Правда о Первой Мировой войне - Генри Лиддел Гарт

Действительные результаты, к которым стремился Фош, ставя свои условия, выходили за пределы перемирия. Если бы германская армия была сметена с пути, то Франция оказалась бы в состоянии заключить мир, руководствуясь своими условиями, а не условиями президента Вильсона. Таким образом парадоксальный результат поступка президента, позволившего солдатам выработать условия перемирия, выразился в том, что он свел на нет мирные условия, выраженные в «14 пунктах» президента Вильсона, и позволили германцам справедливо жаловаться – хотя это ни к чему не привело – что они попались на обман Вильсона, поверив его обещаниям, и это привело их к гибели.

Следующий пункт разногласий касался того, следует ли при обсуждении условий перемирия говорить о репарациях. Британцы возражали, французы же настаивали. Клемансо разумно говорил – против этого нечего было возразить: «Я хочу только упомянуть об этом принципе», и стоял за расплывчатую, но понятную формулу «репараций за убытки». Французский же министр финансов усиливал потенциальный эффект этого принципа, предлагая невинное на первый взгляд добавление, а именно: «Любые новые требования или притязания союзников останутся в будущем без внимания». Полковник Хауз проглотил эту пилюлю, и благодаря его поддержке эта оговорка была добавлена к условиям.

Дальнейший вопрос касался морских условий, и здесь позиции отдельных наций переменились. Фош, ставивший такие жесткие военные условия, теперь старался облегчить для Германии морские условия и требовал просто сдачи подводных лодок. Он спросил с явной насмешкой:

«Что касается германского надводного флота, чего вам его бояться? В течение всей войны только отдельные суда рискнули выйти в море. Сдача и этих единиц будет просто демонстрацией, которая понравится обществу, но больше ничего.

Сэр Эрик Гедд, первый лорд Адмиралтейства, напомнил Фошу, что британский флот «отгонял и страшил» германский флот, указав далее на то, что, если оставить германский флот в целости, тяготы войны будут длиться для британского флота, пока не заключат мира.

Ллойд-Джордж предложил столь же действительный, но менее унизительный для Германии компромисс. Морские условия должны говорить об интернировании, а не о сдаче германских надводных судов. Это предложение собрало большинство голосов, хотя Адмиралтейство пошло на уступки с явным протестом. В конечном счете, помимо сдачи 150 подводных лодок, поставили условием интернирование «в нейтральных портах, а в случае отсутствия их – в портах союзников» 10 дредноутов и 6 крейсеров, не считая легких сил. Учитывая трудность найти соответствующий нейтральный порт, в конце концов наметили британскую базу Скапа-Флоу.

Одно из важных значений затянувшейся дискуссии заключалось в том, что условия, которые хотели поставить Германии, не были выработаны, пока не капитулировала Австрия. Значение этого в том, как это и предвидел Ллойд-Джордж, что теперь союзники «могли предъявить Германии более жесткие условия» с меньшими опасениями получить отказ.

Согласие Германии на эти суровые условия было ускорено не обстановкой на Западном фронте, а скорее разложением «внутреннего фронта» вместе с угрозой нового удара в тыл через Австрию. Наступление союзников на западе все продолжалось. В некоторых местах оно как будто за последние дни успешно развертывалось. Но главные силы германцев все же благополучно ушли с самого опасного сектора, а полное разрушение ими грунтовых и железных дорог не позволяло союзникам так же быстро продвигать снабжение, как наступали войска. Неизбежно должна была настать передышка, пока эти дороги удалось бы починить, таким образом, и германцы выиграли бы время, чтобы укрепить свое сопротивление. Наступление к 11 ноября достигло линии Понт-а-Муссон – Седан – Мезиер – Мон-Гент, линии начальных боев 1914 года, но в стратегическом отношении это наступление остановилось.

Правда, предвидя это, Фош сосредоточил большую группу франко-американских сил с целью развить удар ниже Меца, прямо на восток в Лотарингию. Поскольку общее наступление союзников поглотило почти все резервы противника, этот удар, если его провести достаточно глубоко и быстро, обещал обойти целиком всю эту новую линию обороны вдоль реки Маас к Антверпену и мог даже сорвать планомерное отступление противника к Рейну. Но мало вероятностей, что этот удар в Лотарингии, подготовленный на 14 ноября, смог бы разрешить до сих пор неразрешимую задачу поддержания первоначального темпа наступления, как после первого прорыва. Фош так не думал. Когда его спросили, сколько времени понадобится, чтобы отогнать германцев назад, за Рейн, если они откажутся от условий перемирия, он ответил: «Быть может три, быть может четыре или пять месяцев. Как знать!» А его послевоенные комментарии к этому лотарингскому наступлению говорят:

«Значение этого наступления всегда преувеличивалось. На него смотрели, как на неизбежный удар, который должен был быть нанесен и вызвать нокаут немцам. Это глупость. Лотарингское наступление само по себе не было важнее, чем атака, готовившаяся в то время в Бельгии на реке Лис».

