Поцелуй шелки - Тессония Одетт

мгновений, чтобы перевести дыхание, и еще несколько, чтобы отделиться друг от друга. Когда мы наконец это делаем, Дориан со смешком падает на траву, в то время как я устраиваюсь рядом с ним. Он притягивает меня к себе и, поглаживая мою спину, целует в лоб. Я кладу руку ему на грудь и лениво рисую круги на его мокрой от пота коже. Тишина, которая следует за этим, приятно успокаивает.

Наконец я говорю:

– Ты только что нарушил все клятвы?

– Я вступил в орден, – криво усмехается Дориан. – А значит, больше не обязан соблюдать обет безбрачия.

Я фыркаю от смеха.

– Сомневаюсь, что братство имело в виду именно это.

– Это лазейка, которую я безумно рад обнаружить.

– В чем именно заключаются твои братские обеты?

Дориан пожимает плечами, но этот жест, кажется, требует от него слишком больших усилий.

– Наши слишком многословные клятвы по сути вращаются вокруг трех главных принципов святого Лазаро: служения, истины и силы. Наиболее важные для братства те клятвы, которые мы произносим в самом конце нашего посвящения. «Моим телом я защищаю себя от греха. Этими руками я зажигаю Его Священный Огонь. Этими устами я говорю о спасении».

Я поднимаю голову и окидываю его обнаженную фигуру беглым взглядом.

– Я не уверена, что твое тело правильно поняло часть про защиту от греха.

За этим следует еще одно нерешительное пожатие плечами.

– Существуют и другие способы использовать тело для прославления святого Лазаро. Однажды я твердо намерен принести клятву, которая будет даже более важной, чем та, которую я дал братству.

Я улыбаюсь, понимая, на что он намекает. Я позволяю себе представить свадьбу, которой у нас никогда не будет. Слегка приподнявшись, я изучаю каждый дюйм его лица. Стараюсь зафиксировать его в памяти.

В сердце. Слезы угрожают вот-вот пролиться, но я смаргиваю их.

– Что такое? – хмурится Дориан.

Между нами остается один-единственный секрет, но я не осмеливаюсь его раскрыть. Вместо этого я останавливаю свой выбор на правде, которой могу поделиться.

– Я люблю тебя, Дориан. Пожалуйста, никогда не забывай об этом.

– Я тоже тебя люблю, – говорит он в ответ, поглаживая меня по щеке.

С довольным вздохом я кладу голову ему на грудь, позволяя звуку его сердцебиения смешаться с отдаленным шумом волн. Звук моей любви встречается с шумом моря. Я и не подозревала, что нуждаюсь в подобной комбинации. Рассвет придет, и вместе с ним…

Нет, не сегодня. Сегодня вечером я влюблена.

Сегодня я свободна.

Сегодня я живу.

Глава XLIII

Я просыпаюсь через пару часов. Небо по-прежнему черное, а звезды над головой по-прежнему яркие, но я знаю, что рассвет, должно быть, совсем близко. Мы с Дорианом заснули, прижавшись друг к другу и укрывшись сброшенной одеждой. Грудь Дориана равномерно поднимается и опускается под моей головой, пьянящий ритм, которым мне хочется насладиться еще немного. Мой желудок сжимается от мысли о том, что мне не стоит задерживаться. Я медленно высвобождаюсь из его объятий, время от времени замирая, чтобы убедиться, что не разбудила его. Дориан что-то неразборчиво бормочет, легкая улыбка касается его губ. Убирая прядь волос с его лба, я улыбаюсь в ответ. Затем с невероятной нежностью я накрываю Дориана его одеждой и надеваю свою. Закончив, я некоторое время стою над ним, сожалея, что не могу обнять.

Жаль, что у меня нет возможности попрощаться.

С прощальной улыбкой я оставляю Дориана и спускаюсь по склону утеса. Добравшись до скалистого берега, я сажусь поближе к воде, устремив взгляд на горизонт. Я жду несколько минут – может быть, часов, – наслаждаясь ощущением ветра в моих волосах, запахом соли, шумом волн. Моя кожа все еще покалывает от тепла Дориана, и я позволяю воспоминаниям о времени, что мы провели вместе, окутать меня, как одеяло. Я вспоминаю, что сейчас он один, спит на утесе, и надеюсь, что он не проснется. Если же это случится, я надеюсь, он не станет искать меня слишком усердно. Так для нас обоих будет лучше.

Через некоторое время до моих ушей доносится щелкающий звук. Я чувствую, как Подаксис устраивается рядом с моим бедром. Похлопав его по панцирю, я приветствую своего друга. Я ожидала, что он придет, особенно после той записки, в которой я сообщила, куда именно направляюсь с Дорианом.

– Что ты делаешь, Мэйзи? – спрашивает он.

Мой ответ звучит тихо, спокойно.

– Жду, когда взойдет солнце.

Подаксис постукивает клешнями, с беспокойством опустив взгляд.

– Как ты думаешь, Нимуэ придет?

– Если верить Заре, – вздыхаю я. – Морская ведьма сделает все, что в ее силах, чтобы заставить меня присоединиться к Сестрам.

– По крайней мере, так ты останешься в живых.

Я прикусываю нижнюю губу.

– По дороге сюда ты видел Дориана?

– Да.

– Он все еще спит?

– Как младенец. – Пауза. Затем: – Как думаешь, ты увидишь его снова?

– Нет. – У меня встает ком в горле.

– Мне так жаль, – говорит мой друг, поежившись. – Я знаю, как ты к нему относишься.

Я верю, что Подаксис действительно знает, потому что он испытывает то же самое к Наде. Именно поэтому я произношу свои следующие слова.

– Подаксис, я хочу, чтобы ты ушел до прихода Нимуэ.

Он фыркает.

– Делай что хочешь, я не уйду.

– Ты не сможешь пойти со мной.

– Почему? Потому что не могу стать одним из Сестер? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы остаться рядом, даже если придется бродить по дворцу Нимуэ как призрак.

Мои плечи опускаются. Я знала, что он так просто не сдастся.

– Здесь у тебя есть жизнь, которая только начинается. Жизнь с Надей.

Грибы на панцире Подаксиса становятся бледнее: верный признак того, что он понимает, от чего откажется, если последует за мной.

– Знаю, но я пообещал себе, что всегда буду рядом.

– Тебе не следовало давать подобных обещаний.

Мой друг открывает рот, но несколько секунд молчит, пока не произносит напряженным тоном:

– Я всегда винил себя в том, что случилось с Лютером.

Я бросаю на него пристальный взгляд.

– Почему?

– Потому что тогда я отказался ехать с тобой в город. Отказался менять форму. В ту ночь, когда ты встретила его… Я мог бы быть там.

– Это не твоя вина, Подаксис. Во всем виновата только я.

– Я бы присмотрел за тобой, если бы пошел. Научись я менять форму, мог бы отогнать от тебя Лютера. Даже понимая это, я все равно боюсь принимать благую форму. Возможно, даже больше, чем прежде. Я думал, доказав, что превращение для меня невозможно, избавлюсь от чувства вины за произошедшее с тобой. Вот почему теперь я отказываюсь уходить. Я даже не уверен, что могу оставить