Бедный Енох - Алексей Тарасенко

Дом стоял на высоком холме, под которым распласталось огромное пространство какого-то водоема, покрытого снегом, почему-то в разных направлениях истоптанным тропинками по которым ходили люди.

Но сейчас там никого не было, и все представлялось пустынным и печальным.

С одной стороны к участку Фетисова подступал густой березово-сосновый лес, в который с участка вела калитка в заборе.

— Печально как-то здесь! — сказал я, едва выйдя из машины, когда мы уже заехали на участок.

— Да! Очень, очень уютненько! — ответил Фетисов, нарочито громко, видимо думая, что по-иному я его не расслышу — мне здесь нравится! Тишина, одиночество и покой!

Я думаю о том, что понимаю моего необычного друга, в конце концов — от чего же, едва получив возможность, я уезжаю на мамину дачу?

Потом мы несколько минут загоняем машину в пристроенный к дому гараж, оказавшийся так некстати узким, так что въезжая в него на такой широкой машине, которая была у Фетисова, нужно было быть весьма осторожным:

— Тут когда-то жили другие люди — пояснял, чуть ли не криком мне Фетисов, не в меру газуя, так что мотор громко подревывал, — они и спроектировали этот дом, и гараж делали исходя из габаритов своей машины.

У меня как будто от сердца отлегло — дом, оказывается, этот закос под безвкусицу, строился исходя из вкусовых предпочтений других людей, а не Фетисова, так что его «авторитет» в моих глазах, уж было пошатнувшийся, восстановился.

Едва же мы разместились (Фетисов мне показал дом и мою комнату, где я буду спать), сев в каминном небольшом зале, к нам пришел, появившись невесть откуда, большой черный кот с белой грудкой и красивыми, большими и желтыми глазами. Глаза кота просто светились какой-то необычной для кошек добротой и чем-то напоминали глаза Фетисова.

— А вот и мой красавец! — с радостью в голосе сказал громко Фетисов, взяв на руки моментально начавшего громко урчать котэ.

Пока же Фетисов гладил котика, я по своей инициативе разжег огонь в камине, после чего передал по просьбе Фетисова ему пульт от телевизора взяв его с журнального столика.

Новости показывали все тоже самое — приложив немало усилий полицейские подразделения, специально созданные для разгона демонстрантов вытеснили бунтующую молодежь из Кремля:

— Так вот оно что! — глядя в экран, кажется, сам себе сказал Фетисов — вот что он задумал и почему не хочет, чтобы я оставался здесь!

Хотя Фетисов и говорил достаточно отчетливо, так что мне и показалось, будто он рассчитывал тем самым на мою реакцию, я решил не спрашивать его, что он только что имел в виду.

— Это ваш кот? — спросил я после того, как мы молча некоторое время смотрели телевизор — домашний?

Фетисов, как мне показалось, даже искренне удивился:

— Нет! Я зову его Василевсом. А чей он на самом деле — не знаю.

— Так он, значит, не живет у вас здесь?

Удивление Фетисова не проходит:

— Нет. Но он всегда появляется, когда я оказываюсь здесь.

За сим Фетисов стал нежно так чесать Василевса у подбородка, отчего котяра замурлыкал еще громче, чем раньше.

— Такой чистенький, ухоженный — и не хозяйский? — спросил опять я, но мне ответили невпопад:

— Охраняет тут мой дом!

Еще спустя время Фетисов, поставив Василевса на пол, пошел готовить, как он сказал «червячка заморить», но перед этим угостил меня белым вином:

Твой сверхбесчеловечный враг,Зовущая себя Юдолью,Смешает кровь с белым виномИ в сердце отзовется болью —

Продекламировал он, разливая вино по бокалам:

— Пробуйте, Андрей! Может, вам не понравится?

— И тогда вы что? Откроете другую бутылку?

Но Фетисов, как кажется, хочет уже повыпендриваться:

— А почему бы и нет, Андрей? Ради дорогого гостя ничего не жалко!

Отпробовав вина я одобрительно покачиваю головой, хотя, признаюсь, и не особый знаток всех этих вопросов. Вино и вправду оказывается вкусным, но больше про него я ничего сказать и не могу. Это вино могло быть как каким-нибудь очень особенным, так и чем-то простым, столовым, но в французской бутылке.

Зато доволен Фетисов, внимательно наблюдавший своими добрыми глазами за моей реакцией, и, удостоверившись, видимо, в том, что я доволен — ушел на кухню, а вслед за ним, где-то через минуту, с видом хозяина этого дома ушел и Василевс.

Я же, сначала выключив телевизор, после, с того же дистанционного пульта завел большую фетисовскую «шарманку» — аудиосистему, запустив аудиодиск на игру, и тут из динамиков зазвучала песня — как раз той самой старой-старой, давно всеми позабытой индастриал-группы, которую я так любил и песни которой все еще по старой памяти иногда напевал.

— Ух ты! — сказал я сам себе — а у нас с Фетисовым в чем-то схожие вкусы!

Просидев в каминном зале еще полчаса я уже было заскучал, как Фетисов позвал на ужин. Пока я шел в столовую, где Фетисов шумно звеня посудой накрывал на стол, Василевс, отираясь у входной двери, с надеждой глядя на меня мяукал, и, как я понял, просился на улицу.

Выпустив кота я не стал закрывать за ним дверь, а подождал на пороге, пока он, все время на меня оглядываясь и смотря так, будто умолял подождать и не затворять за ним, сделает свои дела, которые после им были аккуратно припорошены снежком, и после — запустил его обратно.

За такое участие Василевс благодарно потерся мне о ноги и обвил ногу хвостом, так что я о него споткнулся и чуть было не упал, едва вздумал идти.

Как это и принято у хороших людей, первым делом в тарелку еду положили коту, и уже после, убедившись, что тот ест, Фетисов наполнил мою тарелку и уже напоследок свою.

Мы снова пили вино, на сей раз уже красное, и Фетисов, слегка захмелев, разговорился:

— Вот! — сказал он — я часто думаю о том, что я работаю, что-то делаю, стараюсь, но при этом, как мне кажется, постоянно встречаюсь с тем, что те, для кого я что-то делаю — зачастую просто не могут оценить моих трудов в виду своей зачастую недалекости или чувственной неопытности. Это как в архитектуре — архитектор возводит шедевр, а люди его не ценят, потому как совершенно не в курсе всех этих архитектурных тонкостей. Пропорции там всякие, соотношения объемов… Возведи ты где-нибудь сущее уродство — его все заметят, а уж если его правильно оформить, чтобы все было чистенько-аккуратненько — похвалят, и неважно, что твое здание — монстр! Я вообще не понимаю, почему архитекторы давно не красят свои здания золотой краской! Это же верный путь к успеху у архитектурно непросвещенной публики! И плевать, что скажут критики. Они же для всех — кто?