Стеклянный Дворец - Амитав Гош

В декабре 1945 колониальное правительство решило выдвинуть обвинения против трех бойцов Индийской национальной армии - знаменитой "тройки Красного форта": Шана Наваз Хана, Гурбакша Сингха Диллона и Према Сахгала. По всей стране прошли протесты и демонстрации, были созданы комитеты поддержки, вопреки официальному запрету. В некоторых штатах началась всеобщая забастовка, студенты устраивали митинги, несмотря на комендантский час. В южном городе Мадурай два человека погибли после того, как полиция открыла огонь по демонстрантам. В Калькутте на улицы вышли десятки тысяч человек, демонстрации продолжались несколько дней. Полиция застрелила несколько десятков человек. В Бомбее на флоте взбунтовались матросы. Для партии Национальный конгресс суд стал неожиданной удачей. Партия потеряла тот импульс, что приобрела в предвоенные годы, и нуждалась в событии, которое мобилизует всю страну. Суд и стал таким событием.

Когда он начался, у обвинителей тут же возникли проблемы. Они не могли найти ни одного свидетельства, чтобы связать Индийскую национальную армию со зверствами японцев в Юго-Восточной Азии или с плохим обращением с британскими или австралийскими военнопленными. Но в то же время получили доказательства того, что плохо обращались с некоторыми индийскими пленными, хотя ни один из этих случаев не имел отношения к трем обвиняемым.

1 декабря 1945 года Бхулабхай Десаи, главный защитник, встал, чтобы произнесли заключительное слово.

- В этом суде, - сказал он, - сейчас судят право вести войну против расовой сегрегации.

Против его клиентов, отметил он, есть только одно существенное обвинение - они воевали против короля. Все другие обвинения вытекают из первого. Десаи заявил, что международное законодательство признает право граждан вести войну за свободу, и процитировал несколько прецедентов.

Он показал, что британское правительство само признавало такое право, когда находило это выгодным, в нескольких случаях, датирующихся девятнадцатым столетием. например, оно поддержало греков и некоторые другие нации во время восстания против Оттоманской империи, не так давно - Польскую национальную армию и чехословацких повстанцев, оно настаивало на праве французских маки [49] считаться военнопленными, хотя правительство маршала Петена в то время было де юре и де факто правительством Франции. Суд закончился тем, что всех троих обвиняемых признали виновными в "ведении войны против короля". Их приговорили к пожизненной ссылке, но затем смягчили наказании. Всех троих освободили, и их встретила ликующая толпа.

Харди к тому времени стал известной во всей стане фигурой (позже он получил должность посла и стал чиновником высокого ранка в индийском правительстве). Он приехал в Калькутту, повидаться с дедушкой и бабушкой Джаи, в 1946 году. Именно от него они узнали, что Арджун погиб, сражаясь в одной из последних схваток Индийской национальной армии, в центральной Бирме, в последние дни войны.

К этому времени японцы отступали, а Четырнадцатая армия союзников под командованием генерала Слима быстро продвигалась на юг. Индийские части в центральной Бирме были среди последних, кто оказывал сопротивление - немногочисленные, вооруженные устаревшим оружием времен начала войны. Те войска, с которыми они сражались, часто были похожи на их собственное зеркальное отражение, какими они были в начале войны: большинство индийцы, часто из тех же полков, из тех же деревень и районов. Иногда они дрались со своими же братьями и племянниками.

К этому времени сопротивление Индийской национальной армии носило скорее символический характер, в надежде пробудить мятеж в индийской армии. Хотя эти войска никогда не представляли собой серьезную угрозу Четырнадцатой армии, но всё же были чуть больше, чем просто досадной помехой. Многие мужественно сражались и умирали, становясь героями и мучениками для движения сопротивления. По словам Харди, Арджун был среди тех, кто погиб героем, как и Кишан Сингх. Вот и всё, что семья узнала о смерти Арджуна.

Следующие шесть лет Долли и Раджкумар жили с Умой в ее части дома. Ссора Раджкумара с Умой была позабыта, а малышка Джая связала всех домашних крепкими узами.

Долли нашла работу в издательстве, переводя военные листовки на бирманский язык. Раджкумар время от времени получал работу на лесопилках и складах древесины. В январе 1948 года Бирма получила независимость. Вскоре после этого Долли решила, что они с Раджкумаром могут вернуться в Рангун, по крайней мере, на время. Джаю можно было бы оставить в Калькутте с тетей Белой и другими бабушкой и дедушкой.

Долли так стремилась вернуться в Бирму главным образом потому, что уже семь лет ничего не слышала о Дину. Она верила, что он еще жив, и стремилась его отыскать. Раджкумар выразил готовность ехать с ней, и Долли заказала билеты для обоих.

