Стилист - Геннадий Борисович Марченко

подножку, ухватившись левой рукой (хорошо хоть этот муфлон опустил стекло) за нижнюю кромку окна. Я не видел, что происходит с мотоциклом, но, судя по звуку оппозитного движка, мой модифицированный «Днепр» по инерции ещё несколько секунд ехал рядом с той же скоростью, и только затем стал забирать в сторону. Как он свалился на асфальт — я уже не видел. В этот момент кулак правой руки уже входил в контакт с физиономией водилы, а когда тот от неожиданности отпустил баранку, я тут же её схватил уже двумя руками и, выворачивая плечевые суставы, с натугой выкрутил влево. Перед глазами, метрах в двадцати, мелькнуло испуганное лицо воспитательницы, но я уже знал, что трагедии удалось избежать, я видел, как грузовик пошёл юзом, пересекая сплошную линию разметки, влетая в опору светофора. Дальше короткий полёт спиной вперёд, звон разбитого стекла, удар и темнота…

Первый раз я очнулся внутри «скорой помощи». Похоже, везли меня в «буханке». Зрение всё никак не могло сфокусироваться на говорившей что-то мне врачихе в белом халате, я видел, как шевелились её губы, но в голове стоял какой-то звон. Потом я увидел, как она наполняет из ампулы шприц, укола я не почувствовал, но вскоре снова провалился в спасительное забытье.

В следующий раз я пришёл в себя уже в больничной палате. Теперь в голове не звенело, она просто болела, а ещё болело в районе груди, и было трудно дышать. Я скосил взгляд вниз и увидел, что плечо загипсовано, а грудная клетка туго обмотана бинтами.

— Трещины в двух рёбрах и сломана ключица. Это не считая сотрясения мозга. Но вообще, говорят, жив ты остался буквально чудом. Если бы не влетел в витрину магазина, а потом в стойку с консервами — тебя бы уже в морге изучали. Пойду-ка я сестричку кликну, скажу, что ты очнулся.

Говорившим оказался мой сосед по палате, мужик лет сорока с трёхдневной щетиной на лице, который, подхватив костыль, резво заковылял к двери. В палате, рассчитанной на четверых, судя по всему, две койки пустовали, так что сосед у меня, похоже, был в единственном числе. И судя по тому, как резво скакал с загипсованной ногой, шёл на поправку.

Как позже выяснилось, Василий — так звали соседа — работал строителем, и пострадал по собственной глупости: решил пробежаться по доске с одного, ещё лишённого ограждения балкона строящегося дома на другой, потерял равновесие и рухнул вниз, на кучу стройматериала. Хорошо, что падал с высоты второго этажа, да ещё успел как-то сгруппироваться, приземлившись на ноги, а не головой, иначе закрытым переломом щиколотки мог бы и не отделаться.

Сообщение Василия заставило в палату забежать сначала сестру, потом пришёл мой лечащий врач Семён Маркович, расспросил, как себя чувствую, проверил реакцию зрачков, сказал, что сотрясение было серьёзным, а ещё я немного порезался, пролетая через магазинную витрину, предписал соблюдать постельный режим, дал сестре какие-то указания и ушёл восвояси.

— Девушка, — обратился я к сестричке лет тридцати с лишним, — доктор мне там таблеточки от головной боли не прописал?

— Я вам сделаю укол, а таблетки будете принимать по схеме, я вам о ней расскажу.

На следующий день голова уже почти не болела, а в 10 утра пришла Лена. Села рядом, молча взяла мою руку в свои ладони, чуть сжала. Я тут же притянул её к себе и чмокнул в щёку: в губы не стал, два дня не чистил зубы, и мне казалось, что моя ротовая полость несвежий запах.

— Ленка, жвачки нет случайно?

Жвачкой с некоторых пор я стал регулярно снабжать себя и Лену, но пряча пока от Наташки. Рановато ей пока баловаться бубль-гумом. Доставать жвачку приходилось через фарцовщиков. Ну не выпускали её у нас пока, почему-то считая идеологически вредным продуктом, так же, как «Кока-Колу» и гамбургеры. Глупость, конечно, всё равно через год-два начнут выпускать резинку с мятным, апельсиновым и даже кофейным вкусом.

— Жвачка? — переспросила Лена. — Есть.

Она достала из сумочки кубик гэдээровской жвачки с освежающим вкусом, развернула и сунула её мне в рот. Дальше она хлюпнула носом и промокнула глаза носовым платком.

— Ну-ка прекращай реветь, мне сейчас противопоказаны отрицательные эмоции. Что у тебя там, апельсины, яблоки? А где апельсины-то достала?

В общем, только заболтал жену, как появилась ещё одна посетительница — Галина Леонидовна. В руках объёмистый полиэтиленовый пакет, в котором помимо фруктов обнаружились колбаса, сыр и пара бутылок моего любимого кефира.

— В ординаторской есть холодильник? — спросила она у сестрички. — Вот и поставьте пока туда, когда пациент попросит — принесёте.

От Брежневой я узнал, что меня и в самом деле занесло спиной в витрину бакалейного магазина, от порезов стеклом и пластыри на шее и плече. А тот водитель действительно оказался из области, приезжал сдавать молоко на Останкинский молочный комбинат, где-то по пути успел опохмелиться, да так, что, когда его вытаскивали из кабины, почти лыка не вязал. Причём этот негодяй почти не пострадал, если не считать нескольких ушибов.

— Как ты не испугался?! Это же настоящий подвиг! — закатывала глаза Брежнева. — Тебя должны орденом наградить!

— Да брось, Галина, какой орден, главное, что дети не пострадали.

Тут нарисовался Семён Маркович и сказал, что пора бы и честь знать, после чего начал вежливо, но настойчиво выпроваживать посетителей. Да и я, если честно, почувствовал, что меня клонит в сон.

Отоспавшись, захотел кефирчику, о чём незамедлительно сообщил Васе, а тот дежурной медсестре.

— Слушай, а что это за тётка была? — спросил Вася, пока я наслаждался кефиром.

— Какая?

— Ну, которая кефир принесла.

— Брежнева, Галина Леонидовна, — как ни в чём ни бывало сообщил я.

— Да иди ты! Надо же… Вернусь на стройку — буду всем рассказывать, кто ко мне в палату приходил… Вернее, к нам.

Не успел добить бутылку, как в сопровождении врача заявился моложавый и улыбчивый милиционер с погонами старлея, записывать мои показания. Семён Маркович поинтересовался моим самочувствием, только после этого разрешив пообщаться с представителем власти.

— Прямо как в кино у вас получилось, — покачал он головой, закончив конспектировать мой рассказ. — Я бы так, наверное, не смог. Если бы не ваш подвиг — могли погибнуть дети.

— Нет, ребята, я не гордый, не загадывая вдаль, так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль, — процитировал я Твардовского.

— Ну, медаль не обещаю, но, думаю, ваши действия будут оценены по достоинству, — негромко рассмеялся старлей.

— А что с моим мотоциклом, не знаете? — задал я ещё один животрепещущий вопрос.

— Не знаю, но выясню, — пообещал