Более знаменательным было решение, принятое 4 ноября, уже после капитуляции Австрии, – подготовить концентрическое наступление на Мюнхен тремя союзными армиями. Армии эти должны были за пять недель сосредоточиться на австро-германской границе. В дополнение отдельный авиационный отряд Тренчарда должен был забросать бомбами Берлин, причем атака эта должна была проводиться в масштабе, к которому в воздушной войне еще не прибегали.

Численность американских войск в Европе выросла теперь до 2 085 000 человек, а число дивизий до 42, из коих 32 были готовы для боя. Внутренняя обстановка и очевидное развертывание внешних, ближайших, поддающихся предвидению событий были главнейшими факторами, приведшими Германию к решению капитулировать. А одинокий, еще проектируемый удар союзников по сильнейшему участку фронта германцев почти не играл здесь никакой роли.

Германским делегатам, когда дома была революция, на южной границе страны нарастала новая угроза, а на западе росло напряжение, не оставалось другого выхода. Им пришлось пойти на тяжелые условия перемирия, которые и были подписаны в вагоне Фоша, в лесу Компиен, в 5 часов утра 11 ноября. А в 11 часов того же утра Мировая война окончилась.

1. Первый почин

В 4 часа 30 минут утра 21 марта 1918 года внезапный грохот около 4000 германских орудий возвестил о надвигавшемся урагане, который по своему масштабу, вселяемому ужасу и силе разрушения не имел себе равных и превосходил все, встречавшееся до тех пор в мировой войне.

К ночи поток германцев затопил 40 миль британского фронта. Неделю спустя поток разлился и вглубь на 40 миль. Германское наступление подкатилось к Амьену и уже омывало предместья этого города, а в последующие недели союзники чуть не захлебнулись в волнах этого мощного наступления и не проиграли кампании.

Эти недели вместе с неделями Марны 1914 года являются показателями двух величайших кризисов мировой войны. В эти недели Германия была отчаянно близка к тому, чтобы вернуть потерянный ею блестящий шанс на победу, который она упустила в начале сентября 1914 года. А британскому народу события марта 1918 года казались даже страшнее событий 1914 года, так как опасность понималась теперь полнее, а ставка была значительно больше.

Ни один из эпизодов войны не вызвал столько вопросов, как тот, занавес над которым поднялся 21 марта 1918 года.

Почему – когда союзники в течение двух лет войны вели атаки, обладая явным превосходством сил – они внезапно очутились в таком отчаянном положении, сражаясь чуть ли не с «ножом, приставленным к горлу»?. Почему – после того как общество заверили, что обеспечено взаимодействие между союзниками и не нужен общий главнокомандующий, – теперь такой главнокомандующий срочно понадобился и срочно был назначен? Почему – когда союзники в течение двух лет не прекращавшихся наступлений могли оказать лишь мало заметное воздействие на фронт германцев – германцы смогли в течение нескольких дней прорвать широкую брешь в фронте союзников? Почему – если прорыв этот, далеко превзойдя цели по своим размерам, о которых хотя бы только могли мечтать союзники, организуя подобные же удары, – не смог все же привести к «решающим» результатам?

В попытках ответить на эти многочисленные «Почему» и заключается главный интерес «21 марта» для истории.

Основную причину внезапного перехода британцев от наступления к обороне надо искать в том факте, что боевая мощь германцев на Западном фронте за время с ноября 1917 года по 21 марта 1918 года увеличилась на 30 %, а мощь британцев по сравнению с предыдущим летом упала на 30 %. Ядро этих свежих германских дивизий было переброшено с русского фронта, где Людендорф, готовя свою попытку добиться крупной победы на западе, заключил мир с большевистским правительством и с Румынией. Но если эти факты объясняют перемену, все же причины этой внезапной и чреватой своими последствиями перемены надо искать глубже. Важнейшей из причин была та, что британское командование во Франции потеряло кредит как в смысле притока свежих пополнений, так и в глазах правительства. Этот двоякий несчастливый результат обязан был стратегии, которая может быть подытожена одним единственным словом, многогранным по своей дурной славе и значению – «Пашендаль».