Правда о Первой Мировой войне - Генри Лиддел Гарт

Хейг, продвигая вначале вперед свой левый фланг, облегчил этим атаку правого фланга, наступавшего против сильнейшей части «позиции Гинденбурга» – Северного канала. К 5 октября британцы прошли системы обороны германцев, и впереди расстилалась неукрепленная местность.

Но атакующий имел на этом участке меньше дивизий, чем обороняющийся[47], танки вышли из строя, и британцы не могли наступать достаточно быстро, чтобы явиться серьезной угрозой отступлению германцев.

Прошло несколько дней, и германское главное командование воспрянуло духом; оно даже прониклось оптимизмом, увидев, что прорыв позиции Гинденбурга не сопровождается фактической ликвидацией всего фронта. Бодрость вливали и донесения об ослаблении натиска союзников, в частности, недостаточная активность их в использовании представившихся возможностей. Людендорф продолжал желать перемирия, но хотел его только для того, чтобы дать войскам передышку как прелюдию к дальнейшему сопротивлению и обеспечить спокойное отступление на более короткую оборонительную линию, расположенную ближе к границе. К 17 октября он даже думал, что ему удастся выполнить это и без передышки. Вызвано это было не тем, что произошли решающие изменения в обстановке, а скорее тем, что Людендорф сам стал иначе расценивать обстановку. Никогда обстановка не была столь безнадежной, как он это вообразил 29 сентября. Но его первое тяжелое впечатление и уныние вызвали такие же настроения и в политических кругах, распространяясь дальше, как круги от брошенного в воду камня.

Натиск союзных армий и их упорное наступление ослабили волю к сопротивлению германского правительства и германского народа. Убеждение в конечном поражении воспринималось ими труднее, чем лицами, возглавлявшими армии, но эффект этого, будучи раз вызван, был несоизмеримо значительнее и глубже.

Косвенные моральные влияния военного и экономического гнета усугублялись прямым влиянием пропаганды за мир, искусно проводимой и интенсивно развертываемой Нортклифом.

«Внутренний фронт» стал давать трещины позднее, но развалился он быстрее, чем боевой фронт.

Паралич Турции. Наступление, намеченное на весну в Палестине, было прервано кризисом во Франции; поэтому из Палестины была оттянута большая часть британских войск Алленби. Пробел был заполнен подкреплениями из Индии и Месопотамии. К сентябрю Алленби вновь был готов повести наступление. Он тайно сосредоточил главную массу своей пехоты, а за ней и конницу, на фланге со стороны Средиземного моря. В это время Лоуренс и его арабы, появившись из пустыни, неуловимые и незаметные, как москиты, угрожали коммуникациям противника и отвлекали его внимание.

На рассвете 19 сентября войска, сосредоточенные на западе, пошли в атаку, тесня фронт турок к северо-востоку, в направлении на гористую местность, глубже внутрь страны. В прорыв прошла конница, направляясь прямо по прибрежному коридору на расстоянии 30 миль, а затем завернула на восток, чтобы ударить по тылу турок. Единственный оставшийся открытым путь отступления на восток вел через Иордан и был прегражден блестяще действовавшей здесь британской авиацией, забрасывавшей турок бомбами. Попавшись в западню, главные силы турецкой армии были окружены, а конница Алленби развила между тем достигнутый у Меггидо успех быстрым и неустанным преследованием противника, в процессе которого был захвачен вначале Дамаск, а затем и Аллепо.

Беззащитные турки, которым угрожало прямое наступление Милна из Македонии на Константинополь, 30 октября сдались.

Разгром Австрии. Последняя попытка австрийцев к наступлению на Итальянском фронте во взаимодействии с германскими атаками во Франции была отбита на реке Пиаве в июне. Диаз подождал, пока обстановка не созреет для перехода в свою очередь в наступление. Он выжидал внутреннего разложения Австрии к того срока, когда она больше не сможет надеяться на поддержку Германии. 24 октября армия Кавана двинулась, чтобы овладеть переправами через Пиаву, а 27 октября развилась главная атака, проводимая в направлении Витторио-Венето с целью отрезать австрийцев, находившихся в адриатической равнине, от тех, которые находились в горах.

К 30 октября австрийская армия была разрезана на две части[48]47. Отступление превратилось в полный разгром, и в тот же день Австрия запросила мира, который и был подписан 4 ноября.

