Львиный престол - Олаф Бьорн Локнит

Только, на мой взгляд, этих «случайностей» набралось излишне много. Я не особо верю в помощь богов (боги живут сами по себе, и люди их мало интересуют), но после странных происшествий последних двух лун поневоле задумаешься о некоем божественном вмешательстве, направляющем нашу странную компанию, возглавляемую Конаном и Мораддином…

Знать бы только, к чему это приведет?

Помните, я говорил недавно о беседе, состоявшейся между мной и Конаном-не-Конаном? Тицо раскрыл свои карты, почти полностью доверился мне, рассчитывая на ответное содействие с моей стороны. Я прилежно сделал вид, что согласился с его выкладками и буду помогать. Тицо с удивительной для настолько разумного создания легковерностью принял мои слова за истину и приказал перевести из Железной башни в Тарантийский замок. Он, конечно, принял меры предосторожности — мне нельзя было уходить дальше внутреннего дворика и Зимнего сада, и было запрещено спускаться на первый этаж. Я даже удостоился особой чести — по приказу «короля» библиотекаря Халька, барона Юсдаля, постоянно сопровождали два гвардейца из Черных Драконов.

Поздно ночью с 10 на 11 число первой зимней луны меня проводили по подземному ходу из тюрьмы в королевский замок и доставили в библиотеку. Комнаты во время моего затянувшегося отсутствия содержались в полном порядке, в спальне лежало чистое белье, горел растопленный камин, а стол загромождали тарелки с едой. Я плюнул на все необычные новости, на собственную неудачливость и возможные опасности, переоделся и сразу улегся спать. Более всего меня беспокоила мысль о том, что Конан и вся наша компания бросятся этой ночью (либо завтра с утра) меня спасать. И, несомненно попадутся властям. Но теперь уже ничего не поделаешь — предупредить варвара я не могу…

Спал я долго — почти до полудня одиннадцатого числа. Позавтракал, умылся и попробовал отправиться гулять по замку. Покинув комнату, я с изумлением обнаружил, что за спиной маячат двое здоровенных хмурых гвардейцев, не отходивших ни на шаг.

Долго рассказывать о событиях от полудня до третьего колокола. Можно отметить лишь мою мимолетную встречу с исключительно недовольной и мрачной юной дамой. Она целеустремленно даже не шла, а неслась по коридору, держа под мышкой толстенный фолиант, переплетенный в черную кожу. Я ее раньше никогда не встречал. По этикету мужчина, увидев незнакомую женщину, должен представиться, что я и сделал. Не слушая, девица равнодушно кивнула, бросила сквозь зубы: «Очень рада» и проследовала дальше, в сторону Зимнего сада. Кто она такая и как здесь оказалась — осталось для меня загадкой.

Потом случилась встреча с Энундом — единственный светлый лучик, промелькнувший за последние дни. Грифон выздоравливал, однако бродил по дворцу с оскорбленно-спесивым видом, достойным гвардейского центуриона, которого на королевском приеме облил вином пьяный кадет.

— Привет, — ядовито сказал Энунд, ничуть не удивившись моему внезапному появлению в замке. И сразу начал говорить гадости. — Плохо выглядишь. Похудел. Бороду зачем-то сбрил…

— Как я рад!.. — я едва не завыл от восторга, однако грифон жестко пресек мои излияния.

— Шел бы ты отсюда, — со злостью в голосе проговорил Энунд. — Здесь тебя ничего хорошего не ждет. Ты видел Конана?

Я подумал и осторожно ответил:

— И того, и другого, — я знал, что грифон умеет чувствовать .

— А-а… — более миролюбиво протянул Энунд. Кажется, он понял, что я имел в виду. — Поговорим вечером. Я сейчас иду к графине Эрде, она мне нравится. Госпожа Ринга все знает, только не может придумать, что делать дальше.

— Но… — я раскрыл рот, а Энунд, не обращая внимания на мое замешательство и удивление, махнул хвостом, украшенным дурацким голубым бантиком, и быстро затрусил в сторону Зимнего сада.

«Ничего себе! — Я туповатым взглядом провожал уходящего по коридору грифона. Мои мысли окончательно спутались. — Следовательно, очаровательная жена графа Мораддина во дворце? И знает обо всем? В какую же мерзкую историю мы вляпались… Не стоило ездить в Ямурлак и подбирать этого маленького ублюдка Тицо!.. Бедная Эвисанда, — подумал я несколько некстати, — надеюсь, фаворитка короля не догадывается об истинном положении вещей.»

Я окончательно расстроился и пошел наверх, в библиотеку. Два лейтенанта гвардии неотступно следовали в пяти шагах позади.

Караул сменяли каждые два колокола. Часы отбили три пополудни, я корпел над изрядно запущенной «Хроникой» и вдруг слышал, как возле моих дверей раздались четкие и резкие команды начальника развода. Потом голоса затихли. Мне оставалось лишь взять чистые листы пергамента и начать заносить в «Хронику» все события, связанные с путешествием в Пограничье и нашим возращением в потерянное Конаном королевство. К счастью — или к сожалению? — никто не тронул тщательно хранимый мною запас пуантенского вина в ореховом шкафу, и я, откупорив бутылку, постоянно прикладывался к источнику, из коего многие черпают мудрость и красноречие. Вскоре выяснилось, что на дне этой бутыли истина не обнаружилась. В тщетной надежде отыскать таковую, я откупорил следующий сосуд.

— Ты позволишь войти? — я уже хорошо захмелел, когда от дверей в коридор раздался уверенный и низкий голос. Кто же это?

Я обернулся. Ага, гвардеец. Черный Дракон, носящий на рукаве четыре серебристых нашивки капитана и значок ордена Малого Льва на груди. Постойте, как же его имя? Точно, Громал, барон Лакруа. Высокий, темноволосый человек с резковатыми чертами лица и фиолетовыми глазами. Когда-то, еще при Нумедидесе, Громал занимал должность, принадлежащую ныне Юнию Паллантиду.

— Заходите, барон, — радушно пригласил я неожиданного гостя. — Хочешь выпить? Красное пуантенское, двадцатилетней выдержки. «Рубиновая лоза», очень вкусное…

— Благодарю, — кивнул Громал. — Извини, Хальк, но не могли бы мы пройти из твоего кабинета в хранилище рукописей?

Таковое располагалось справа от жилых помещений библиотекаря и представляло собой цепь совмещенных длинных залов, охватывающих не менее половины закатного крыла королевского дворца. Даже сквозь туман, навеянный сладким вином, я понял, что Громал опасается лишних ушей. Уж больно спокойная и безразличная физиономия была у этого служаки, помнящего самого Вилера.

Я не без труда поднялся с кресла, едва не опрокинув при этом чернильницу, и осторожно зашагал к огромной двери, ведущей собственно в помещения библиотеки. Барон Лакруа неслышным скользящим шагом следовал за мной.

О, этот запах древности! Едкая пыль, аромат древнестигийского папируса и выделанной телячьей кожи! Новомодная бумага, изготовляемая из древесины, вообще не пахнет стариной. Огромные стеллажи, почти в три человеческих роста, десятки тысяч тугих свитков и толстенных книг в драгоценных переплетах… Вот, пожалуйста, переписанный четыреста лет назад свод проповедей святого Эпимитриуса, забранный в золото и украшенный рубинами, достойными облагородить корону самого богатого монарха мира — туранского императора… Если бы я, как и канцлер Публио, был вором, то давно бы владел замечательным поместьем на солнечном зингарском или аргосском побережье и имел бы значительный вклад в надежнейших торговых домах Офира… И почему только я такой честный?