Дорога к тебе - Барбара Делински

— Я не знаю.

Снова подняв Рэйчел на руки, Джек плечом открыл дверь и вошел в галерею. Рэйчел испытывала некоторое смущение, но все же была в полном восторге.

— Мистеру Вулфу это не понравится, — пожаловались сзади, но Джек не останавливаясь продолжал идти вперед, туда, где проводились выставки, — в зал, где раньше Рэйчел мечтала увидеть свои картины.

Там было темно, царила таинственная тишина. Рэйчел затаила дыхание, но тут Джек внезапно повернулся и подошел к стене, чтобы локтем зажечь свет. Когда это ему удалось, он вынес Рэйчел на середину зала и осторожно опустил на пол. Встав сзади, он обхватил ее руками за талию и положил ей на голову подбородок. Эта до боли знакомая поза заставила бы Рэйчел заплакать, если бы ее внимание не было отвлечено другими вещами — и отнюдь не голосом сзади, который продолжал бубнить: «Мистеру Вулфу это не понравится». Она едва могла дышать. Ее глаза блуждали по комнате, не зная, на чем остановиться, желая охватить все сразу — это ведь были ее дети, дорогие дети. Когда слезы затуманили ее взгляд, Рэйчел обеими руками стала их вытирать. Кое-как осушив глаза и прижимая руки ко рту, она начала осмотр с рысят. Это полотно было ее любимым, она уже и раньше видела его обрамленным и висящим на стене галереи, как и два соседних. Но тут она вдруг увидела бабочек… и гремучую змею. И серого кита. И овец. И арктического волка, ее одинокого арктического волка, светлая шкура которого ослепительно сияла на солнце.

Рэйчел ахнула. Она ведь не успела закончить волка.

Боже всемогущий! Она не закончила и перепелок… и оленей… и белую цаплю тоже. Боже всемогущий! Полярные гагары! Полярные гагары, которые в сумерках отражаются на зеркальной глади лесного озера, где посредине остров, а небо залито полярным сиянием. Это сделал Джек — больше так никто бы не смог. И сделал он это ради нее, сделал просто превосходно.

На этот раз она не стала сдерживать слез. Когда Джек повернул ее к себе, Рэйчел обняла его за шею и крепко к нему прижалась.

— Не плачь, ангел, — уговаривал он, — пожалуйста, не плачь. Я только хочу, чтобы ты была счастлива.

Она хотела ему сказать, что он сделал все настолько прекрасно, что невозможно испытать большего счастья. Она хотела сказать, что скучает по тем дням, когда они вместе рисовали, и мечтает, чтобы они занялись этим снова. Она хотела сказать, что любит его… но никак не могла справиться со слезами.

Она никогда еще так не плакала. Она никогда еще так не любила.

Почувствовав какое-то движение, Рэйчел поняла, что они садятся на пол. Прижав к себе, Джек начал ее баюкать как маленького ребенка.

Потом он заговорил — ласково и нежно, но достаточно громко, чтобы заглушить ее всхлипывания:

— Мне это не приходило в голову до тех пор, пока я не пришел сюда и не увидел рысят. Бен над ними трясся, говорил, что это полотно его любимое, и тут я вспомнил, как мы вместе его делали. Он этого не знал, а стало быть, ни о чем бы не догадался, если бы я доделал остальные. И тогда я загорелся. Ты заслужила эту выставку, Рэйчел, — всей своей работой, своим талантом, своей настойчивостью. Я не стал бы ничего делать, если бы надежда на твое скорое пробуждение не таяла с каждым днем. Я стал думать, что если ты не придешь в сознание, то второй такой выставки уже не будет. Я хотел, чтобы у тебя была хотя бы одна выставка, Рэйчел, ты слишком много и долго трудилась.

Он прижал ее голову к своей груди. Всхлипы затихли — Рэйчел жадно ловила каждое его слово.

— Там, в больнице, я чувствовал себя совершенно беспомощным, — продолжал он. — Я говорил с тобой, помогал тебя двигать, но ты никак не просыпалась. Вечером я возвращался в Большой Сур, желая сделать хоть что-нибудь полезное. У меня перед глазами все время стояла моя собственная работа, а нужные материалы лежали у тебя в студии. И тогда я решил попробовать, только попробовать. — Рэйчел слышала, как учащенно бьется его сердце. — Это было невероятно — я ведь уже много лет не рисовал. Но я справился, чувствуя себя более талантливым и более целеустремленным, чем когда бы то ни было. А еще я мечтал, — добавил он, — знаешь о чем?

Она молча покачала головой, отчаянно желая, чтобы сбылись ее собственные мечты.

— Чтобы мы опять занимались этим вместе. Мне не нужно моей подписи под картинами — пусть они будут только твоими. А я и дальше буду заниматься проектами, только не такими объемными, — буду проектировать дома для тех людей, которые станут мне улыбаться и радоваться тому, что я сделал. Вначале ведь так и было, но с тех пор прошло столько времени, что я уже и забыл об этом. А если ты о чем-то едва помнишь, то и не будешь по нему особенно скучать до тех пор, пока не случится что-то неординарное, способное освежить твою память. Так вот, случай с тобой как раз и освежил мою память. Я вспомнил о том, как когда-то работал, и вспомнил о нас — о чем я, возможно, не хотел вспоминать, поскольку это было слишком хорошо и осталось в прошлом.

Рэйчел понимала, что он имеет в виду. Она прекрасно это понимала.

— Я не жалею о том, что занялся архитектурой. В юности я нуждался в деньгах, и архитектура мне их дала, но теперь с меня достаточно. Хватит! Ты вот всегда говорила о приоритетах. Да, у меня они были серьезно сдвинуты, но, когда я сидел возле твоей кровати, я смог привести их в порядок. Так что теперь я хочу проектировать дома и рисовать тебе задние планы. Я хочу жить в Большом Суре и быть с девочками, и еще я хочу разговаривать с тобой, Рэйчел. К нам вернулись старые привычки, но если когда-то мы сумели их разрушить, то сумеем и теперь. Я хочу, чтобы мы с тобой разговаривали. Я хочу, чтобы мы поженились.

Рэйчел снова начала плакать, и это были слезы радости. Привстав, она подставила ему губы, и Джек ее поцеловал, закрепляя этим поцелуем все, что он сейчас сказал, и вновь унося ее в те места, где Рэйчел не бывала уже много-много лет. Наконец, оторвавшись от ее губ, Джек обхватил руками ее голову и тихо прошептал:

— Я всегда тебя любил. Всегда.

Она видела это по его глазам. Но ведь когда-то случилось так, что огонь, который в них горел, вдруг погас.

— Ты отгородился от меня, — срывающимся голосом пожаловалась она.

— Я был глуп, я был чересчур горд. Я не понимал, что в жизни важнее всего. — Он вернул ей обвинение: — А ты ушла.

— Мне было больно, и я хотела очутиться подальше от источника этой боли.

— Когда ты мне позвонила, я не знал, что ты беременна. Я должен был бросить все и приехать. Мне очень жаль этого ребенка.

— Да. — Она тоже оплакивала этого ребенка. Очень жаль, что так получилось. — Ты в самом деле ушел из фирмы?

— Ушел. И что ты об этом думаешь?