Право быть - Вероника Иванова

Одна за другой серебряные иглы растворялись в крови, проходили сквозь стенки сосудов, мышечные волокна и все прочее, мешавшее воссоединению, собирались вместе и скользкими комками ползли наружу. Я харкал и не мог остановиться до того момента, как последний кусочек серебра, твердея на лету, глухо не шмякнулся на деревянный пол.

- Я смогла!

Возглас, который должен был бы звучать торжествующе, вдруг оборвался на выдохе, и я невольно перевел взгляд на женщину, только что совершившую самое невероятное чудо из всех. Перевел, чтобы сдавленно охнуть.

С уголков черных губ стекали две струйки. Тоненькие. Непрерывные. Такие же рождались в уголках глаз, в глубине тонких ноздрей и в ушных раковинах. Говорящая истекала кровью.

Она не сразу поняла, что происходит, сначала всего лишь испугалась неожиданных ощущений и, только когда поднесла к лицу ладонь, из пор которой тоже мало-помалу начинала сочиться черная жидкость, закричала:

- Не-э-эт!

Видимо, желание избавить меня от серебряного стража оказалось слишком сильным. Настолько сильным и страстным, что плоть наследницы рода Ра-Гро тоже не смогла ослушаться просьбы-приказа.

- Нет… этого… не должно… было… - Слова исчезали в черном потоке, хлещущем из горла.

А ведь все закономерно. Мое серебро, хоть и растворенное в крови, все равно оставалось живым и обособленным, а твое, сестричка, твое - часть тебя самой. Неотъемлемая и безвольная. Если бы у тебя нашлось время на размышление, ты непременно поняла бы это и не стала рисковать, стремясь отомстить, но, видно, исчезновение Борга разбило вдребезги чашу твоей выдержки. Ты решила, что я смеюсь над тобой и только потому остался? Решила, что хочу поиздеваться, ведь никакое оружие не могло причинить мне вред, а твой шепот не мог побороть голос свободного серебра в моей плоти? И даже если бы я сказал, что умираю, не поверила бы, посчитав мои слова шуткой, придуманной, чтобы причинить боль…

Женщина попробовала удержаться в сидячем положении, опираясь на руки, но ладони разъехались в стороны на скользком от крови полу, и сотрясаемое крупной дрожью тело рухнуло в ворох быстро напитывающихся черной влагой одежд.

- Не… должно…

Возможно, она могла бы выжить, но растерянность оказалась орудием убийства надежнее, чем все прочие: говорящая беспомощно скребла доски скрюченными пальцами, выпле-

вывала кровяные сгустки и даже не помышляла о том, чтобы попробовать приказать собственному серебру остановиться.

У тебя получилось бы, сестричка. Но мне по странному стечению обстоятельств не хочется подсказывать тебе путь к спасению. Наверное, потому что я вдруг вспомнил взгляд Борга, в котором плясали отблески костра, отраженные острой сталью, и ладонь рыжего, судорожно стиснувшую мое плечо в поисках поддержки, когда мои ноги и так еле меня несли.

Располагать возможностью подчинить себе весь мир и погибнуть по собственной неосторожности… Но, с другой стороны, не попытайся говорящая осуществить сжирающее ее изнутри желание уничтожить одного-единственного противника, получила бы она удовлетворение от стоящих на коленях тысяч людей?

Ты оказалась невероятно отважной, сестричка. Недальновидной, быть может, но смелости тебе не занимать. Или ты всего лишь устала от благоразумности и осторожности, которым вынуждена была подчинять свою жизнь с раннего детства? Тебе ведь приходилось прятать ото всех не только свои чувства и намерения, но даже лицо…

И все же ты не сдавалась. Ты боролась до последней минуты. До мгновения, когда испугалась собственной силы. Забавно, но и со мной случилось нечто похожее. По крайней мере свой страх я помню настолько отчетливо, что, наверное, эти воспоминания и помогали мне двигаться вперед. Правда, я никогда не боялся за себя, может быть, здесь кроется различие между нами? Может быть, именно некогда разошедшиеся в противоположные стороны направления нашей боязни и привели к нынешнему результату?

Лужицы черной жижи. Осколки, потерявшие текучесть. Одно и то же? Да, всего лишь серебро. Но в моей крови оно смогло жить собственной волей, а в твоей, сестричка, стало покорным орудием. Покорным до такой степени, что исполнило даже смертоносный приказ. А ведь обладай оно хоть капелькой свободы, которую ты щедро дарила всем прочим… Нет, все правильно. Ты была рабыней своей судьбы, от зачатия и до гибели, а значит, и серебряная кровь, питающая твое тело, пришла в этот мир преданным слугой, но не верным другом.

Тихо.

Пусто.

Спокойно.

Странно, но настоящий покой можно ощутить, только когда рядом с тобой кто-то умирает. Наверное, потому что в эту минуту мир словно делится надвое, одной половинкой продолжая свой бег, а другой навечно застывая надгробным изваянием на могиле прошлого. Вот и мне сейчас кажется, что время остановилось. Или не кажется?

Если черно-белая Нить жила в ритме пульса говорящей, ничего удивительного: еще долго она будет пребывать в оцепенении, прощаясь с одной привычкой и ища другую. Ожидая новую наследницу водяных магов, чтобы подарить ей небывалое могущество. И вполне могла бы дождаться, если бы…

Если бы я не был таким скупым.

Каприз то природы или богов, теперь уже не разобраться, он восхитителен, не спорю, но слишком опасен, прежде всего для самих носителей дара, не говоря уже об окружающих их людях и нелюдях. Да, они скорее всего сами себя истребят, и можно было бы не вмешиваться, однако… Есть одна крохотная гирька, не позволяющая чашам моих весов прийти в равновесие.

Ксо.

Нить обидела маленького дракона. Моего брата. И как бы далек ни был тот злополучный день, сколько бы ни утекло с тех пор вод по реке времени, я все равно должен вступиться и наказать обидчика. Потому что Ксаррон - тоже моя семья. И не только он.

Сколько раз я рождался на свет? Да, сначала лишь для того, чтобы вскорости умереть, но во мне, хоть и недолго, все же текла кровь моих матерей. Сколько их было? Десятки? А может, сотни? Не удивлюсь, если я таким образом когда-то породнился со всеми Домами, даже погибшими. Все драконы, неважно, по каким линиям, материнским или отцовским, Мои…

Братья.

Сестры.

Дети.

Я должен заботиться о них. Нет, не так. Я хочу заботиться. Оберегать.

Защищать.

Помогать.

Любить.

Любить… О, вот тут хотения уже не нужно, потому что любовь к родственникам жила во мне с самого рождения, ведь я и появился на свет только потому, что моя мать была влюблена в мир.

Мать. А на самом деле одна из дочерей или внучек. Интересно, она это понимала? Наверняка. И, конечно, жалела, что не сможет увидеть свое дитя, новорожденное и одновременно безмерно старое, почти такое же древнее, как сам подлунный мир. Если бы мы с тобой могли встретиться, мама… За одно мгновение взгляда глаза в глаза можно было бы отдать все, и жизнь оказалась бы самой малой платой из достойных.