Триптих - Макс Фриш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пастор. Как вы умерли?
Клошар, который сидит в одиночестве.
Клошар. Мертвыми становятся не сразу… Я слишком много жрал, потому он так растолстел, труп внутри меня, а когда я постился, он тощал, но я уже знал, что никогда от него не избавлюсь, от трупа во мне. Я вывозил его в общество, где вели разговоры, где имели мнения. И меня слушали, хотя мой труп скучал от моих мнений. Он еще не вонял, и волосы у меня были и все, что положено иметь мужчине, и женщины были влюблены в мою меланхолию. Я кланялся вечер за вечером, я подходил к рампе и преклонял труп во мне. Однажды утром, когда я проснулся на скамейке в городском саду, со мной заговорили солдаты Армии спасения, и за порцию горячего супа я спел Аллилуйя. У меня в кармане были маленькие ножницы, и еще целых тридцать лет я стриг себе ногти.
Старуха в инвалидной коляске и Дежурный.
Старуха. Да-да, Штефан, да-да.
Дежурный. Рыбу удить и то не умеет!
Старуха. Ты всегда твердил: из него ничего не получится. Ты всегда злился на нашего мальчика.
Дежурный. А ты всегда его защищала.
Старуха. Все-таки у него есть диплом.
Дежурный. Типографа!
Старуха. Да-да, Штефан, ты считаешь, что только ты работал, ты как отец, только ты был безработным…
Дежурный. Я не шлялся по демонстрациям.
Старуха. И все же ты был безработным.
Дежурный. Разве я пел «Интернационал»?
Старуха. Нет.
Дежурный. На что же он жил?
Старуха. Позднее он вместе с друзьями создал маленькую типографию, дела пошли неплохо. Он же получил образование. Но потом типографию запретили, потому что они печатали какие-то брошюры. И тогда Тис стал меня презирать, и я пролила много слез, он приносил мне свое белье, и я ему говорила, должен же человек поесть, и как он ел: молча, потому что презирал меня! Но когда живешь за счет киоска, приходится торговать тем, что надо людям.
Пауза.
Дежурный. Да, а после войны у него была букинистическая лавка, и вдруг дела у него пошли совершенно замечательно. У него бывали книги, которых нет даже в настоящих книжных магазинах. Ты знаешь, что такое букинистическая лавка?
Господин лет тридцати, элегантно одетый, держит в руке букет роз с длинными стеблями, выглядит смущенным, потом поворачивается к Медсестре, несущей поднос с инструментами.
Господин. Сестра…
Ильза. Кого вы ищете?
Господин. Я ищу вазу.
Ильза. Потерпите немножко.
Господин. Большую вазу.
Старуха в инвалидной коляске и Дежурный.
Старуха. Ильза!
Медсестра останавливается.
Почему ты не разговариваешь с отцом?
Ильза. Я ему не нужна.
Старуха. Что ты говоришь.
Ильза. Он ведь даже не слушает.
Старуха. Но он часто ходил с тобой в пешие походы, это я видела у него в альбоме, у тебя тогда еще были косы, Ильза, и отец укрывал тебя своей штормовкой.
Ильза. О да.
Старуха. Потому что было холодно, и между скал он разложил костер, чтобы вы не замерзли.
Ильза. О да.
Старуха. Разве он тебя не слушал?
Ильза. О да, когда я была ребенком.
Старуха. Ты все это забыла?
Ильза. Нет, бабушка.
Старуха. А велосипед? Я, собственно, знаю про велосипед потому, что у твоего отца опять не было денег, и он занял их у меня, ведь тебе хотелось иметь велосипед, Ильза, и ты его получила.
Ильза. О да.
Старуха. Согласись, ты несправедлива.
Ильза. Я ему написала, когда у меня была помолвка, и в ответ он прислал мне открытку.
Старуха. Ты говорила.
Ильза. Открытку, и больше ничего. Старуха. И так иногда бывало.
Ильза. Однажды я пришла к нему на могилу, и было как всегда, когда я хотела ему что-то рассказать… (Смотрит на Старика и отворачивается.)
Дежурный. Это его дочь?
Старуха. Милая девочка. Иногда после школы она помогала мне в киоске. Обрезала ножницами названия непроданных газет, чтобы их не занесли в счет.
Молодой человек в опрятном строгом костюме проверяет свои ногти, манжеты, галстук.
Молодой человек. Ильза?
Медсестра, несущая поднос с инструментами, останавливается и смотрит на Молодого человека.
Не смейся! Так положено, ты знаешь: безупречная одежда, но без экстравагантности. Белая рубашка — это обязательно. И, понятное дело, никаких длинных волос. Летом, когда жарко, нам разрешается спять пиджак, но не галстук, а рубашка должна быть каждый день свежей. Рукава не закатывать! Так не годится, когда занимаешься с клиентами. Для них, для клиентов, очень важно, чтобы я выглядел как отпрыск хорошего семейства или их ровня. Банк основан на доверии. (Еще раз проверяет манжеты.) Ильза, с понедельника я работаю в кассе!
Катрин и Старик.
Старик. Он никогда на ней не женится. Я ей так и сказал. Если только в банке узнают, что его тесть красный… они этого не любят.
Идут дальше.
Медсестра идет дальше, Молодой человек в опрятном строгом костюме один; Молодой пастор подходит к нему.
Пастор. Как вы умерли?
Молодой человек. Понятия не имею.
Пастор. Таким молодым?
Заключенный, из глубины сцены.
Заключенный. Я его застрелил. (Подходит ближе.) Вы меня тоже не знаете…
Молодой человек. Нет.
Заключенный. Мы никак не рассчитывали, что в кассовом зале кто-то задержится после конца рабочего дня. Я во всем сознался. Вы вообще не защищались, я и в этом сознался, вы считали банкноты и даже не поняли, что произошло. Меня бы помиловали за хорошее поведение, ровно через год. И я бы никогда больше не совершил ничего подобного, это правда, я уверен. (Молчание.) Почему мне не верят? (Молчание.) Ваша фамилия Губахер. Эрих. Двадцать семь лет. Вы были бойскаутом и закончили коммерческое училище. Я все это знаю, ведь это зачитывается вслух. И прокурор сказал, что вы всегда были очень добросовестны и пунктуальны. Я все это слышал. Вы были помолвлены с медсестрой. (Пауза.) Я в вас выстрелил. Да! Сзади. Да! Теперь вы меня видите. Я просидел девять лет, ломал себе над этим голову. Девять лет! — а он даже не спросит, как меня зовут. (Идет дальше.) Тут меня никто не знает…
Медсестра приносит вазу.
Господин. Спасибо, сестра, большое спасибо.
Медсестра идет дальше, Господин опускает вазу на пол и ставит в нее букет роз.
Катрин и Старик останавливаются.
Катрин. Дедуля…
Старик. Что такое?
Катрин…мы ходим по кругу.
Старик видит Господина, ставящего розы в вазу.
Старик. Так он выглядел? Твой Кавалер Роз. А как еще мне его назвать?
