Танго втроем - Сергей Соболев

Розанова незаметно для себя оказалась у одной из стен, поделенной резными рельефными рамами на поля, сверху донизу, от потолка до бликующего светом и отзеркаливающего, но не скользкого паркетного пола. Как и Царскосельская, эта Комната была двухсветной, и хотя окна — а их было, конечно же, три — заменяли имитации, все было сделано настолько мастерски, что трудно было поверить, что шедевр смонтирован не во дворце, а в подземной части здания казанцевского банка.

Там, где им и подобало быть, на одной из янтарных панелей, обнаружились выложенные янтарем же более темного оттенка две даты: «1709» и «1760», дата изготовления и установки шедевра.

Казанцев мог видеть светлое одухотворенное лицо девушки в одном из установленных в простенках зеркал, высоких, до пола, заключенных в золоченые лепные рамы рокайль. В груди банкира теснились слова. Ему было о чем рассказать и было чем ее удивить — ведь то, что она лицезреет сейчас, это конечный продукт напряженного труда многих людей, переливающаяся своими алмазными гранями верхушка айсберга, большая часть которого со— . крыта даже для тех, кому довелось работать над проектом. Он мог бы рассказать о многом.

О том, например, как родилась сама идея. А родилась она на свет после одной из поездок Казанцева в Штаты, где его в своем обширнейшем флоридском поместье принимал в качестве дорогого гостя сам Дэвид Уолтмэн. Известный богатей, меценат и филантроп оказал «фрэнду Алексу» небывалую почесть — взялся лично продемонстрировать русскому гостю свою богатейшую коллекцию произведений искусств. Нет, не ту коллекцию, что собрана в его роскошной модерновой резиденции, другую, собирательству которой положил начало еще его покойный отец. В этом тайном хранилище, где были собраны многие уникальные шедевры мирового уровня, часть из которых считается навсегда утерянными либо «пропавшими без вести», в хранилище, где до Алексея Казанцева побывали лишь единицы избранных, Дэвид Уолтмэн, довольный произведенным эффектом, уже в финальной части «экскурсии» зачем-то привел гостя в совершенно пустой, с голыми стенами, зал.

«Это помещение пустует уже около полувека, — сказал владелец уникальной коллекции. — И знаете почему? Мой отец сразу после войны, когда ynanoi ь значительно расширить экспозицию, заинтересовался судьбой царскосельской Янтарной комнаты. Но все его попытки обнаружить след „потерявшегося“ в годы войны шедевра, как и мои впоследствии, не увенчались успехом. Нацисты надежно спрятали Комнату, как и множество других ценностей, до которых почему-то равнодушному человечеству нет никакого дела… Как и мой отец, я тайно мечтаю, что шедевр удастся когда-нибудь все же обнаружить и Комната займет достойное место в нашей коллекции. Либо это должен быть „дубликат“, точная копия шедевра, воспроизведенная с высочайшим художественным вкусом вплоть до мелочей. „Свит дрим“… За осуществление такой мечты я готов выложить любые деньги. Но где найти человека, который смог бы осуществить столь дерзкую затею?»

«Такой человек есть, — поражаясь собственной смелости, заявил тогда Алексей Казанцев. — Вдвоем мы осуществим вашу мечту».

Казанцев мог бы рассказать, как ему удалось отыскать нужных людей, заинтересовать их, сколотить единый творческий коллектив. На осуществление проекта были мобилизованы лучшие из лучших, такие, как Вадим Ломакин, как Дробыш и братья Беловы из Риги, знаменитые резчики по янтарю, другие первоклассные мастера, краснодеревщики и позолотчики-граверы. Как хитроумно был продуман «технологический процесс», когда в окончательной сборке участвовали лишь четверо мастеров, а все прочие выполняли фрагментарную, мозаичную часть работы, либо вовсе не догадываясь о сущности всего проекта, либо подозревая что-то, но в силу многих причин предпочитая помалкивать.

Он мог бы поведать о том, что на изготовление нового шедевра ушло почти шесть с половиной тонн отборного сырца, каждый камушек прошел через руки мастеров. А сколько сырья отбраковано! О том, что, сохранив идею и облик шедевра, изготовлен он был с применением самых современных технологий. Тот же Дробыш изобрел новые способы варки, а братья Беловы разработали технологию склеивания пластин и располировки янтаря. Дубовые панели пропитаны особым веществом и «законсервированы» на века. Теперь можно не опасаться пагубного воздействия на пластины янтаря ни дневного, ни электрического света, а расчеты, сделанные специалистами, задействовавшими различные методики, включая спектроанализ, показывают, что облицовочный материал, включая склеивающие вещества, будет сохранять свои базовые свойства как минимум пять веков.

Гарантия — пятьсот лет! Где и когда такое было? Разве что при строительстве древними их циклопических сооружений, но тогда о подобных вещах как-то не задумывались.

Банкир мог бы перечислить беспрецедентные меры безопасности и предосторожности, направленные на то, чтобы сокрыть от общественности, от своих тайных и явных недругов сам факт работы над изготовлением дубликата Комнаты. Не обошлось без эксцессов, есть и человеческие жертвы — те же братья Беловы погибли в начале этого года в «автокатастрофе». Ну и что из того? Где настоящее искусство, там и кровь. «Вещица», изготовленная в тайном порядке, помимо секретных мазей, проварена в человеческой крови — а ведь это только начало! Воистину Комнату Уолтмэна— Казанцева ждет судьба самых скандально известных произведений искусства.

То, что Розанова может сейчас воочию лицезреть «вещицу», — случайность. Еще чуть больше месяца назад «новодеды» собирались вывезти в одну из европейских стран, а оттуда в Штаты — к его новому хозяину. Но бурные события весны и начала лета не позволили выдержать график, и, поскольку с транспортировкой шедевра возникли определенные сложности, решено было на время разместить его в «сейфе» — в смонтированном виде, на этом уже настоял сам Казанцев.

Теперь они могли на пару с Уолтмэном сказать: мы сделали то, что не смогла сделать ни одна из двух мировых сверхдержав — вернули цивилизации красивейший самобытный шедевр. Правда, Дэвид вряд ли бы поторопился с подобного рода заявлениями. Как и Казанцев: уговор был таков, что в ближайшие несколько лет Комната открыто экспонироваться не будет. Уолтмэн сам решит, когда ему сделать сенсационное заявление, поскольку Комната — его фактическая собственность.

— Где и когда будет экспонироваться Комната? — словно заглянув в его мысли, спросила Розанова, адресуясь, правда, к Ломакину. — Нельзя держать такую красоту… взаперти!

— А зачем, Лена? — ответил за художника банкир. — Зачем метать бисер перед свиньями? Народ? Общество? Быдло… Российское государство? Ведь страна, считающая себя великой и славной своими историческими и культурными свершениями, не удосужилась за пятьдесят с лишним лет воссоздать заново утерянный шедевр!

— Значит, это, — Розанова сделала рукой круговой жест, — не для народа, не для нас, потому что мы — быдло?

— Лена, — попытался вмешаться Ломакин, — не порть праздник!

— И не для нашей страны, потому что мы нищие, у нас нет денег на культуру, потому что все разворовано такими, как вы, потому что вы продали нас и свою страну одному из тех, кому, я так понимаю, захотелось «с устатку» еще заполучить в свой дворец и «настоящую» Янтарную комнату?

Банкир давно уже держал в руках бутылку «Дом Периньон», Ломакин готов был подставить под пенящуюся струю шампанского фужеры. Пробка, более не придерживаемая пальцем, хлопнула, шипящий фонтанчик выплеснулся из бутылки наружу, мимо фужеров, Ломакину на костюм и брызгами на зеркальный паркетный пол.

Розанова пристально смотрела на побледневшего до синевы «янтарного барона», амбициозного, с гипертрофированным самомнением человека, монстра, по выражению Наты Кожуховой, и ей отчего-то стало смешно.

Пытаясь совладать с собой, Лена закусила нижнюю губу, затем сжала пальцы в кулачки. Когда имеешь дело с монстром, следует быть предельно осторожным, не дай бог разгневать его чем-то, вывести из равновесия.

Своды Янтарной комнаты, панели и зеркала расколол громкий женский хохот.

— Не вмешиваться! — дал команду Шувалов. — Ограничимся пока ролью наблюдателей.

Едва успели расположиться на подступах к зданию банка, как с Ленинского к решетке внутреннего двора и проезду в подземный гараж свернули две машины: черный «Ниссан», а за джипом «Форд-Скорпио». Служебная машина Карсакова нырнула в слабо освещенный проем гаража, «форд» припарковался таким образом, что закрыть теперь гараж вряд ли получится — одна из сдвигающихся половинок заблокирована корпусом машины.

Еще более странно было увидеть выбравшихся из «Форда» наружу людей, а рлюс к этому еще и не запертые на площадке ворота.

— Сколько у Кондора «штыков»? — произнес в рацию Шувалов.

— Вместе с ним — четверо, — доложил Глеб. По обыкновению, Тихий умудрился занять «центровое» место в ложе для зрителей. — Сам Кондор приехал в джипе с Карсаковым. «Ниссан» в гараже, в данный момент я их не вижу…