Но по мере того, как приближался назначенный день, стало ясно, что Раджкумар так и не принял решение. За последние шесть лет он сильно привязался к осиротевшей внучке. Он больше, чем кто-либо в доме, о ней заботился: кормил ее, гулял в парке, рассказывал сказки на ночь. Долли засомневалась, что он сможет выдержать боль разлуки с ребенком.

Вопрос решился, когда Раджкумар исчез за два дня до отъезда в Бирму. Он вернулся после того, как пароход отплыл, раскаивающийся и полный сожалений. Он заявил, что забыл, где был и что делал, и попросил Долли заказать новые билеты, пообещав, что такое больше не повторится. Но Долли решила, что лучше оставить Раджкумара в покое, и для его блага, и ради Джаи. Ума, со своей стороны, не возражала, она была довольна, что Раджкумар останется, он не причинял беспокойства и часто помогал по дому.

Долли вернулась в офис пароходной компании и купила один билет до Рангуна. Она знала, что Раджкумар почувствует себя обязанным ее сопровождать, если узнает о ее планах, поэтому решила ничего ему не говорить. Она вернулась к своим обычным ежедневным делам. В утро отъезда Долли сварила на завтрак лапшу, любимое блюдо Раджкумара. Они пошли на прогулку вокруг озера, а потом Раджкумар прилег вздремнуть.

Ума отправилась с Долли в доки Кхидерпера. Обе по пути почти не разговаривали, в этом отъезде проскальзывала какая-то окончательность, которую никто не хотел признавать. Под конец, когда Долли уже собиралась подняться на борт, она сказала Уме:

- Я знаю, что с Джаей всё будет хорошо. Ты будешь заботиться о ней долгие годы. Я беспокоюсь о Раджкумаре.

- С ним всё будет в порядке, Долли.

- Ты присмотришь за ним, Ума? Ради меня?

- Конечно, обещаю.

Радкумар проснулся в Ланкасуке и обнаружил на подушке записку с аккуратным почерком Долли. Он поднял ее и развернул. Там говорилось: "Раджкумар, в глубине души я знаю, что Дину еще жив, и я его найду. Потом я поеду в Сикайн, как давно хотела. Знай, что мне труднее всего на свете отказаться от тебя и памяти о нашей любви. Долли".

Больше он никогда ее не видел.

Глава сорок первая

Как единственный ребенок в дом, в детстве Джая находилась в центре внимания. Ее тетя Бела жила наверху, унаследовав второй этаж после смерти родителей. Она так и не вышла замуж, и ежедневные заботы по воспитанию Джаи легли в основном на ее плечи, именно на ее этаже Джая обычно ела и спала.

Но Раджкумар всегда был лишь на расстоянии одного лестничного пролета, после отъезда Долли он продолжал жить у Умы на первом этаже. У него была собственная маленькая комнатка рядом с кухней, лишь с узкой кроватью и парой книжных шкафов.

Единственным ценным предметом в комнате Раджкумара был радиоприемник - старомодный Пайяр с деревянным корпусом и затянутыми тканью динамиками. После полудня Раджкумар всегда дремал со включенным радио, а Джая обычно выключала его, когда возвращалась из школы.

Когда радио умолкало, Раджкумар часто просыпался. Он садился на кровати, откинувшись на подушки, и усаживал внучку рядом. Когда он обнимал Джаю за плечи, она словно исчезала в сгибе его руки - руки были огромными и очень темными, пронизанные более светлыми венами. Белые волоски ярко выделялись на пальцах. Он закрывал глаза, и глазница покрывались складками век. А потом Раджкумар начинал говорить, истории будто лились из него - о тех местах, в которых Джая никогда не была и никогда не видела, об образах и событиях, которые были такими яркими, балансируя на грани между реальностью и океаном грез. Джая жила этими историями.

Раждкумар часто посещал буддистский храм в центре города, то место, в котором раньше любила бывать и Долли. Там обычно встречались живущие в Калькутте бирманцы, и по особым случаям Раджкумар брал с собой Джаю. Храм находился на четвертом этаже обветшалого старого здания, в том районе, где улицы были запружены машинами, а в воздухе висел густой дым от выхлопных газов. Они добирались туда на автобусе и выходили на остановке "Больница Эден", потом поднимались по мрачной мраморной лестнице до верхнего этажа и входили в зал, который, казалось, находится совершенно в другом мире: полный света и цветочных ароматов, с сияюще чистыми полами. На полу были расстелены циновки с замысловатыми узорами: не такими, как на индийских циновках, но в то же время и не слишком отличающимися.