Сексуальная культура в России - Игорь Семёнович Кон

сильный канцерогенный эффект. Это мнение широко пропагандировалось среди практических врачей и в массовой печати, породив у населения крайне враждебное отношение к гормональной контрацепции, по сравнению с которой даже аборт казался безобидным.

Почему советская медицина заняла в этом вопросе такую реакционную позицию?

Первая очевидная причина – невежество и беспринципность медиков, пользовавшихся устаревшими сведениями и охотно принимавших любые «антизападные» установки, особенно если это соответствовало их корыстным ведомственным и личным интересам. Советская медицина, как и вся советская жизнь, была крайне инерционна, отказываться от налаженной абортной службы и создавать нечто новое чиновникам не хотелось, абортные клиники давали Минздраву немалые деньги, да и сами врачи извлекали из них «левые» доходы.

Были и причины более глубокого порядка. Власти боялись, что распространение пилюль может привести к значительному снижению рождаемости в стране. Кроме того, переход от абортной стратегии к контрацептивной означал существенное расширение прав личности и замену государственного контроля за репродуктивным поведением индивидуальным самоконтролем. Врач в этом случае остается только консультантом, решение принимает сама женщина. Это противоречило главным политическим установкам и всему историческому опыту советской власти. Тоталитарное государство не хотело отказаться от контроля за репродуктивным поведением своих подданных, обязанных поставлять ему дешевую рабочую силу и пушечное мясо.

Против этой реакционной стратегии резко выступали некоторые гинекологи (например, профессор Арчил Хомасуридзе) и многие демографы (А. А. Авдеев, М. С. Бедный, А. А. Попов, Л. И. Ременник, М. С. Тольц и др.). Так, Лариса Ременник, опираясь на мировые данные, показала полную несостоятельность мифа о канцерогенности пилюль и подчеркивала, что «из всего арсенала доступных средств ограничения деторождения оптимальными, как с позиций репродуктивных интересов семьи и общества, так и с точки зрения минимизации онкологического риска, вероятно, являются оральные контрацептивные препараты» (Ременник, 1986). Однако официальная медицина не обращала на эту критику внимания, а до широкой публики она не доходила, так как демографы печатали свои статьи в малотиражных научных изданиях. Да и с какой стати люди стали бы верить социологам и демографам, если специалисты-врачи, гинекологи и эндокринологи уверяли их в обратном?!

Когда в интервью «Аргументам и фактам» (Кон, 1987а) я сказал, что у нас очень низкая контрацептивная культура и нужно изменить отношение к гормональной контрацепции, пришло много негодующих писем, в частности от врачей. Вот как иронизировал по поводу моего осторожного высказывания, что, «может быть», следует знакомить старшеклассников с основами контрацепции, кандидат медицинских наук А. Сухарев:

«Профессор исходит из “объективной реальности”, т. е. из того, что “многие (интересно, какой, извините, процент?) подростки начинают интимную жизнь, не спрашивая родительского согласия”, и призывает добродетельную общественность помочь бедным детишкам с презервативами. (Гормональные средства все же вредны, уважаемый ученый.) Зачем же, почтенный профессор, возводить аномалии в ранг закономерности?»

Психологически поворотным пунктом в изменении общественного мнения в этом вопросе послужила телепередача известного американского тележурналиста Фила Донахью совместно с Владимиром Познером. Донахью приехал в Советский Союз в начале перестройки, на рубеже 1986-го и 1987 г., буквально в канун провозглашения гласности, и одна из его передач была посвящена встрече с семьями. Центральное телевидение пригласило меня на эту встречу в качестве эксперта: «Что там будет – мы сами не знаем, но вдруг вам захочется что-то сказать?» Я приехал на телестудию с твердым решением ничего не говорить, а только смотреть и слушать, чтобы лишний раз убедиться, как американцев (и нас вместе с ними) будут дурить: не может быть, чтобы люди на ТВ говорили правду, а потом ее показывали всему свету!

Вначале люди действительно повторяли в основном официальные, казенные слова, но постепенно расшевелились, оттаяли и стали говорить более откровенно. Зато, как только Донахью задал вопрос об абортах и контрацепции, наступило долгое мертвое молчание. Когда же одна женщина подняла наконец руку и обрадованный Донахью подошел к ней, она раздраженно заявила: «Почему вы задаете такие мелкие и незначительные вопросы?! Давайте лучше говорить о моральных идеалах и воспитании наших детей!» (Эта реплика в передачу не вошла.) Донахью был явно озадачен, а я подумал: «Может быть, советское телевидение пригласило меня для того, чтобы я сказал, что мы на самом деле – отсталая страна, но начинаем это понимать?»

Так я и сделал, сказав, что у нас не принято публично говорить на эти темы, что население невежественно относительно контрацептивов и потому предпочитает аборты пилюлям, что сами контрацептивы дефицитны и т. д. Одна из советских участниц передачи, работавшая в аптеке, тут же поспешила меня опровергнуть: все противозачаточные средства в аптеках есть, спрос на них полностью удовлетворяется! Я мог бы сказать гораздо больше: у меня в памяти были только что опубликованные цифры о внебольничных абортах, и я знал, что американское телевидение – лучший канал для информирования советского правительства. Но я боялся «перебрать» – ведь гласность только-только начиналась…

Сразу же после записи передачи, в холле телестудии Останкино, меня обступила толпа встревоженных москвичек с расширенными от удивления и ужаса глазами: «Как, вы полагаете, что пилюли лучше абортов? Но ведь вы не врач, а все знают, что от пилюль бывает рак и прочие неприятности?» Без американской телекамеры я, разумеется, сказал этим бедным женщинам, что я думаю о невежественных врачах и о Минздраве, а сам приготовился к неприятностям: это ведь действительно не моя область…

Программа Донахью была показана по первой программе Центрального телевидения, и ее смотрели буквально все. В первые дни до меня доходили в основном неблагоприятные отзывы: «И чего этот Кон лезет не в свое дело? Что он понимает в контрацепции?!»

Однако свое веское слово сказали демографы. В начале 1987 г. проблеме абортов и контрацепции был посвящен «круглый стол» в журнале «Работница». Консервативные медики вначале пытались защищать свои прежние позиции, но М. С. Бедный и М. С. Тольц прижали их к стене неопровержимыми фактами, а редакция подготовила целую подборку страшных писем своих читательниц. Заместитель министра здравоохранения А. А. Баранов вынужден был признать, что положение с абортами и контрацепцией в стране критическое, и профессора-гинекологи не могли с ним не согласиться. Все эти материалы редакция не только опубликовала, но и передала Р. М. Горбачевой, и, по слухам, М. С. Горбачев лично поручил новому министру здравоохранения Е. Н. Чазову принять самые срочные меры для охраны здоровья беременных женщин.

После этого Минздрав радикально изменил свою позицию. В принятом в 1987 г. грандиозном десятилетнем плане развития советского здравоохранения был особый параграф о борьбе с абортами и развитии контрацепции, об этом стали писать в газетах, говорить по телевидению и т. д. Правда, сделать оказалось гораздо труднее, чем пообещать. Прежде всего, налицо был хронический дефицит всех контрацептивов, особенно современных, которых в СССР не производили, а для их закупки за