Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Андрей Громыко

Все участники находились в состоянии предельной сосредоточенности, а вначале она проявлялась еще и в том, что никто не улыбался. Только обостренным восприятием тех исторических дней объясняется то, что до сих пор перед моими глазами стоят многие картины заседаний. Особенно памятны первый день конференции и первое заседание с участием Эттли и Бевина после их победы на выборах.

…Вот сидит Трумэн. Он мобилизовал все свое самообладание, чтобы не выдать волнения. Ему, конечно, помогает и то, что почти все основные высказывания у него заготовлены, и он зачитывает тексты. При обсуждении соответствующего вопроса он допускает высказывания и без бумажки. Но они, как правило, краткие. Порой кажется, что он вот-вот улыбнется. Но это только кажется. Советники и эксперты делегации США беспрестанно о чем-то переговариваются между собой и, случается, подкладывают президенту какие-то записки.

Мне представляется, что держится президент как-то нахохлившись. Видимо, играет тут свою роль и то обстоятельство, что у него нет еще опыта встреч на таком уровне, да еще и с участием Сталина. Но надо отдать ему должное: каких-то резкостей или неучтивостей Трумэн не допускает.

А в общем-то на протяжении почти всей конференции президент сидел, как бы надев на себя маску.

…Черчилль. А как выглядит на конференции этот политический деятель-ветеран? Заявления он делает в общем-то краткие. Очень любит растягивать отдельные слова. Делает это явно нарочито. По ходу речи или заявления нетрудно увидеть то, что он хочет подчеркнуть особо. Эти слова он произносит как-то резче. В них проступают и резина и металл.

Почти никогда он не пользуется заготовленным текстом. Впрочем, говорят, некоторые свои заявления он любит заучивать наизусть…

У меня создалось впечатление о нем как об опытном ораторе. Свой капитал красноречия он умел хорошо и преподнести. Говорил без волнения, по крайней мере так выглядело внешне, хотя ощущалась его собранность, и он всегда был, как утверждали англичане, «алерт» – начеку.

…Эттли. Мы слышим его, когда он прибывает на конференцию в качестве премьер-министра. Однако употребляет он тот же политический язык, что и Черчилль. Прогнозы нашей делегации подтверждаются: все считали, что если лейбористы придут к власти, то политика Англии останется, по существу, той же, которую проводило и правительство консерваторов.

До выборов в Великобритании Эттли вел себя тише воды ниже травы. Может быть, когда делегация обсуждала внутренние вопросы, он и высказывал свое мнение – мнение Лейбористской партии. Но на заседаниях Эттли тогда не выступал. Не исключено, что этот опытный лейбористский лидер опасался, что то или иное его заявление в Потсдаме будет преподнесено в прессе так, что лейбористы недосчитаются некоторого количества голосов.

…Сталин. Он ведет себя спокойно и ровно. Так же ведет себя на конференции и советская делегация в целом.

Разумеется, атмосфера спокойствия и уверенности в советской делегации создавалась не инструкциями. Она рождалась как-то сама по себе. Влияла на нее вся правда и историческая правота политики Советского Союза, идей Октября, величие Победы нашей страны в войне.

Спокойную уверенность в правоте своего дела советские делегаты и в Потсдаме, и на других межсоюзнических конференциях испытывали еще и потому, что весь мир знал: никогда в истории человечества не было ни по масштабам, ни по глубине такого поражения агрессора, какое фашистская Германия потерпела в 1945 году, и для всех мыслящих людей азбучной истиной являлось то, что основная роль в разгроме гитлеровской военной машины принадлежала Советскому Союзу. Ведь решительный перелом в войне произошел до открытия второго фронта на севере Франции.

Советский солдат находился в Берлине – логове агрессора. Над Рейхстагом развевалось советское Знамя Победы.

Нет, нельзя этот зал Потсдама и все, что в нем происходило, отделить в мыслях от того, что свершилось в ту летнюю ночь, когда Гитлер дал приказ своим войскам напасть на Советский Союз. В том внезапном и коварном нападении оказались заложены и сокрушительное поражение агрессора, и величайшая по своему значению победа над ним.

В основе – уважение к Советскому Союзу

Завершая мои воспоминания, относящиеся ко встречам с участием лидеров трех союзных держав, считаю необходимым отметить одно существенное обстоятельство. Каждый раз наблюдал, что Сталин пользовался у своих коллег большим уважением. И со стороны Рузвельта, а затем – Трумэна, а также со стороны Черчилля и его преемника – Эттли.

Такое уважение находило выражение и в ходе официальных заседаний за столом переговоров, и в ходе неофициальных встреч. Оно находило выражение и во время встреч, на которых помимо глав присутствовали все ответственные представители трех держав.

Может быть, особенный интерес в этом отношении представляли совместные обеды, когда встречались и для работы, и как бы для передышки три человека, державшие в своих руках ключ, который они должны были вставить в дверь, чтобы отделить величайший в мире военный катаклизм от будущей мирной полосы развития.

Не надо было быть психологом, чтобы заметить, что каждый из трех лидеров хорошо сознавал свою роль. Конечно, на конференциях были представлены два мира – социалистический и капиталистический. Но проблемы, которые подлежали обсуждению, стояли перед всеми тремя государствами: требовалось добиться скорейшего окончания войны, причем такого, которого желают все три союзника. Но так как не во всех отношениях желания совпадали, то необходимо было добиться согласия на этот счет.

Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотами его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.

Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на ты не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей. Ведь он побывал в огне Англо-бурской войны в Южной Африке еще в начале XX века.

Тем не менее как-то само собой получалось, что все присутствующие – и главные, и не главные участники – фиксировали взгляды на Сталине. Даже если говорил другой участник, то почему-то большинство присутствующих все равно наблюдали за Сталиным, за выражением его лица, за взглядом, стараясь понять, как он оценивает слова и мысли своих коллег.

И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было. Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент.