Небо моей молодости - Борис Смирнов

День за днем Батаров вел наблюдения с воздуха за землей. 14 января вместе с ведомым Шуваловым он обнаружил более ста танков и бронетранспортеров юго-западнее Секешфехервара. Это было что-то новое! Таких разведданных никогда не поступало. Начштаба дивизии Колошин не успевал отвечать на вопросы вышестоящего командования. Требовали все уточнить, подтвердить. В результате к месту обнаружения противника пришлось лететь вместе с Батаровым самому командиру 611-го истребительного авиаполка подполковнику Исаенко. Разведданные подтвердились.

И вот утром 18 января, сосредоточив все возможные силы, имея превосходство в танках, противник предпринял контрудар и вышел к Дунаю. Это означало, что наша дивизия могла стать в положение самообороны. Тем временем штаб 17-й воздушной армии оказался в зоне наземных боев. Весь ее личный состав был вынужден вести оборону.

В этот день мне практически невозможно было отлучиться с передового КП и побывать хотя бы несколько часов в полках дивизии. Днем, с рассвета до наступления сумерек, приходилось находиться на радиостанции наведения, а ехать на машине ночью - слишком опасно. Выручала отлично организованная связь, о чем позаботился начальник связи дивизии капитан Масленников.

Спустя годы думаю, что таких тревожных дней у меня в жизни, пожалуй, вообще не было. Вот что писал в своих воспоминаниях о тех событиях маршал авиации В. А. Судец: "Беспримерную стойкость в эту ночь проявили летчики 288-й истребительной дивизии. Ее полки базировались на аэродромах в Секешфехерваре, Бергенде и Шерегейше, как раз на одном из главных направлений третьего удара вражеских войск. В сложных метеорологических условиях, когда высота облаков не превышала 200 - 300 метров, истребители вместе с частями штурмовой авиации громили наступающую группировку противника. Командующий фронтом приказал не оставлять эти аэродромы. 18 января во второй половине дня фашистские танки прорвались по шоссе с запада к Секешфехервару. Одновременно маршал Толбухин направил из своего резерва стрелковую дивизию для занятия обороны к юго-западу от этого города. Полковнику Смирнову была поставлена задача удерживать аэродромы до утра и наносить удары с воздуха по танковым колоннам врага, не пропустить их к Будапешту..."

Весь день 18 января летчики дивизии штурмовали танки. Инженер дивизии Н. И. Алимов выделил часть технического состава на подготовку к обороне. Они совместно с аэродромной командой минировали границы аэродромов, рыли окопы, укладывали на брустверы ручные гранаты, устанавливали пулеметные точки. Зенитные аэродромные батареи готовились к действию как истребительно-танковые. Когда закончились полеты, все самолеты, вооруженные 37-миллиметровыми пушками, были подняты на хвостовые подъемники с расчетом ведения огня в вероятном направлении появления противника. Весь личный состав был готов к наземному бою.

С благодарностью вспоминаю беспокойство летчиков за мое положение. Они знали, что КП дивизии находился в опасной зоне. Командир полка Смешков, выполняя очередное задание в воздухе, передал мне по радио:

- В случае чего - прилечу за вами сам на По-2 в любое время суток!..

И он прилетел. Я запомнил то время. Было 23 часа 18 января. На месте расположения КП беспрерывно рвались артиллерийские снаряды. Смешков посадил самолет при свете ракеты на минимальную по размерам площадку. Взлететь было легче...

Наступила ночь. Одной из танковых групп противника удалось форсировать канал Шарвиз. К этому времени подоспела резервная стрелковая дивизия фронта. Один из очагов боя завязался между каналом и западной границей аэродрома Секешфехервар. Не в лучшем положении оказались полки дивизии, находившиеся на других аэродромах. Если бы немного промедлить, то 611-й полк мог оказаться в полном окружении. Его пришлось срочно перебазировать с аэродрома Секешфехервар в Бергенд. Оттуда в ночь на 19 января поступило донесение: "Весь личный состав полков по границе аэродрома занял наземную оборону в две линии".

Всюду на самых ответственных участках находились коммунисты и комсомольцы. Мой заместитель по политчасти полковник С. А. Вьюгин в те тревожные часы на оборонительных участках проводил с партактивом вдохновенные беседы.

Но вот к исходу ночи на землю опустился густой туман. Он в какой-то мере облегчил положение: фашистские танки могли нарваться на орудийные стволы или на гранатометчиков. Время было выиграно. 19 января, как только появилась возможность для взлета, полки дивизии поднялись в воздух и перелетели на восточный берег Дуная, где находились запасные аэродромы.

Только потом, после разгрома окруженной группировки, когда в числе пленных оказались и высшие чины танковых войск, мы узнали замысел Гитлера. Веря в то, что его танковым дивизиям удастся опрокинуть 3-й Украинский фронт в Дунай, он приказал захватить наши самолеты на аэродромах в исправном состоянии. Откуда было знать фюреру, что наши пилоты могли бить не только его асов в воздушных боях.

Из тех напряженных дней боевой работы мне запомнился один эпизод, о котором я не могу не рассказать более подробно.

Итак, однажды в район озера Балатон-Шерегейше вылетел на разведку парой командир эскадрильи 659-го полка Александр Фролов. Один из лучших воздушных бойцов дивизии, удивительно зоркий разведчик, именно он, а никто другой должен был лететь тогда на боевое задание в чрезвычайно сложных условиях. Сплошная облачность на высоте 200 метров с видимостью по горизонту не более двух километров заставляла в некоторых местах переходить на бреющий полет. Кто тогда знал, что этот полет будет последним полетом комэска Фролова...

С задания вернулся только его ведомый и доложил, что они наткнулись на большое скопление танков.

- Командир решил, наверное, выяснить, чьи это танки, и развернулся к тому месту. На нас обрушился шквал зенитного огня. Капитан Фролов пошел на снижение, и тут я потерял его...

Вот и все, что мог доложить ведомый комэска Фролова.

Прошел день, второй - нам ничего не было известно об Александре. На третий он вернулся в свой полк. Вернулся в таком виде, который без слов говорил о том, как трудно было ему добраться до своих. Вся дивизия была рада его возвращению. Но впереди оказались горести и такие тяжкие испытания, о которых комэск Фролов не мог и подумать!

Во время войны существовало железное правило: те советские люди, которые хотя бы день оказались на занятой фашистами территории, подвергались проверке. Я полагаю, в некоторых случаях надо было подходить более внимательно к таким мероприятиям, коль уже они считались необходимыми. Ведь проверка, применяемая формально, привела многих честных людей к трагическим последствиям...