Рабан. — Станешь новым Гаврилом Принципом… ну это который эрцгерцога Фердинанда в четырнадцатом году застрелил, — пояснил он, догадавшись, что я не знаю, кто такой этот Таврило.

— Знаешь, а ведь ты был прав — зря мы с этим принцем связались! Идеалист хренов… Лучше б у меня Палач был в напарниках — он хоть и шизанутый, но зато никогда со мной не спорит.

Рабан подчеркнуто молчал.

— Ну что, идем в атаку?… На таран!!! — взревел я, пикируя вниз.

И затормозил. Я пролетел всего метров десять и резко замахал крыльями, едва не порвав перепонки. Мне вдруг пришла в голову замечательно остроумная идея, способная, если повезет, не только затормозить войско крестоносцев, но и вообще отменить Первый Крестовый поход. А то и последующие! Более того, если вести об этом разлетятся по миру, я окажу серьезную услугу христианству!

— Действуй, патрон, — моментально одобрил Рабан.

Я поднялся еще выше. Еще… еще… еще… Теперь армия подо мной выглядела муравьиным караваном, я с трудом различал отдельных людей… Я парил между крестоносцами и солнцем, чтобы меня нельзя было заметить даже в виде птицы. Ну а теперь все зависит от одного-единственного меткого броска…

Крест, конфискованный у излишне борзого монаха, я захватил с собой. И теперь именно его и собирался использовать. Я ухватил его поудобнее, расправил крылья, чтобы какое-то время оставаться неподвижным, прицелился…

Чувство Направления отлично может заменить оптический прицел. Я инстинктивно чувствовал, куда и с какой скоростью нужно метать. Помогло и сверхзрение — даже с такой высоты я отлично различал герцога Готфрида. Взмах — и крест со свистом летит вниз, все ускоряясь и ускоряясь…

В такой ситуации даже крохотный камешек превращается в опасный снаряд. А крест монаха весил порядочно, поэтому святой символ врезался в мишень подобно миниатюрному метеориту. А поскольку мишенью был затылок Готфрида Бульонского, в войске это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

Ну сами представьте — с небес прилетает здоровенный серебряный крест, бьет в башку главного генерала и застревает у него в черепе, разбрызгав мозги во все стороны. Я специально кинул его так, чтобы он приземлился острым концом.

Передовая часть конницы затормозила практически сразу. Потом следующие, следующие, и так до самого конца. Моментально начался шум: мол, фигли встали, дорога и так узкая. Но когда в хвост колонны ушло сообщение о преждевременной гибели главнокомандующего, паника начала распространяться со скоростью радиовещания. Предводителя, даже не успевшего понять, что его убило, стащили с коня, уложили на землю, столпились вокруг него и принялись шумно спорить. А уж когда необычный снаряд извлекли из черепа и продемонстрировали всем желающим, толпа и вовсе растерялась. Со всей армии начали сбегаться монахи и священники, Петр Пустынник подоспел самым первым. Он же первым грохнулся на колени и начал биться башкой в песок и орать что-то дурным голосом.