Занавес падает на Западном фронте. Уже 23 октября президент Вильсон ответил на запрос Германии нотой, которая фактически требовала безусловной капитуляции. Людендорф хотел продолжать борьбу, надеясь, что успешная оборона на германской границе поколеблет решимость союзников. Но уже не в его власти было влиять на обстановку: воля германского народа к сопротивлению была сломлена, советов Людендорфа больше не слушали. 26 октября он вынужден был уступить.

Затем канцлер в течение 36 часов лежал в беспамятстве, приняв слишком большую дозу снотворного лекарства, чтобы избежать бессонницы после перенесенной инфлюэнцы.

Когда он вечером 3 ноября смог вернуться к своим обязанностям, капитулировала не только Турция, но и Австрия. Если обстановка на Западном фронте казалась несколько благоприятнее, то вместе с тем австрийская территория и австрийские железные дороги могли теперь послужить базой для операций против Германии. Несколько недель назад генерал фон Гальвиц в разговоре с германским канцлером указал, что такое стечение обстоятельств, тогда казавшееся невозможным, окажется «решающим».

На следующий день в Германии вспыхнула революция и быстро разлилась по всей стране.

И в эти последние дни страшного и многостороннего психологического напряжения «красный отблеск» восставшего тыла казался еще более зловещим из-за надвигавшейся на фронте в Лотарингии тучи. Здесь с 1 ноября на направлении, более чувствительном, чем другие, возобновился натиск американцев. «Если желать и дальше удерживать линию Антверпен-Маас», то никак «нельзя было позволить врагу наступать на этом направлении». Если бы натиск противника развивался, то следующую линию обороны пришлось бы организовать уже не на границе, а на Рейне.

Но революция разгоралась с каждым часом, причем масло в огонь подливало то, что кайзер неохотно шел на отречение, а это задерживало мирные переговоры. Компромисс с революционерами являлся единственным шансом, и 9 ноября принц Макс передал свои полномочия социалисту Эберту. Германия стала республикой, отвечая уговорам президента Вильсона и идя навстречу возраставшему недовольству германского народа своими вождями, приведшими народ к несчастью. В германском флоте вспыхнули восстания, когда командиры пытались послать моряков в отчаянное предприятие против британцев. 6 ноября германские делегаты выехали из Берлина, чтобы завязать переговоры о перемирии.

В дни, предшествовавшие их приезду, союзники опасливо обсуждали условия, на которых должен был быть заключен мир, но здесь голос Фоша был ясен и решающ. Президент Вильсон предложил, чтобы условия, на которых должно быть заключено перемирие, были предоставлены решению военных авторитетов. Хейг, поддержанный Мильнером, отстаивал умеренность:

«Германия в военном отношении не сломлена. В течение последних недель армии ее, геройски сражаясь, отступали в блестящем порядке. Поэтому необходимо поставить Германии такие условия, на которые она согласится пойти… Чтобы закрепить победу, достаточна эвакуация всех захваченных территорий и Эльзас-Лотарингии».

Британцы опасались также возможной партизанской войны и считали, что в качестве предупредительной меры против распространения большевизма нельзя допускать демобилизации германской армии.

Фош согласился, что «без сомнения, германская армия сможет занять новую позицию и что мы не сможем этому помешать».

Но он не соглашался с условиями Хейга и настаивал не только на передаче германцами союзникам трети своей артиллерии и половины своих пулеметов, но считал также, что союзники должны занять Рейнскую область, устроив предмостные укрепления и на восточном берегу Рейна. Только удерживая Рейн, союзники будут гарантированы, что германцы не смогут несколько позднее прервать мирные переговоры. Предложение Хейга облегчит отступление германцев и организацию новой позиции сопротивления. Фош, кроме того, заявил Клемансо, что занятие этой области послужит не только залогом безопасности, но и залогом для репараций.

Першинг пошел даже дальше Фоша и возражал вообще против перемирия. Фош привел против этого следующие логические доводы.

«Война есть только средство к достижению определенных результатов. Если германцы подпишут теперь перемирие, приняв поставленные нами условия, то результаты будут наши. А раз это будет достигнуто, то ни один человек не имеет права заставить пролить хотя бы еще несколько капель крови».